бдительный, василевс. Или, вернее сказать, самый подозрительный…
Чтобы отрешиться от этих мыслей, этериарх брякнул неожиданно:
– Ты был в Галате?
На первый взгляд вопрос не без умысла: узнать, насколько подробно изучил недавний приезжий окрестности города. А Галата – селение напротив Константинополя, у самого входа в гавань Золотой Рог, – место стратегическое.
– Я был в Галате, – ответил тихо Абу Халиб.
– Да?
– Ведь там есть мечеть, – закончил Абу Халиб.
– Ах, да! – хлопнул себя по лбу этериарх, совершенно не стесняясь показать свою неловкость перед арестованным. Ему было уже не важно. – Проводите его вон отсюда, – сказал он стражникам.
Перс поднял с пола свою маленькую лампу.
– Я возьму свою вещь? – спросил Абу Халиб и показал пальцем на стол, где лежал отобранный при аресте кинжал голубоватой стали, четыре рубина на узкой золоченой рукоятке.
– А штраф за прогулки ночью у дворца надо платить? – усмехнулся этериарх.
– Я заплачу деньгами.
– Ты что же – богат?
– Я приторговываю, чтобы не быть стесненным в дороге. Сейчас у меня есть деньги.
– Возьмите, – указал этериарх стражникам на кинжал, – и отдайте ему тогда, когда отведете подальше от дворца.
Абу Халиб подумал, что, наверное, зря напомнил о своем оружии. Приказ стражникам звучал двусмысленно: отведут подальше, возвратят кинжал – под ребро. А потом, вытерев об полу халата Абу Халиба… интересно – себе возьмут или принесут начальнику? Путешественник стоял, соображая, не отдать ли кинжал сразу и без последствий? Они в чем-то подозревают его, Абу Халиба. А подозревая, могут зарезать. «Нелечимую рану мечом резать подобает», – вспомнил Абу Халиб заповедь первого императора ромеев Константина. Его передернуло.
– …К этериарху! К этериарху! – послышались крики за дверями.
Двери распахнулись, качнулось пламя свечей, и серебряные световые зайцы заплясали в воздухе от множества пряжек и мечей варяжской стражи. Несколько фонарей качались, поднятые над головами. Идущие впереди Гуннар и Рулав расступились. Перед вскочившим со скамьи этериархом оказался человек в длинном плаще, ростом и сложением с Абу Халиба. Человек отер шелковой полой лицо, и на ткани отпечатались густые полосы черной и желтой краски. Арестованный захохотал. Этериарх склонился в поклоне василевсу.
– Я с удовлетворением вижу: не один я бодрствую в моей столице, – смеялся Лев.
Гуннар сразу же заметил, что в комнате этериарха все спокойно. Кроме их начальника, двух дежурных у дверей и арестованного недавно перса, – никого и ничего. За парчовыми портьерами пусто, засады нет. Значит, заговора не было.
Гуннар увидел кинжал на столе.
– Чей? – шепотом спросил он у дежурных стражников.
Стражники повалили араба на колени перед василевсом.
– Его, – ответил один из них, ткнув пальцем в спину Абу Халиба.
Абу Халиб знал язык варягов, но не понял, о чем была речь. Но, кажется, уже понял, что в комнату к этериарху тем же путем, что и он, Абу Халиб, попал сам василевс.
– Кто это? – заинтересовался Лев, показав на спину, в которую один из стражников только что ткнул пальцем.
– Арестованный владелец вот этой вещицы, – ответил этериарх.
Лев рассматривал поданные ему рубины. Кивнул в сторону перса:
– Где вы его взяли?
– На площади Августа. Гулял. Шпион, прикидывающийся поэтом.
– Ты пишешь стихи? – спросил Лев Абу Халиба. Сам-то василевс был сочинителем, все это знали. Похоже, он решил устроить проверку.
– Позволь, государь, показать тебе поэзию, скрытую в этой вещи, – попросил перс. И протянул руку за кинжалом.
Наступила тягучая тишина. Масляные огни, рвущиеся от прерывистого дыхания людей, постепенно стали совсем ровными, вытянулись по вертикалям.
– Пусть покажет! – Лев передал кинжал этериарху.
Начальник стражи подошел к Абу Халибу так, чтобы не повернуться к василевсу совсем спиной, но чтобы загородить государя от перса. Стражники нависли над Абу Халибом.
Абу Халиб, стоя на коленях, взял свой кинжал правой рукой за лезвие, острием к груди, а пальцами левой руки – за рукоятку. Он словно пересчитывал на ней рубины, и тут рукоять постепенно стала отдаляться от груди Абу Халиба, а конец лезвия оставался на месте. Клинок вытягивался: щелкнув раз и другой, он оказался втрое длиннее прежнего, но одинаково остр по всей длине. Переходы от одной трети клинка к другой были едва различимы. На потайной части выдвижного лезвия змеились письмена – арабская вязь, похожая на смерч из знаков препинания.
