честно — Гера веников не вязал! — давала ей задания и платила деньги. Сопя от усердия, Аня снимала копии с картин известных мастеров и отвозила их работодателям. Зачем, для чего — ни она, ни Виктор, ни Алексей, очень довольный и без конца благодаривший Крашенинникова, — не знали и не интересовались. Лишь бы деньги в срок. Да и Аньке с ее способностями, развитием и вкусом надеяться на большее не приходилось.
Но в ее расчеты, расчеты трезвой, практичной, современной девочки, выросшей во времена перестройки и построения капитализма в России, где все сплошь завоевал свободный рынок, неожиданно вошел бородатый Виктор Крашенинников, длинный, нескладный, вечно поддатый художник, талант которого давно был признан и неоспорим.
Работал он истово, яростно, отчаянно, иногда сутками напролет. Его удивительные картины, созданные необычностью фантазии, странностью восприятия и парадоксальными сочетаниями красок завораживали, останавливали, приковывали внимание даже тех, кто совершенно ничего не понимал в живописи. Аня тоже в ней мало понимала, но убежденная, что знает все, стала восторженным шепотом, запоем рассказывать о Викторе подругам и без конца таскать ему свои работы.
— А-а, Анечка! — говорил, стараясь сохранить видимость вежливости, Виктор, открывая ей дверь и с отчаянием думая о пропавших нескольких часах у мольберта. — Что нынче покажете?
Анюта входила в квартиру со священным трепетом и доставала рисунки. Скуластая, с раскосыми глазками, она смотрела испуганно и влюбленно и по-прежнему невыносимо пахла духами и кремом.
Рисунки не подлежали никакой критике. Жалея Алексея, Виктор просто не решался давать им оценок. Он вздыхал, тер лоб и начинал втягивать воздух ртом, с трудом удерживаясь от вспышки. Ну и удружил ему Алексис! Хороший подсунул подарочек! Подсуропил кикимору! И ведь теперь никуда от нее не денешься!
— Вы подрались с кем-то? — с робким почтением однажды спросила Аня, глядя на его брови. — У вас такой шрам…
— Жуткий бандит был, — доверительно сообщил Виктор. — А шрам специально сделал, чтобы девушек пленять. Слышали песню про шрам на роже, который им всего дороже?
Аня такой песни не слыхала, она родилась значительно позже, но узнав про 'бандитское' прошлое Крашенинникова, стала еще больше благоговеть и млеть перед ним. Видимо, автор песни был блестяще знаком с девичьими извращенными вкусами и непростой психологией.
Как-то Виктор заскочил поблагодарить Георгия за Анну. Тот сдержанно, вежливо кивнул.
— Ты знаешь, я всегда готов для тебя сделать все, что могу, — сказал он. — И очень хорошо отношусь к твоему Алексею. Как он?
— Все мотается по гастролям, — пробубнил Виктор. — А Анюту, видишь, оставляет на мое попечение.
— Недоумок! — тотчас радостно заржал неотягощенный культурой Венька. — Более дурацкого попечителя найти невозможно!
Туманов, конечно, тоже не слишком вписывался в Герин отдел, но Веньке все прощалось за талант. И попал Вениамин к Гере благодаря Крашенинникову.
— А что тебя, собственно, во мне не устраивает? — озлился Виктор. — Ношусь с ней, как с писаной торбой, без конца смотрю рисунки и даю советы! На работу вот с помощью Геры пристроил… И травлюсь ее духами чуть ли не ежедневно, заметь! Рискуя собственным здоровьем.
— Это Алешка рискует потерять свою даму! — снова ликующе сообщил Венька. — За тобой не заржавеет!
Гера корректно молчал, в разговор не вступая.
— Да кому она нужна, эта патлатая? — заорал, не выдержав, Виктор. — Ты за кого меня принимаешь?
Туманов принимал Виктора за него самого.
В один несчастный для Крашенинникова день Виктор неожиданно для себя, словно им руководил кто- то неведомый и желающий ему только зла, запустил грязную пятерню в Анькины лохмушки. Она замерла.
В постели Анна сначала тоже благоговела и трепетала от восторга и почтения. Но это быстро исчезло, испарилось без остатка.
Сказать о случившемся Алексею ни Виктор, ни Аня никак не осмеливались. Да и гастроли сильно затянулись, а когда Алексей, наконец, вернулся, Крашенинниковы уже оформили свои отношения. Виктор не стал бы форсировать события, но Анька затеялась немедленно рожать, и он отступил перед такой суровой и настойчивой необходимостью.
Краешенинников долго боялся встречаться с Алексеем. Посмотреть другу в глаза было страшно, почти невыносимо. Но Алексей, просто и спокойно, пришел к ним сам, когда уже родился Петька, а всклокоченная Анька в растерянности и смятении первого материнства металась между ребенком и Виктором, абсолютно не понимая, что ей надо делать.
Алексей смирно сидел на кухне, расплываясь в обычной, кроткой и милой улыбке. Он с умилением наблюдал за мечущейся Анькой и восхитился, увидев крошечный сверточек у нее на руках. Сверточек с силой выкручивался и заходился в крике, маленькое красное личико кривилось, беззубый рот распахивался до ушей.
— По-моему, ты мне изменила и родила не от меня, а от Татки. Смотри, как похож! — доверчиво поделился с Аней Виктор.
Его юмора она никогда не воспринимала и горько запричитала, жалуясь Алексею.
— Вот он все шутит и шутит, все смеется да смеется, а я совсем ничего не знаю и не умею! И научить меня некому!
— Привыкай к самостоятельности! — отрезал муж. — Твой же ребенок!
— Но и твой, в конце концов! — завизжала Анька в тон вопящему сверточку. — Ты ничего не хочешь делать и ничем не желаешь мне помочь! Тебе бы только рисовать с утра до ночи!
— А тебе — мазаться! — не остался в долгу Виктор. — Ты хоть бы ребенка пожалела, ему недолго задохнуться в таком воздухе!
Алексей выслушал все пререкания молча и тихо исчез. На следующее утро он явился с двумя маленькими бутылочками грудного молока — у Ани своего не оказалось, и кормить Петьку было нечем.
Заспанный Виктор вышел на звонок, чертыхаясь, и, ошеломленный, застыл. Алексей покачивался в дверях после вчерашнего перепоя, от него резко несло перегаром, но пальцы цепко держали прозрачный пакет с драгоценным грузом. Сонная нечесаная Анька вылезла из комнаты с орущим Петькой на руках и вытаращила раскосые глазищи.
— Это что? — пролепетала она.
— Молоко для Петеньки, — объяснил улыбающийся Алексей. — Выяснилось, у соседки своего девать некуда. Она его в раковину выливала. Я сказал, зачем же в раковину, лучше давай мне. Вот, держи, буду каждый день привозить, пока в Москве…
— А как ты доехал? — сумрачно поинтересовался Виктор, поглаживая бороду. — На ногах ведь едва стоишь!
— На такси, Витюша, — успокоил его Алексей. — Ну, конечно, на такси. До завтра, ребята!
Он возил им грудное молоко месяца два, до отъезда на очередные гастроли. Анька к тому времени удачно перешла на активное прикармливание, а потом и совсем перевела Петю на кефир, творог и смеси.
Через год родился Ваня. Его сразу познакомили с импортными кашками.
Алексей исправно посещал Крашенинниковых, когда бывал в Москве. Подолгу возился с татаро- монгольским игом, показывал фокусы и жонглировал тарелками, вызывая неизменный бурный восторг и восхищение. Ребята его ждали, скучали без него, постоянно о нем спрашивали, а едва Алексей появлялся, буквально прилипали к гостю и ходили за ним, как пришитые.
Завидев Алешу в дверях, Петька и Ванька летели к нему, усердно толкаясь локтями, и вцеплялись в него всегда определенным образом: Петька — справа, Ванька — слева. С самого раннего детства у юных Крашенинниковых левая нога Алексея была только Ванькина, а правая — Петькина. Строгая принадлежность никогда не нарушалась.