Таня засмеялась и развела руками.
— Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: 'Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит…'?
— Ты здорово вырос в моих глазах! — с уважением сказала Таня.
— Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Невероятно, Танюша! Больше просто некуда! — и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. — Смотри, какая оглобля!
Таня снова засмеялась.
— Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная…
Виктор искоса взглянул на нее.
— С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста:
Больше устраивает? Кедрин.
— Ну, Витя… — жалобно сказала Таня. — Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это просто невежливо и некрасиво!
— Есть немного, — честно подтвердил Виктор. — Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь ни при чем. А мы уже пришли!
Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким.
— Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, — пропел Виктор перед дверью. — Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? 'Ваша мама' — банально, 'почтальон Печкин' — тоже… Может быть, 'скажите, как его зовут?' И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.
И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.
— Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!
Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват!
— Все, закончили! Отбой! — распорядился Виктор. — Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: 'Вы просите песен: их нет у меня!'?
— Ну, это я как раз знаю! — заявила Таня. — Ты слишком низко опустил планку.
— Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, — Виктор стал разгружать сумку. — Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.
— А твои лапки в мытье не нуждаются? — Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.
— Стерильные от рождения, — Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. — Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь… Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья… А ведь дождя как раз нет…
— Потом, — тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. — Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть…
Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться…. А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.
— Да ты, родная, оказывается, пить здорова! По-моему, тебе достаточно. Давай на сегодня завязывать, — сказал, наконец, Виктор, наклонившись к ней. — Женский алкоголизм — страшная штука! И неизлечимая, заметь.
— Ну надо же, сколько ты знаешь… — протянула Таня. — С виду и не скажешь.
Ее совсем разморило и клонило ко сну: веки смыкались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком. И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить. Нет, он все-таки законченный кретин! У него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться… Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась — как ей только удавалось? — и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная.
Виктор почти не спал. Коснувшись щекой подушки, он тотчас открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. В конце концов, ему это надоело, и он пошел вниз покурить и привычным недавним воскресным маршрутом побродить от окна к столу и обратно. А вдруг Танька истечет к утру кровью?.. Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг… Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная…
К утру Виктор дошел до настоящего нервного истощения. Водки больше не было, сигареты, как назло, кончились, зато за окнами начинало слабо сереть: сквозь щели пробивались блеклые лучики. И Таня открыла желтые глаза. Виктор сторожил ее пробуждение, ждал его и панически боялся — такого ужаса он никогда в своей жизни не испытывал. Таня потянулась и посмотрела на него с недоумением.
— У тебя разыгралась мигрень? — озабоченно спросила она. — Принеси мою сумочку. Там есть анальгин
— Ничего у меня не разыгралось, — отказался Виктор. — Это так просто…
— Сначала научись врать, — посоветовала Таня и безошибочно отметила: — Так просто подобной морды не бывает! Теперь тебе придется мне объяснять, что случилось. Пришел твой черед!
— Не бери в голову, — отозвался Виктор, пристально изучая розовую со сна мордашку.
Вид вполне удовлетворительный. Или ему только кажется?
— Лучше будем завтракать… Правда, ты вчера слопала почти все наши припасы и выхлестала всю водчонку, но до вечера, думаю, продержимся. Мы и не к тому приучены! Родились и выросли в тяжелых условиях!
Потом они ели, смеялись, слушали радио, бродили по лесу — все было так, как несколько дней назад. Только Виктора никак не отпускало внутреннее напряжение. Он был словно заведенный до отказа будильник, который перекрутили второпях, едва не сломав пружину.
Вечером Виктор уехал с Таней в Москву, ничего толком не осознав и не выяснив. Всю обратную дорогу Татьяна безмятежно мурлыкала об институте и подругах. Виктор не понял абсолютно ничего: процесс восприятия оказался непосильным.
В пятницу в институте Татка сразу разлетелась к Виктору, но, увидев его тяжелый, еще поугрюмевший за это время взгляд, сильно заколебалась и вовремя передумала. Зато Гера рискнул не задумавшись.
— Я хотел тебя попросить об одном одолжении, — сказал он, будто ничего не замечая. — Пригласи меня, пожалуйста, к себе на дачу в субботу или в воскресенье. Я буду не один. Понимаешь, совершенно некуда деваться, а так получится поездка за город! Вас там не совсем залило дождями?
Крашенинников стиснул зубы. Знал бы Георгий, что его лучший друг вляпался как последний дурак, как сопливый мальчишка, пока не знакомый с непредсказуемой идиотической техникой женских крючочков, пуговок и кнопочек и абсолютно не представляющий, что у лифчика застежка может находиться где угодно! Что он попросту влип, лопоухий тренированный осел, молниеносно снимающий, нигде никогда не зацепив, колготки с любых ножек, и, несмотря на это, ничего не умеющий и не знающий! Перестарался… Как расскажешь об этом и кому? И с кем теперь посоветуешься? Ни с Герой, ни с Алешей невозможно. Разве что
