очередной громовержец и повелитель дождей приволок его сюда сразу после битвы богов и повелел перед ним складывать приношения. Но если и лежали некогда перед камнем дары, то теперь от них не осталось ни следочка, ни огрызка.
На каменюке были выбиты какие-то рисунки, но, похоже, над ними старательно поработала рука вандала, вооруженная другим камнем или железякой, и в том, что осталось, ни черта нельзя было разобрать.
«Кстати, кругом одни только рисунки, ни единой надписи или хотя бы того, что можно принять за надпись, – подметил Артем. – А вроде бы наличие города, умение строить здания, подобные этому, предполагает некий уровень развития, при котором должна существовать письменность. Хотя кто их знает, эти древние цивилизации, может быть, письмена свои они доверяли исключительно пергаменту из козьей кожи и никак иначе, наложив табу на все другое?»
«А тепер-р-рь, – как пророкотал бы, случись он тут, их цирковой шпрехталмейстер, раскатав «р» под самый купол цир… тьфу ты, храма, и непременно под сопровождение тревожной барабанной дроби, – переходим к первом месту в рейтинге достопримечательностей этого храма! Если это, конечно, храм, дамы и господа».
Торцевая стена, расположенная напротив входа в храм, строго говоря, стеной-то и не являлась, во всяком случае рукотворной. Это была одиноко стоящая скала шириной и высотой с храм. Артем ведь осматривал город с крыши, видел оттуда, что он продолжается и за храмом. Выходит, здание как бы прилепили к скале. Зачем?
А ответ, кажется, находился сейчас перед ними, в десяти шагах от упомянутого камня-зуба. В скале явно имелось углубление. Это была пещера, грот или просто ниша, вход в которую закрывал еще один камень, заподлицо вставленный в проем. Проем этот, кстати, имел почти правильную форму арки, резко суживающейся кверху. Интересно, неужели древним мастерам удалось так аккуратно вырезать в скале камень и потом вставить его обратно? Или под форму проема они подогнали другой камень, обработав, подшлифовав его? М-да, кабы кто ответил. Но ответить было некому. Да и на камне, закрывающем вход, тоже не наблюдалось ответов в форме рисунков или хитрых закорючек. Налицо простая угловатая поверхность простого камня.
Они подошли вплотную к этой загадочной стене или как ее там.
– Пытались открыть, – сказал Хидейоши. – Что-то просунуть, надавить и открыть.
«Гениально, Ватсон, – проворчал про себя Артем. – А то мы не догадались бы, что это за отколы по краям!»
– Ты прав, – вслух произнес господин посол. – Тогда, может, подскажешь, что мешало этим открывальщикам вооружиться кирками и молотами, а потом долбить камушек денно и нощно, пока не выдолбится весь?
– На это ушло бы много времени, – ответил Хидейоши.
Артем хотел было съязвить что-то насчет того, что народ тут проживал сплошь нетерпеливый, к долгим занятиям не способный, как вдруг понял, что самурай может быть и прав.
– Ну да, – повернул к нему голову Артем. – Обитатели этого города, наверное, чтили это место как святыню. Может, здесь покоятся мощи их святых, первых императоров или что-то в этом роде? А у залетных воришек в запасе была от силы какая-нибудь ночь, за которую поди что-нибудь сделай. После того как люди ушли из города, на первых порах здесь наверняка оставалась какая-нибудь храмовая стража, и воришки не могли разгуляться как хотели. Ну а потом чужаки и вовсе перестали сюда заходить. А что, очень может такое быть.
– А как же те люди, которые отрубают головы? – напомнил Косам.
– Нет никаких серьезных причин считать, что они наведываются в этот город. – Артем приложил ладонь к камню, закрывающему вход.
Он был холодный, как и положено камню, который не греют солнечные лучи.
– Вот что. Место занятное, мы тут еще немножко осмотримся. Косам, выйди на улицу, обойди этот дом, посмотри, что с другой стороны. Потом заберись на крышу одного из домов на площади. Выбери тот, что повыше, и погляди, нет ли где-нибудь поблизости разлома в скалах, ущелья или чего-то в этом роде.
– Я понял, господин, – сказал Косам, развернулся и пошел к выходу.
– А мы с тобой, дружище Хидейоши, пойдем поглядим на картины древних живописцев.
– Это разве картины! – презрительно произнес самурай, когда они подошли к стене с полуколоннами. – Даже дети рисуют лучше. Даже живописцы эпохи императрицы Дзито[25] , от которых осталось всего лишь считанное число работ, превосходят эту пачкотню так же, как Фудзи превосходит яму в земле.
Давеча циркач не стал затевать с самураем диспутов о Будде и скульптурах, а сейчас не встрял в спор о школах и технике рисования.
Он лишь подумал: «Тебя бы, дружище, познакомить с авангардистской живописью, со всякими „Черными квадратами“ и работами в стиле кубизма, вот где бы ты смог наговориться всласть.
Вряд ли здешние пикассо и васнецовы сознательно творили в жанре примитивизма, просто по-другому они рисовать не умели, вот и малевали в стилистике наскальной живописи. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек. Но вряд ли они способны были фантазировать. Что видели, то и рисовали. Другое дело – видели они далеко не всегда то, что было на самом деле. Гору, причудливо обработанную ветрами, могли принять за великана, а неясные очертания в тумане – за контуры сказочного зверя. Однако зверей, на которых они охотились, думается, знали как облупленных. И тогда, черт побери, интересные выводы напрашиваются».
Роспись стены представляла собой множество чередующихся сцен из повседневной жизни людей, пропавших в глубине веков. На одной картинке была изображена охота контурных человечков, вооруженных длинными, в рост человека, копьями, луками и топорами на длинных рукоятках, похожими на бердыши, на крайне примечательного зверя. Это было длинное чешуйчатое существо, раззявившее зубастую пасть, с острым рогом на голове. Эдакая помесь крокодила и единорога, пластающаяся по земле.
– Знакомы тебе подобные твари? – Чтобы понятнее было, о чем он спрашивает, Артем вытащил из ножен меч и острием, как указкой, показал на рисунок.
– Нет, – ответил Хидейоши. – Ты взгляни левее, Ямомото-сан. На соседний рисунок.
Самурая, понятно, интересовала не столько фауна вкупе с флорой, сколько оружие.
– Впервые вижу такое оружие, Ямомото-сан. Это что, большой камень, насаженный на рукоять? Думаю, их метали, в ближнем бою толку от них мало.
– Приглядись-ка, этими штуками вооружены не наши горожане, а их враги. Точно! – вдруг догадался Артем. – Смотри, своих они везде изображали черным цветом, а животных, на которых охотились, и врагов выделяли красным. Красный цвет у них, наверное, был плохим, считался цветом злобы и смерти. И еще заметь, врагов они изображали с выпирающими животами и с рогами на голове.
– Рогатые шлемы? Как и у нас?
– Да шлемов-то я чего-то не вижу. Вижу только рога.
Артем двинулся дальше, продолжая с интересом рассматривать сцены, нарисованные на стене. Он жалел, что многие картинки не устояли перед временем, перед перепадами температур и прочими катаклизмами. Вот явно свадебная церемония, а по соседству – похороны, словно художник хотел подчеркнуть изменчивость бытия. Похороны пышные. Вслед за носилками с телом шествует прорва народу. На шеях людей, бредущих в хвосте процессии, видны кольца. Ошейники, не иначе. Это рабы, надо полагать.
Что ж, хозяева этой земли жили полноценной жизнью. Они, конечно же, торговали. На одном рисунке были изображены мешки, весы и между ними человечек с разведенными в стороны руками. Торговец, больше некому. Наверное, и деньги у них уже были. А вот ничего связанного с мореплаванием не заметно. Ни кораблей, ни извилистой линии, символизирующей море, хотя на одном из рисунков двое человечков волокут длиннющую рыбу, из спины которой торчит древко гарпуна или копья. В корзинах несут что-то, напоминающее фрукты. Ага, а это очень похоже на плуг. Значит, землицу-то пахали. Выходит, предположение Артема насчет того, что тут имелись пахотные плодородные земли, оборачивается правдой. Ну а если это предположение верное, то отчего бы и другим не подтвердиться?
«Опаньки! А это не наш ли камень-зуб? Очень похоже. Рабы волокут тележку на колесиках, на которой
