Бритни я об этом почти не рассказывал. Она, наверное, запомнила целую библиотеку по психологии и готова пересказать тысячу и одну вещь из того, что там написано про особенности моей личности, которых я предпочел бы не знать. Одним из ее способов проводить время стало отщипывание кусочков от нашего алмазного аванса на оплату широкополосного канала связи с Землей, где она постепенно собрала коллекцию из дюжины дипломов доктора философии[2] примерно в таком же количестве университетов. Вряд ли в любом из них догадались, с кем имеют дело. Разумеется, она проявляла осторожность и не заканчивала университетский курс быстрее, чем самый башковитый студент- рекордсмен. И регистрировалась она всякий раз под иной версией своего имени: Бриттани, Бриттени, Бритт… Эшман, Асман, Асбой. А потом училась всему подряд: от английской литературы до кварковой механики.
Я уже давно отпахал свое в колледже и, хотя никогда не сожалел о годах учебы, до сих пор не скажу точно, какую пользу она мне принесла. Бритни же говорит, что для нее получение очередной ученой степени — нечто вроде упражнения по созданию интеллектуального обруча и проверки, сможет ли она сквозь него прыгнуть. Она точно единственное существо во всей системе, которое считает такое развлечением.
Кажется, именно Бритни предложила слетать на Наяду, хотя через какое-то время я и сам бы туда отправился. Шахтерам пока ничего не требовалось, но они, пожалуй, были единственными нашими клиентами, которые не стали бы расплачиваться овощами, поэтому имело смысл заглянуть к ним и познакомиться.
Во внешней системе не очень-то много товаров, которые можно с прибылью оттуда экспортировать, даже имея хорошую ЭМК. Во-первых, это алмазы. Во-вторых, самые редкие из редкоземельных металлов. Пусть даже диспрозий и скандий подешевле алмазов, зато они почти столь же полезны. Попробуйте-ка построить без них электромагнитную катапульту.
Фактически, если бы на Наяде не отыскалась жила редкоземельных металлов, на Нептуне, возможно, даже не построили бы ЭМК.[3] Материалы для основного каркаса катапульты можно найти где угодно, зато те, что нужны для работы электродвижущей системы с высокой напряженностью поля, еще надо как следует поискать. И хотя некоторым из местных отшельников было по карману заказывать и доставлять сюда нужные материалы, к чему им было утруждаться? Эти парни не намеревались когда-либо возвращаться.
Оказавшись на Наяде, первым делом смотришь вверх. Так делают все, как сказал мне Джон Пилкин, здешний бригадир и главный инженер, едва я посадил корабль и закрепил его подпорками, чтобы тот не опрокинулся. Местная сила тяжести всего 0,2 процента от земной, но этого как раз достаточно, чтобы попасть в серьезную беду, если забудешь об этом.
Вторым, третьим, четвертым и пятым делом ты опять-таки смотришь вверх. Наверное, делать это не устанешь никогда. Может показаться, что это не отличается от разглядывания Нептуна из космоса, но каким-то образом из-за силы тяжести, пусть и ничтожной, большая голубая планета над тобой кажется еще больше.
И еще эта планетка непрерывно меняется, проносясь по орбите настолько быстро, что можно даже увидеть штормовые вихри, скользящие по выпуклости Нептуна, когда планета проходит весь цикл: полная, полумесяц, затмение и снова до полной.
— У нас есть внутренний холл с окнами, — сказал Пилкин, — но впечатление оттуда уже другое.
Позже я увидел, что он средних лет, с ежиком седеющих волос, кустистыми бровями, а на горле у него вытатуирован коптский крест.[4] Но в тот момент я мог лишь сказать, что он высокий, худощавый и щеголяет в шокирующе красном скафандре-«шкуре».
— Это чтобы вы смогли найти меня, где угодно, — пояснил он.
До жилища шахтеров была всего миля, но, стоя возле корабля и созерцая голубизну, я вдруг понял, что совсем туда не тороплюсь. Я вспоминал одно место в западном Техасе под названием «южный обрыв гор Чисос».
Понятия не имею, что значит слово «Чисос». Насколько мне известно, оно способно означать «большой холм» на языке какого-нибудь индейского племени. Можно попросить Бритни поискать перевод, но некоторые тайны лучше оставлять нераскрытыми. Мне тогда было двенадцать, и я фантазировал, что на языке апачей название означает «насест грабителей». Зато слово «обрыв» было совершенно недвусмысленным. Сидя на том обрыве и болтая ногами над бездной, я находился на границе двух миров. Вершина горы позади меня казалась заросшим соснами небесным островом, возвышающимся на милю над серебристой ниточкой Рио-Гранде. А впереди эти сосны переходили в свет, воздух и простор.
В тысяче футов подо мной охотились соколы, а вместе с ними парил и мой разум — кружа и охотясь над складчатой пустыней, словно где-то там затаился ответ на все вопросы: почему существуем я, мир, жизнь. И ответ этот только и ждал, когда я спикирую и схвачу его когтями моих мыслей.
Только, конечно, не было там никакого ответа — во всяком случае, настолько конкретного, как мыши и тушканчики, за которыми гонялись соколы. А был там, в сорока милях за рекой, огромный известняковый утес, еще больше того, на котором я сидел: белая дуга на южном горизонте. Приближался закат, и утес заливали косые лучи — розовые, красные, цвета ржавчины. Эти далекие пики назывались Сьерра-дель- Кармен. Некоторые названия не нуждаются в объяснении.
Я смотрел, пока вершины даже самых высоких пиков не стали пурпурно-голубыми. Смотрел бы и дольше, но я уже опаздывал, а возвращаться мне предстояло семь миль. Если бы не полная луна, я вполне мог бы и не дойти — свалился бы с обрыва и пронесся мимо соколиных гнезд на пути к забвению.
Здесь, на Наяде, меня точно так же манил Нептун. Мне хотелось взлететь и парить, парить…
Понятия не имею, сколько бы я пялился, задрав голову, если бы меня не прервала Бритни.
— Ух, ты, — сказала она. — Я и не ожидала, что увижу такую красотищу.
Всякий раз, когда я начинаю думать, что понимаю ее, она находит очередной способ меня удивить.
— О чем это ты? У тебя же есть все исходные данные. Почему же ты просто-напросто не создала симуляцию?
— А какая в этом радость? — Я почти увидел, как она морщит несуществующий нос. — Смысл исследования в том, чтобы наблюдать за явлениями, а не выдумывать их.
Пилкин увидел, что я вернулся к реальности, хотя, конечно, не знал из-за чего.
— Красиво, правда? — спросил он. — Я много где побывал, но отсюда мне никогда не хотелось улететь. Бог даст, здесь я и умру.
Пару часов спустя мы сидели в холле у шахтеров, потягивая пиво. Для продукта гидропоники оно оказалось неплохим — намного лучше, чем водка из пищевых отходов, которую гонят у Сатурна.
Пилкин, как я узнал, прилетел сюда лет семь назад, когда одному из старателей повезло и он наткнулся на жилу. Пока другие занимались шахтными машинами и плавильней, Пилкин увлекся своим детищем — электромагнитной катапультой.
Когда я назвал ее примитивной, то имел в виду ее разгонную мощность. С инженерной же точки зрения эта конструкция была почти чудом. Начнем с того, что, используя практически только местные материалы, он сконструировал бур с питанием от солнечных панелей — что само по себе нелегко в условиях ограниченной солнечной освещенности — и пробурил туннель длиной в шестьдесят миль, от самой шахты.
Но этого ему показалось мало. У большинства ЭМК туннели прямые, но их не устанавливали на быстро несущейся по орбите луне да еще настолько близко к глубокому гравитационному колодцу. Туннель Пилкина разделялся на три выхода, наподобие лепестков огромной геральдической лилии, и это позволяло ему направлять каждый выстрел под одним из трех пусковых углов.
— Так мы получаем больше пусковых окон, — пояснил он.
— И как часто вы можете запускать грузы? — спросила Бритни. Обычно она задает вопросы через меня, но сейчас говорила через ближайший экран связи.
