Книга из человеческой кожи

можно гордиться и любить и которого без стеснения можно показать людям и всему миру.

Я наконец-то изловчился и забрался в железный ящик для драгоценностей, который нашел в каминной трубе в кабинет Мингуилло. Там лежали исчерканные листы бумаги, словно он собрался написать книгу о своей жизни. Можно подумать, кто-нибудь захотел бы прочесть ее! О том, что он вытворял в Венеции, я уже и так знал все или почти все, поэтому потратил драгоценные минуты на то, чтобы выяснить, как он провел время в Перу. Вот так я узнал о том, что в Арекипе у него есть сводный брат.

Естественно, первая моя мысль была о потерянном завещании. Могло случиться так, что следующий по старшинству ребенок уже родился на свет, когда мой старый хозяин, мастер Фернандо Фазан, написал завещание? Мог ли этот его сын из Арекипы быть законным наследником?

Сына звали Фернандо, а это говорило о многом. Как и тот факт, что Мингуилло вышвырнул мальчика и его мать на улицу. Бедняжки! Мингуилло пришел в восторг оттого, что теперь парнишке приходится тачать обувку, чтобы заработать себе на хлеб. Сын моего старого хозяина, мастера Фернандо Фазана, занимается починкой башмаков! Клянусь распятием, это никуда не годится!

Я прямо сразу подумал о том, что, если молодой Фернандо ненавидит Мингуилло, а по-другому просто не могло быть, то парнишка может стать другом Марчеллы. Вот, кстати, он даже может приходить к ней и составлять ей компанию, пусть даже через решетку переговорной гостиной.

Но вдруг он просто не знает о ее существовании? Мингуилло уже много раз хоронил сестру заживо. Вот и теперь она заперта в монастыре, а это то же самое, как если бы она лежала в гробу. И остались ли хоть какие-нибудь ее следы в Арекипе, по которым этот мальчик сумеет узнать ее?

Мингуилло признавался, что посторонним лицам нельзя писать монахиням Святой Каталины. Во всяком случае, так он сказал своей мамочке, и та вздохнула с облегчением.

И ответа на мое письмо priora тоже не было. Может, тот купец так и не доставил его? Зато теперь я могу написать молодому Фернандо! Интересно, а какую он взял себе фамилию?

Его матушку, как я вычитал, звали Беатрисой Виллафуэрте. Сколько женщин с такими именами живет в Арекипе? Все испанские имена звучали для моего уха странно. Да там наверняка целая сотня таких Беатрис Виллафуэрте, страсти Господни!

А тут еще контесса Амалия доставляла нам немало причин для беспокойства. Лицо у нее приобрело синеватый оттенок а ногти почернели, и она почти не вставала с постели, бедная девочка, бледная и вялая, как лилия. Супруга ее чаще всего днем с огнем было не сыскать. Такое впечатление, что ему перестало нравиться, как от нее пахнет.

Провалиться мне на этом самом месте, но Мингуилло являлся только затем, чтобы проследить, что подают контессе на обед.

Марчелла Фазан

Рафаэла, как мы и договаривались, в этот самый момент отвлекла vicaria, уронив на пол свой сборник гимнов. Розита и Маргарита опомнились и взяли в руки себя и наш план. Пока граждане Арекипы выстраивались в очередь, чтобы получить причастие, обе девушки одновременно шепотом обратились к vicaria с вопросами по литургии, которые мы придумали заранее. Vicaria выглядела весьма польщенной тем, что от нее потребовалась консультация на столь возвышенную тему, и не стала грубо обрывать их. Вместо этого она подалась к Розите и принялась что-то с жаром втолковывать ей.

Я осмелилась на несколько секунд поднять глаза. Юноша оказался высоким и стройным, и у него были мои – точнее, нашего отца – лоб и губы. Наши взгляды встретились. Мои сводный брат понял, что мне стало известно, кто он такой. Лицо его побледнело, а потом залилось краской. Глаза наполнились слезами, но он по-прежнему не сводил их с моего лица. Мой же собственный взгляд быстро переместился на красивую пухленькую женщину, сидевшую рядом с ним. Мой отец любил ее, быть может, даже сильнее, чем мою мать. Он бросил нашу семью в Венеции ради того, чтобы быть с ними, отдав меня во власть Мингуилло. Тем не менее они тоже пострадали от рук Мингуилло, претерпели унижения, лишились дома и остались без гроша. Я вдруг поняла, что желаю им только добра. Я кивнула им, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и они ответили мне тем же, исполненные радости и удивления. Мать стиснула руку сына, а он другой рукой обнял ее. Плечи ее затряслись.

Рафаэла толкнула меня ногой. Обмениваться взглядами дальше стало опасно.

Я вновь уставилась в пол, но сердце мое пело от восторга и радости.

Доктор Санто Альдобрандини

По-испански и по-итальянски цветок называется одинаково – aconito,[158] что никак не отражает его истинно дьявольской силы.

Говорят, что «монашеским капюшоном» Aconitum nepallus назвали английские фармацевты, потому что цветки его складываются наподобие капюшона монашеского облачения. Он известен и под другими именами, например «шлемоносец» или «солдатское кепи». Но есть и такие, кто называет цветок «волчьим корнем», потому что им пользуются для подманивания и умерщвления волков.

Действие и внешние признаки отравления аконитом хорошо известны тем, кто занимается расследованием случаев подозрительной смерти. Когда человека начинает тошнить, когда он сильно и обильно потеет, когда в уголках губ у него выступает пена, а перед глазами все двоится и плывет, можно смело предположить попадание в организм большой дозы аконита. Небольшие же дозы, но вводимые регулярно, ослабляют сердце, нервы и желудок, причем любой из этих органов может отказать спустя определенное время или после принятия заключительной дозы.

Джанни сообщил мне кое-что о контессе Амалии, что не на шутку встревожило меня, – но, учитывая скандал, который устроил Мингуилло, я был последним человеком, которому позволили бы навести справки о состоянии ее здоровья. А что если Марчелла узнает о моем вмешательстве? Я опасался, что Амалия навсегда останется яблоком раздора между нами.

Но чем больше я узнавал от Джанни, тем сильнее укреплялся во мнении, что мое невмешательство можно приравнять к соучастию в убийстве. И что же я за врач, если подозреваю преступление, но не препятствую его совершению, пока Мингуилло и его знахарь подбавляют сок аконита в пищу его супруги, которая и без того страдает отсутствием аппетита?

Я приготовил противоядия для любой отравы, к которой мог прибегнуть Мингуилло, а потом стал по очереди передавать их Джанни. А тот уже подговорил Анну, которая добавляла травяные отвары в воду и молоко.

Джанни просто не сообразил, а я не стал указывать ему на то, что, по иронии судьбы, оплачивая лечение из собственного кармана, я помимо воли откладывал свое путешествие в Перу.

Марчелла Фазан

На следующий день Фернандо явился в locutorio и попросил свидания со мной. Благодаря быстроногим criadas слух об этом распространился от locutorio через первый терракотовый двор до клуатра послушниц, отразился от тамошних стен и прокатился через апельсиновый дворик вниз по Калле Толедо и вверх по Калле Севилья, пока не попал прямо в мою комнату на пухлых и красивых губах Жозефы.

Я не осмелилась проследить слух до его источника, но и усидеть на одном месте тоже не могла, и потому отправилась к Рафаэле, которая уже лучилась самодовольством.

– Я же говорила тебе…

– Но разве может из этого выйти что-либо хорошее? А вдруг priora не позволит мне поговорить с ним? Она знает о том, что произошло в церкви?

– Это Арекипа. Здесь все знают друг о друге все.

За дверью послышались шаркающие шаги.

Criada настоятельницы знала, где меня искать. Наше с Рафаэлой художественное предприятие процветало, и сейчас мы открыто принимали заказы даже из-за стен монастыря. Десятая часть нашего официального заработка шла на благотворительные цели; остальное мы тратили на холсты, краски и сигары для Рафаэлы. Я заливалась краской смущения, слушая, как priora неоднократно хвалила нас в трапезной. Она часто повторяла, что «наши две