люками порты скрывали маневровые двигатели и транспондеры, которые появятся снаружи, только когда капсулы будут уже в пути. Они совсем не походили на привычные для нас с Флойдом контейнеры. По сути, это были всего-навсего обмотки из сверхпроводящей проволоки над сердцевиной из руды, сплавленной в солнечной печи и обогащенной почти до трех девяток.[9] Нет смысла зря тратить полезную нагрузку, гоняя пустую породу. Не говоря уже о том, что имелся предел сложности в конструкции капсул, которые Джон и его команда могли изготовлять, не дожидаясь особых компонентов, доставляемых с помощью ЭМК из внутренней системы. У его капсул не было даже тепловых экранов. Кто-то возле Земли неплохо заработает, отлавливая капсулы и переупаковывая их содержимое для сброса в атмосферу.
Я насчитала тринадцать капсул, хотя в этой партии будут запущены только пять. Каждая из оставшихся означала миллионы неполученного дохода, ждущие следующего окна запуска. Неудивительно, что Джону захотелось перепрыгнуть от трех запускаемых капсул сразу к пяти.
— Тридцать секунд, — сказал он. — Удачи.
Я увидела его улыбку за щитком шлема, несмотря на отраженный свет Нептуна.
— Такая помощь мне всегда пригодится.
Затем с рокотом, который, по словам Флойда, он всегда мог не только услышать, но и ощутить, первая капсула мелькнула вдоль желоба и отправилась в путь. За ней вторая, громче. И третья, еще громче.
При запуске четвертой Джон заметил нечто такое, что ему не понравилось. А может быть, почувствовал. Флойд позднее сказал, что вибрация ощущалась иначе.
— Что это было? — спросил Флойд.
— Не знаю, — напряженно ответил Джон. Пора было прекращать запуск, но я не сомневалась: он смотрит на восемь капсул, которые сегодня в любом случае не будут запущены. Если прекратить запуск сейчас, их станет девять.
Я отчаянно прогоняла симуляции, но без данных они мало чем могли помочь. По худшему сценарию выходило, что нам с Флойдом придется помахать рукой старателям на Лариссе или Нереиде, когда мы будем пролетать мимо, догоняя пятую капсулу, улетевшую в никуда.
Не принять решение — тоже решение. Катапульта выстрелила снова, на максимальной мощности. На этот раз даже я могла сказать, что не все прошло гладко, хотя на выяснение причины ушли бесконечные миллисекунды.
И тут весь склон вокруг нас пришел в движение. Поначалу оползень двигался медленно, но, подобно капсулам, стал ускоряться.
Нас с Флойдом спасло только то, что у меня нет рефлексов. Я ощутила его напряжение и поняла, что миллионы лет земной эволюции вот-вот заставят его поступить неправильно — хотя у меня ушло полных 100 миллисекунд, почти половина времени срабатывания его рефлекса, чтобы понять, откуда я это знаю. Потом я осознала, что подключилась к нейронной сетке моторного участка коры его мозга. Не знаю, что удивило меня больше: то, что у меня, очевидно, есть нечто вроде подсознания, способного проделывать такое независимо от меня, или что транспондеры в его мозге все еще работают.
В тревожных ситуациях я автоматически перехожу в кризисный режим, это позволяет рассчитывать варианты действий очень и очень быстро. А потом мне приходится ждать миллионы фемтосекунд, чтобы воплотить единственный выбранный вариант.
У людей все наоборот. Они предпочитают действовать — в данном случае бежать. Но земные рефлексы Флойда собирались бросить его вверх по склону, как ту надувную палатку. И он окажется беспомощным на то время, которое ему понадобится, чтобы опуститься на грунт после такого опрометчивого прыжка.
Отговорить его от этого я никак не могла. Пока он меня поймет, будет уже поздно. Зато я могла вмешаться. Я воспользовалась нейронной сеткой с целью отменить импульсивный прыжок, затем превратила его в низкое скольжение, радуясь тому, что у Флойда с собой «ходильные палки», наподобие лыжных, и что он часто ими пользовался.
Оторвавшись от грунта при низкой силе тяжести, вы отдаете себя на милость баллистики. Зато на грунте каждый толчок палкой — это возможность переместиться. После второго толчка Флойд действовал уже самостоятельно.
События все еще разворачивались с мучительной неторопливостью, но и оползень пока только разгонялся. Однако подгоняемый миллионами килограммов своей массы он скоро наберет смертельный импульс. Если тебя раздавило — значит, раздавило, и не важно, быстро это произошло или медленно.
А потом, к моему изумлению, мы уже стояли на стабильном грунте.
Несколько секунд мне казалось, что Джон тоже успеет спастись. Даже когда склон под ним стал набирать скорость, он еще на несколько прыжков мог оставаться наверху. Но никто не способен бежать вечно по катящимся и скользящим валунам. Особенно если они с каждым твоим скачком увеличивают скорость. Какой-то камень выскользнул из-под ноги, и Джон отлетел вбок, приземлившись на руки и колени. Он попытался встать, но было уже поздно. Оползень победил его и — все еще с той же мучительной неторопливостью — перевернул, навалился и проглотил столь же неумолимо, как если бы его схватила и увлекла под воду нимфа.
И все это время туннель катапульты проглатывал его капсулы одну за другой и запускал их, как потом выяснилось, по идеальным траекториям.
Паника — странная вещь.
Когда я увидел движущийся склон, то в голове у меня мгновенно появился тот самый, еще с детства, образ моих родителей: вот они стоят, держась за руки, и ждут, когда на них обрушится половина Сан- Франциско. Я ощутил биение адреналина в груди, но лишь отдаленно, как будто все происходило с кем-то другим. И в голове вертелась единственная осознанная мысль — теперь я наконец-то знаю, что они испытывали, только сейчас все происходит с реальной неторопливостью, в отличие от искусственной замедленности моих детских кошмаров.
А потом я вдруг понял: я бегу, все еще испытывая чувство, что это происходит с кем-то другим. Не важно, как мне это удалось. Главное, что я спасся, а Пилкин — нет. Я жив, а он погиб.
Еще до того, как мы выбрались на твердый грунт, Бритни уже взывала о помощи по рации, и задолго до того, как улегся последний из катящихся камней, группа шахтеров в скафандрах стояла рядом с нами.
Бритни настаивала на немедленной спасательной операции.
— Мы обязаны его найти! Он не должен был погибнуть!
Даже она, разумеется, допускала вероятность ошибки. Он мог погибнуть и, возможно, уже погиб.
— Я знаю, что он был твоим приятелем, — сказал я, — но мы не можем рисковать десятком других жизней, пока грунт на склоне не стабилизируется.
— А как насчет ручных движков малой тяги?
Ими, по крайней мере, пользоваться было безопасно, хотя ушло немало времени, чтобы отыскать достаточное их количество для организованных поисков. Наяда как раз того дурацкого размера, при котором ДМТ годятся для перемещения, но менее удобны, чем ходьба, еще и потому, что при ходьбе у тебя никогда не кончится топливо. Мои находились на корабле, в паре километров отсюда, но, как выяснилось, поблизости имелся шахтерский бункер со снаряжением. Пятнадцать минут спустя пятеро из нас уже разлетелись веером над склоном кратера, тщательно осматривая тот участок, где, по расчетам Бритни, мог находиться Пилкин.
Через несколько минут мы уже знали ответ. Никому так и не удалось поймать сигнал транспондера его скафандра. А эти штуковины делаются настолько прочными, что если нечто способно уничтожить один из них, то его пользователя убьет гарантированно.
Бритни молчала долго, даже по человеческим стандартам.
— Это моя вина, — сказала она наконец.
Я потратил остатки топлива своего ДМТ, чтобы подняться на верхний обод кратера, где мы могли побыть одни — что, скорее, больше относилось ко мне, чем к ней.
— Почему? Потому что он не разрешил тебе прогнать симуляции, которые могли предсказать, а могли
