Глава шестая
ТАЙНЫ ХЭЙАНСКОГО ДВОРА
Поговорить обстоятельно и откровенно им с Хидейоши удалось лишь вечером. В час Кабана[19] они отправились вместе прогуляться по стенам замка и заодно проверить караулы. В свете последних событий к караулам следовало относиться с повышенным вниманием.
Ацухимэ с ними не пошла, отправилась в свою комнату. Сама ли или с подсказки брата, но она правильно поняла — настал момент, когда мужчинам нужно поговорить наедине…
С караулами все обстояло нормально. Как, между прочим, и с погодой. Стоял теплый августовский вечер. Дневная жара и духота уступили место легкой необременительной прохладе. Комаров, которые житья не давали в конце весны и в начале лета, уже почти не осталось. А те, что остались, до вершины стены не долетали, силенок не хватало.
Зато вовсю заливались цикады, главные сторожа замка, его естественная сигнализация, причем куда более надежная, чем всякие электронные охранные системы… Впрочем, до любой электроники было еще далеко. А если быть точным, то аж целых семь веков.
Артем остановился на середине южной стены, той самой, по которой карабкался в ночь исторического штурма этой каменной громады. Сейчас, глядя вниз, он с трудом верил, что сделал это. Конечно, он гимнаст, более того, воздушный гимнаст, профессионально лишенный страха высоты, а также потомственный циркач, физически крепкий, тренированный человек, к тому же с месячишко ему удалось потренироваться под руководством искушенных в искусстве лазанья по стенам яма-буси. Однако все равно впечатляет — в прошлой жизни по скалам не лазавший даже в фантазиях, а вот взял да одолел, так ни разу и не сорвавшись. «Сотворить подобное можно, пожалуй, лишь от большого отчаяния или от огромного желания. Или от того и другого, вместе взятых», — подумал Артем.
У самой стены, во рву, мутно поблескивала грязная водица, в которую в ту ночь Артему довелось окунуться. От воспоминаний о запахе, исходившем от водицы, Артема передергивало до сих пор. Великое счастье, что не случилось отведать, какова она на вкус. (Между прочим, сейчас ее вкус нисколько не изменился — нечистоты как сливали в ров, так и продолжали сливать, до сооружения экологически безупречной канализации руки у даймё пока что не дошли. Так оно обычно и бывает у власть предержащих во всех эпохах и на любом краю географии — всегда хватает дел гораздо более важных, чем заботы о какой-то канализации…)
Но, как говорится, лучше о приятном. А приятное тоже имелось. Взять хотя бы тот же вид отсюда, с верхотуры. Великолепнейший вид со всех точек зрения, какую ни возьми. И с эстетической, и со стратегической. Поросшие лесом горы тянутся до горизонта и вдали, на излете видимости, зарываются снежными верхушками в небеса. На подступах к замку — холмистая пустошь, деревья на которой сведены для удобства часовых на стенах и на случай возможной осады. Пустошь пересекает, выворачивая из-за холма, желтая полоса дороги, по ней сейчас бредут в сторону Ицудо припозднившиеся путники. С этой стены город Ицудо не виден, но, если не лень, можно перейти на западную стену и оттуда разглядывать прямоугольники заливных полей, что входят в черту города, и крыши окраинных городских домов…
Тем временем на Японию опускалась ночь. По небу разливался закат, который вызвал у Артема не слишком поэтичное сравнение с растекающимся по светло-синей скатерти портвейном. Весьма странные образы приходили ему на ум, следовало признать…
Артем облокотился на ограду. Хидейоши встал рядом.
— Что у нас с монголами? — спросил Артем. — После того урока, что мы им преподали, они не сунутся больше в страну Ямато?
— Монголы больше не сунутся, — заверил Хидейоши. — Им сейчас не до новых походов. Монгольские вожди воюют друг с другом. Каждый из сыновей Ченг-Дзе[20] считает себя единственным и полноправным наследником отцовской империи и готов изничтожить любого, кто думает иначе. Эта война измотает их. Им долго еще будет не до нас.
— Ну и славно, — сказал на это Артем. Собственно говоря, монголы его волновали довольно незначительно. Он спросил о них лишь для затравки разговора.
Они помолчали, любуясь разгорающимся закатом. В такой вечер хорошо было просто так стоять на стене замка, смотреть окрест и молчать… Да только вот не для того, чтобы молчать, они здесь уединились.
— Скажи мне, Хидейоши, честно и откровенно, — прервал молчание Артем, — знаешь ли ты, кто стоит за всеми этими покушениями? Или, быть может, хотя бы догадываешься?
— Нет, — сказал Хидейоши. — Не знаю. Откуда?
У самурая Кумазава было одно качество (ценное или наоборот — это зависело от обстоятельств): он не умел врать и не пытался этого делать. Нет, ну конечно же, согласно самурайским представлениям о чести недопустимо прибегать ко лжи, благородный муж, солгав, покрывает себя позором. Только вот представления представлениями, а люди — они все ж таки разные, будь они хоть трижды самураями или даже родовитыми самураями с могучими генеалогическими корнями, едва не достающими до древних богов. Были и такие воины, что правила чести блюли исключительно на словах, на деле же нарушая их на каждом шагу, был и другой полюс — те, кто исповедовали кодекс от и до, до последней закорючки в иероглифах. Кумазава Хидейоши был гораздо ближе ко второму полюсу, нежели к первому. Наверное, ему проще было бы вспороть себе живот, чем соврать. А если бы и соврал (скажем, руководствуясь соображениями суровой государственной необходимости или прямым приказом своего господина), то, можно не сомневаться, сделал бы это крайне неумело, выдав себя с головой.
— Жаль, что не знаешь, — сказал Артем, несильно постукивая пальцами по теплому камню кладки. — Я бы не стал тебя спрашивать об этом, если бы не последнее покушение, очевидцем которого тебе «повезло» стать. Потому как тут уже метили не в меня, а в Ацухимэ.
— Кто метил в Ацухимэ? — повернул к нему удивленное лицо Хидейоши.
— Как кто? Монах. Вернее будет сказать — человек, одетый монахом.
— Почему ты так решил? Я уверен, что покушались на тебя, но промахнулись.
— Видишь ли, Хидейоши… Орудием преступления послужил металлический штырь под названием сюрикэн. С этим оружием, так уж получилось, неплохо знаком Такамори, ты видел его сегодня во дворе, такой невысокий, немолодой, с черной перчаткой на левой, покалеченной, кисти, с виду щупловатый, но это только с виду, могу тебя уверить…
— Это недостойное самурая оружие, — нахмурил брови Хидейоши.
Артем знал, что он это скажет. Был бы не Хидейоши, если бы не сказал. Однако глупее всего было бы сейчас затевать диспут на тему «Что пристало самураю».
— Согласен, — сказал Артем. — Недостойное. Такамори оправдывает лишь то, что он стал самураем недавно, всего четыре месяца назад, это я наградил его мечами за верную службу.
Кумазава, слава богу, удержался от замечаний вроде того, что «не дело это раздавать мечи налево и направо», и от рассуждений о законности подобного раздавания.
— Так вот, — продолжал Артем, — Такамори уверяет меня, что настолько промахнуться убийца не мог. То есть, конечно, мог бы, но только в том случае, если бы взял сюрикэн в руки впервые в жизни. Первое метание таким корявым всенепременно и вышло бы. Однако, по утверждению Такамори, хват, каким тот держал сюрикэн, и манера броска выдавали в «монахе» человека, неплохо знакомого с этим своеобразным оружием. Я склонен доверять в этом вопросе Такамори…
Можно было бы позвать Такамори, чтобы он повторил для Кумазава свое объяснение… да вот только не было сейчас в замке Такамори. И весьма любопытно было бы Артему узнать, где это носит старого яма- буси на ночь глядя. Когда кругом шныряют убийцы, когда больше чем в любое другое время следовало бы находиться поблизости от своего господина, он куда-то улизнул. А ведь до сего дня Такамори по своей воле из замка отлучался считанные разы. Всю жизнь проскитавшись по лесам в небольшой компании своих сородичей и единоверцев, «горный отшельник» побаивался мира людей и на улицах даже такого небольшого городка, как Ицудо, чувствовал себя весьма неуютно. А тут вот, смотри-ка, взял и отправился куда-то в одиночку. Правда, чтобы господин даймё не поднимал на ноги самураев и не затевал прочесывание окрестностей с фонарями в руках, Такамори через Фудзита передал для господина Ямомото,
