нитями...
— Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь, — все-таки не выдержал и перебил Артем. — Любой неяпонец не несет в себе от рождения этого божественного начала — ками, обрести не может, поэтому чужаком навсегда и останется, что бы он ни делал. И дело тут не во внешности. Отсюда следует вывод, что и меня жители страны Ямато никогда не примут за своего и не пустят в свою жизнь, если только...
— Ты и не есть тот самый Белый Дракон, — закончил Такамори, — в котором тоже есть ками. И поэтому я, мы все верим, что ты — на самом деле Белый Дракон. Только пока ты сам еще этого не понял.
— Еще немного, и я сам поверю, что я и вправду Белый Дракон, — усмехнулся Артем.
— Придет время, и поверишь, — серьезно сказал Такамори. — Я поясню тебе. Представь себе, что твой отец не тот человек, которого ты привык считать отцом. Бывает такое?
— Сплошь и рядом.
— Вот видишь! Но приходит время, и тебе открывают правду. Ты узнаешь, чей ты на самом деле сын. И твое отношение к самому себе меняется. И я верю, что ты когда-то откроешь в себе ками. Ведь не случайно ты так прекрасно говоришь на нашем языке, словно знаешь его от рождения.
— Для меня и самого загадка, почему я так хорошо говорю на вашем языке, — задумчиво проговорил Артем. — А скажи мне, Такамори...
— Хватит! — Дзёнин вскинул руки. — Ты хочешь задавать свои глупые вопросы. Не сегодня.
Такамори поднялся.
— И не мои разъяснения больше нужны тебе сейчас.
— А что же?
— Восстановление душевного покоя. А это может дать только женщина...
«А какая, — мог бы задать „глупый“ (как считает Такамори) вопрос Артем. — Или обе сразу?»
Впрочем, что бы ни думал по этому поводу Такамори, Артем поступать по его указке все равно не станет. Со своими женщинами надо разбираться исключительно самому...
Глава двадцать седьмая
РАССВЕТ НАД ДОЛИНОЙ
Ничегошеньки нет
в моем доме — только прохлада
и душевный покой...
Артем теперь просыпался едва ли не одним из первых. Вместе с рассветными лучами солнца. Как какие-нибудь доярки или косцы.
В свои дояпонские времена он был ярко выраженной «совой». Утренняя репетиция в цирке (если не было утреннего представления, а они, как правило, проходили лишь по субботам и воскресеньям, и только в дни школьных каникул шли каждый день) начиналась в десять утра. Арены на всех занятых в программе цирковых, естественно, не хватало, и время репетиций разных номеров было строго расписано по часам. Время воздушных гимнастов наступало от двенадцати до часу дня, что всецело устраивало и радовало Артема. Он мог всласть отоспаться (а просыпался он в девять-десять), пробежаться по лесопарку, размяться там, позавтракать и до начала репетиции этот завтрак без остатка переварить.
Здесь он как-то незаметно сделался стопроцентным «жаворонком», и это ему неожиданно понравилось. Во-первых, ему понравилось наблюдать, как вместе с ним просыпаются все живые твари, включая деревья и цветы, которые, по мнению японцев, тоже живые. Это в нем бесспорно укреплялось японское начало. Во- вторых, он теперь спал часов по пять-шесть против восьми-девяти в прежней жизни, и этих «пяти-шести» ему хватало за глаза и за уши. Никакого недосыпу, никакой тяжести в голове и теле. И главное — день стал длиннее. А за эти лишние часы много можно было успеть. В-третьих, просыпаясь поздно, чувствуешь себя как бы опоздавшим — к чему непонятно, но опоздавшим.
А вот Омицу изменила свой режим прямо противоположным образом. Если раньше она просыпалась с первой трелью утренних птиц, то сейчас вставала только тогда, когда солнце уже зависало над долиной. И ее причины изменить свой распорядок были намного более весомые, чем у Артема.
Боясь ее разбудить, Артем всегда покидал пещеру на цыпочках.
Цирковой акробат привык начинать свой день с пробежки. За эти полтора месяца, чтобы не крутиться на одном пятачке, он проложил беговую дорожку по всей длине долины: где надо, прорубил проходы в кустах; где надо, расчистил путь от камней. Сколько уж там выходило у него ежедневного бега в ри или в километрах, он не подсчитывал — опирался исключительно на внутренние ощущения. Организм сигнализировал «хватит», и Артем прекращал бег.
Но не прекращал разминку. Пресс Артем качал на примитивном станке собственного изготовления: лавка повыше — сидеть и откидываться назад, лавка пониже — упор для ног. Потом Артем упражнялся на тренажере природного изготовления — на дереве: подтягивался, совершал подъемы переворотом, летал с ветки на ветку. После приседаний, отжиманий, ходьбы на руках и упражнений на растяжку он завершал легкую разминку, как и положено, водными процедурами.
Надо сказать, его утренние упражнения понимания у яма-буси не находили. Они никак не могли взять в толк, зачем нужно истязать себя спросонья, когда и так весь день проводишь в работе и в тренировках. Зачем нужно разгонять спозаранку кровь, искусственно взбадривать себя, пусть тело само постепенно оживает, приходит в должное состояние, посмотри вокруг: все живое вступает в день постепенно, цветы не раскрываются рывком, звери, поднимаясь утром с земли, не принимаются бегать вокруг дерева... В общем, в этом вопросе стороны во мнениях так и не сошлись.
Зато по поводу еды разногласий никаких не возникало. Ели по японскому обычаю два раза в день. Можно сказать, завтракали и обедали, ужин отдавая врагу. Организм Артема вполне освоился и не требовал большего.
Освоился организм не только с количеством приемов пищи, но и с рационом. Завтрак обычно состоял из тофу, лепешек и каких-нибудь овощей. (Тофу вызывал у Артема воспоминания о детских годах, вернее, о том их периоде, что пришелся на самые мрачные перестроечные годы — когда выдавали продуктовые карточки, когда в гастрономах не было практически ничего кроме пустых полок. Не было, в частности, простого человеческого сыра. В это суровое время мама Артема готовила из молока, которое тоже добывалось какими-то сложными путями, домашний сыр. По вкусу тофу напоминал ему тот самый сыр, и это ностальгически грело желудок Артема.) Воздушный гимнаст, правда, дополнял свои завтраки сырыми птичьими яйцами, благо птичьих гнезд в долине хватало.
На обед же в обязательном порядке подавался рис, к нему, как правило, прилагалась вареная рыба, речная или озерная, а также коренья, орехи, грибы и что-нибудь овощное: капуста, репа, баклажаны, соя и другие бобовые. Иногда женщины кланов яма-буси готовили суси (рисовые шарики с кусочками сырой рыбы внутри) — это когда яма-буси приносили из города морскую рыбу. Изредка обед дополнялся морепродуктами: креветками, моллюсками, осьминогами, крабами, трепангами и морскими водорослями. Ну, и супчик варили к каждому обеду, что тоже напоминало Артему российские обеденные привычки...
Ну до обеда было еще далеко. Сейчас же Артем вылез из озера, растерся длинной и узкой холстиной, накинул кимоно и, разогретый, бодрый, освежившийся, направился к пещере, где жили они с Омицу...
Опа! Навстречу ему от своей пещеры по тропинке спускалась Ацухимэ.
Артем отчего-то почувствовал смущение. Будто она черт знает за чем его застала. Может быть, все оттого, что они впервые встретились в такое время, в эдакую непривычную раннюю рань? Обычно они планово встречались, отдохнув часок после обеда. Всегда Артем приходил за ней сам. И они шли в лес заниматься иайдзюцу. Заниматься в долине она отказывалась наотрез. «Я не хочу, чтобы на меня глазели эти твои... яма-буси», — говорила Ацухимэ.
Надо сказать, довольно странное положение занимала Ацухимэ в долине и довольно странную жизнь вела.
Она ни с кем кроме Артема не общалась. Жила в маленькой отдельной пещерке (благо, чего-чего, а этого добра в Долине Дымов хватало — вон, все склоны изрыты). И выходила из нее только на завтраки, на обеды, ну и на занятия иайдзюцу с Артемом.
В приготовлении еды она, разумеется, участия не принимала. Равно как и в других общественных работах и бытовых хлопотах. С Артемовыми деньгами, слава богу, хоть отпала необходимость в ловле рыбы, в бортничестве, в собирательстве всяких лесных трави кореньев, которые частично обменивались потом в городах и деревнях на еду. Теперь еда просто покупалась и приносилась в долину. Чем же она занималась
