РИЧАРД ЛОВЕТТ
СОКРОВИЩЕ НЕПТУНА
Сколько вам было лет, когда вы впервые увидели смерть? Я бы сказала, что мне тогда было двадцать два. Это хорошее число: на год старше возраста, когда имеешь право пить спиртное и голосовать. Если можешь, конечно. Одно я не способна делать физически, а второе мне не позволят. Но идею вы поняли. И к тому же прошел еще год моей личной жизни, хотя мои внутренние часы немного идеосинкратические. Когда над этим задумаешься, то все это не более произвольно и случайно, чем события, которые сгубили Джона Пилкина. Те же события, которые едва не убили меня и Флойда. Но я забегаю вперед. От этой привычки я так и не смогла избавиться. Может, когда мне исполнится тридцать два? Наверное, нет. Меня зовут Бритни, а на темы вроде своего возраста я говорю с неопределенностью, потому что я искусственный интеллект, обитающий в нескольких компьютерных чипах в грудной клетке Флойда. Технически я ожила три года назад, и по иронии судьбы мое рождение спровоцировало событие, едва не погубившее меня в первый раз — извержение гейзера на Энцеладе. Поэтому, пожалуй, можно сказать, что мне всего три года, но ощущаю я себя на двадцать два, а это самое главное.
До смерти Джона я бы сказала, что Наяда[1] была для меня красивейшим местом во всей внешней системе, а может быть, и вообще. Это маленькая луна, раза в три меньше Фобоса, делающая оборот вокруг Нептуна за семь часов, причем настолько близко, что вы готовы поклясться — она вот-вот затормозит в атмосфере и упадет на планету, совсем как сделали мы с Флойдом на Титане пару лет назад.
Конечно, такого не случится, но когда Нептун пялится на тебя постоянно, да при этом его видимый размер в сотню раз больше, чем у земной Луны, то очень легко изменить перспективу на обратную и убедить себя в том, что «низ» — это в сторону Нептуна, а Наяда всего лишь потолок, к которому ты неким чудесным образом приклеен вроде мухи и вот-вот с него упадешь.
На мой взгляд, такие игры с перспективой забавны. Флойду они не очень нравятся. Иногда, говорит он, Нептун похож на огромную Землю, только без континентов: бесконечные оттенки синего, от пастели до темно-фиолетового — и тогда начинаешь гадать, как у астрономов хватило предвидения назвать его в честь бога морей в те времена, когда он был лишь точкой в телескопе. А иногда он говорит, что Нептун похож на злобный глаз, который тебя рассматривает и оценивает. И еще на бога, только не лихих парусных кораблей, а бездонных глубин, ждущего момента, чтобы предъявить права на то, что ему принадлежит.
Потом, есть еще и свет. В основном это голубой отраженный свет Нептуна, причем такого оттенка, который человеческий глаз не различает — равно как и более яркие оттенки красного и оранжевого на Сатурне. Но Нептун к тому же попросту очень тусклый: в десять раз менее яркий, чем Сатурн, и в тысячу раз слабее света Земли, видимого с Луны. Да и само Солнце здесь лишь светящаяся точка — все еще ослепительная для незащищенных глаз Флойда, но уже не теплое сияние, как во внутренней системе. Тут оно лишь прокол в ткани Вселенной, отблеск чего-то еще более далекого, чуждого и враждебного, чем сам Нептун.
Во всяком случае, так говорит Флойд. Только в местах вроде этого, добавляет он, можно по- настоящему понять, что такое внешняя система.
Как ни странно, когда он говорит нечто подобное, я максимально приближаюсь к пониманию Флойда.
Бывает, я не продумываю все как следует. Только Бритни в этом не признаюсь. Когда она за что-то берется, то размышляет исключительно о деле. За фемтосекунды, когда захочет.
А не подумал я на этот раз как следует о нептунской экономике. Отчасти из-за того, что впервые в жизни экономика не была для меня на первом месте. Благодаря Бритни я стал богат или, как минимум, вполне обеспечен. Мы получили три процента от самой богатой алмазной шахты в системе и, хотя она начнет добычу только года через два-три, могли очень неплохо жить на аванс.
Есть люди, которым денег всегда мало. Именно подобному типу мы с Бритни обязаны своим богатством. Но мне, в отличие от него, хотелось лишь получить небольшой дополнительный доход, пока шахта не начнет выдавать алмазы. К тому же я полагал, что подзаработать окажется нетрудно: будучи владельцем единственного приличного буксира в системе Нептуна, я рассчитывал, как минимум, на умеренный спрос на свои услуги.
Я только одно не принял в расчет. Хотя с энергетической точки зрения Нептун ненамного дальше Сатурна, с точки зрения времени это так. Если взять ЭМК — электромагнитную рельсовую катапульту — и запустить к Нептуну контейнер с достаточно высокой скоростью, чтобы он прилетел туда прежде, чем доставка груза потеряет смысл, то контейнер будет нелегко гравитационно затормозить, а еще труднее догнать и перехватить раньше, чем он умчится на половину расстояния до Альфы Центавра. Кроме того, на Нептуне есть лишь одна, самая примитивная ЭМК, поэтому доставка грузов во внутреннюю систему ограничена медленными выстрелами к точкам назначения, которые могут оказаться на расстоянии нескольких лет полета контейнера. А когда нет экспорта, то нет и дохода. Нет дохода — нет импорта. Если не считать шахты по добыче редкоземельных металлов на Наяде, у нас здесь всего два типа соседей: разорившиеся геологоразведчики, надеющиеся на чудо, и привыкшие выживать в любых условиях личности, посланные сюда каким-нибудь трастовым фондом, которым чудеса не очень-то и нужны. И те, и другие привыкли рассчитывать только на себя.
Если честно, не очень-то мне была и нужна эта дополнительная работа: я могу продержаться на свежих овощах, соевом твороге и подобной нехитрой еде, зарабатывая ее перевозкой грузов для гидропонных ферм. Но отшельник, подписавший контракт с трастовым фондом, из меня получился бы плохой. Мне хотя бы иногда необходимо заняться делом более серьезным, нежели разглядывание собственного пупка — или чем там эти парни занимаются, лишь бы убить время. Ладно, может быть, все они мысленно пишут великие романы. В любом случае для меня в этом слишком много самоанализа.
Бритни, разумеется, давно научилась справляться с такими проблемами. Благодаря процессорам с фемтосекундной скоростью работы время для нее течет иначе, поэтому ей всегда приходилось творчески изобретать способы отвлечься в реальном мире, где события могут разворачиваться немного тягуче или тяжеловесно.
Если долго ее слушать, то и говорить начинаешь примерно как она. Я бы просто сказал «медленно». Или «очень медленно». Когда мы сюда летели, запущенные с помощью ЭМК от Сатурна, то полет занял почти целый год, и он продлился бы еще дольше, если бы я не потратил немалую часть наших алмазных денег на высокоэнергетический разгон.
В каком-то смысле подобное путешествие не очень отличается от впечатлений первопроходцев, шагавших по тропам Орегона или Калифорнии. Разница лишь в том, что при ходьбе можно измерять продвижение шаг за шагом. В космосе же ты просто дрейфуешь. Поэтому я подключил корабельное освещение к аккумулятору, который мог подзаряжать от «бегового кольца» или велосипеда. Нет упражнений — нет света. Хороший стимул поддерживать себя в форме, а заодно у меня появлялось ощущение, будто я путешествую пешком на манер первопроходцев. Так я путешествовал сам, когда был моложе.
