Столбов был отнюдь не из хлюпиков, однако все равно Василий Горелин обнял его крайне осторожно… впрочем, как и всех остальных. Не зря же его за пределами борцовского ковра звали соковыжималкой.
— Привет, Мишка. Рассказывай, чего у вас стряслось!
— Не, Вася, это у тебя стряслось. Это ж твой избирательный округ, забыл?
— Блин, я по партийному списку шел.
— Значит, вся Россия твой избирательный округ. Было об усилении борьбы с наркоманией? Было. А в Ефимовском, наоборот, сама наркомания усилилась. Пришлось жителям бороться.
— Виноват. Ладно, хорош ругаться, говори, что делать.
— Подъезжаем, выходим к людям. Ты говоришь пару добрых слов, меня представляешь. Потом подтверждаешь, что как я скажу, так и будет.
— Не обманем земляков?
— Если бы я хотел земляков обмануть, то пригласил бы Брызлова, а не тебя. Поехали.
Уже смеркалось, но толпа на трассе практически не уменьшилась. Отчасти потому, что на дороге, ответвлявшейся с трассы в Ефимовский, стояла милиция и все боялись, что тех, кто пойдет, будут брать.
Отчасти потому, что стыдились бросить соседей. Да и гнев не остыл.
Главу района милиция чуть ли не насильно притащила и выпихала к толпе. Однако слушать его не стали, прогнали злобным матом. Опять начал увещевать Стрелецкий, но с прежним результатом. Когда говорил: «Я вас понимаю, но…», тотчас же перебивали: «Тебе бандитов надо посадить, а не нас понимать!» Когда обещал безнаказанность, требовали гарантий. Неискушенный в переговорах Стрелецкий вполне разумно заявил: «Я не прокурор», после чего его никто уже не слушал.
— Пусть министр приезжает и генпрокурор, — кричали в толпе, — а эта мелочь нас обманет!
Находились, правда, скептики, утверждавшие, что обманет и генпрокурор.
И тут милицейская цепочка расступилась. К пикетчикам приблизились два человека. Одного толпа узнала сразу.
— Горелин! — ахнули люди.
Удивление было всеобщим. И для немногочисленных стариков, и для не очень многочисленного молодняка. И для женщин. Ведь именно у них было, пожалуй, единственное действенное педагогическое увещевание для своих сыновей трудного возраста: «Не пей, не кури гадость — будешь как Горелин».
Вырасти и стать «как Горелин» удалось только самому Горелину. Не было больше в Ефимовском трехкратных олимпийских чемпионов, депутатов Госдумы четырех созывов, людей, побывавших на всех континентах, включая Антарктиду. Не было людей, фотографии которых мальчишки-борцы во всех краях России брали на соревнования как талисман. И если победителя турнира награждал Горелин, то рукопожатие Василия Сергеевича считалось почетней медали.
Для Ефимовского Горелин был чудом, сказочной аномалией, символом шанса вырваться из обреченного мира низких зарплат, дурной водки, текущих труб в двухэтажных кирпичных развалюхах и разбитых дорог между ними. Поэтому Горелину прощали, что он с каждым годом все реже и реже приезжал в родные края, даже в родное село Домниково, что в шести километрах от райцентра. Считалось, что у чемпиона депутата и президента незапоминаемого числа федераций нет времени.
И вот он явился в эту безнадежную минуту, когда ефимовцы дрогли на стылом асфальте, не собираясь уходить, и не знали, что с ними будет.
Память у Горелина была тренированная — столько различных новых людей каждый год. Поэтому он поздоровался не только с земляками вообще, но и нашел в толпе с полсотни знакомых.
— Ну, рассказывайте, что у вас стряслось? — по совету Столбова спросил он. Хотя и знал.
Сперва начался хоровой рассказ, потом инициативная группа шикнула на толпу, тем самым, показав, кто способен успокаивать и дальше.
— И что же нам делать теперь? — закончила рассказ пожилая учительница, потерявшая сына из-за Колонты три года назад.
Толпа притихла, с тоской ожидая банальных слов. «Расходиться, все ваши требования власть услышала и не оставит без внимания». И что тогда им делать. На Горелина кричать — в памятник камнями швыряться.
Но живая легенда района сказал другие слова.
— Послушайте моего друга и представителя Президента — Михаила Столбова. Он знает.
Столбов, стоявший в некотором отдалении, вышел вперед. Подождал несколько секунд, пока люди обменяются репликами вроде: «Да, тот самый хозяин из Зимовца». Спросил:
— Кто меня знает?
Судя по репликам, выяснилось: почти треть.
— Отлично. Начну с хорошей новости. Дмитрий Митрошкин доставлен вертолетом в областную больницу. Был консилиум, шансы на выздоровление большие. Врачи осторожничают, но говорят: если без осложнений, то жить будет. Сестра оставлена в районной больнице, в общей палате.
— Его же зарезали! Труп лечить будут? — крикнули в толпе.
Столбов показал на мобильный телефон.
— Я двадцать минут назад звонил заведующему хирургическим отделением областной больницы. У кого более свежая информация, пусть скажет. Только не кричит, а выйдет сюда, на три шага.
Толпа заворчала. Мелькнула разборчивая реплика: «Врет, как все».
— Кто сказал, что я вру? — Столбов повысил голос. — Пусть выйдет и повторит. И расскажет, когда и кому я врал. Вася, скажи, я врал тебе или при тебе кому-нибудь?
Горелин подтвердил — такого не помнит.
— Вот. Если есть, кто помнит мое вранье, — не стесняйтесь. Никто не выйдет? Тогда продолжаю. Следующая моя новость по преступлению. Бандит, порезавший Митрошкина, сейчас едет в областной Центр сдаваться милиции. Почему не сюда, надеюсь всем понятно — здесь его бы разорвали, а парень жить хочет. Да, мужики, да — повысил голос Столбов, перекрыв начавшийся ропот, — ни повесить его, ни порвать вам никто не даст. И я не дал бы. Он не убил. Отсидит лет пять, зато в Ефимовский не вернется. И семья его не вернется…
Минуты две длился ропот вроде: «Так и надо, не, пусть пожизненно посадят… где гарантия?»
— А гарантия, — опять громко сказал Столбов только мои слова. — Переговоры вел я, я и отвечаю. Чем? Своим именем. Сказал, что эта семейка к вам не вернется, — так и будет. Можно дальше говорить?
Толпа разрешила.
— И насчет вас. Генпрокурор сказал Президенту, что уголовные дела заводить не будут. За этим, в Москве, проследит Горелин. Завтра даст поручение комитету по законности в Госдуме.
Горелин подтвердил: так и будет. В толпе опять началась дискуссия — недоверчивая, но без прежней злобы.
— А пусть власть всех этих прогонит из района, кто наркотой торгует, — закричали в толпе.
Толпа подхватила, и минуты две перечисляла национальные и географические параметры всех, подлежащих изгнанию.
— Мужики, — тихо сказал Столбов, — можно сказать? Спасибо. Так вот, мужики, будет повод, будем и это требовать. Только вот что я вам скажу. — И заговорил громко, раскатисто, так что ропот затих совсем: — Скажу, что вы тоже хороши! Сколько лет в этой Колонте дурью торговали, а? Девчонка пришла туда брата спасать. А сколько лет мужики на это смотрели? Ведь все же знают, кто торгует и где торгует. Малолетка купил дозу — узнали у него, у кого. Продавца выкинули из города, малолетке — ремнем по жопе. Дважды так сделать — и никакой торговли.
— Откуда ты взялся, учитель? — визгливо крик нули в толпе.
Столбов присмотрелся:
— Парнишка, ты, ты, в белом адидасе, выйди-ка сюда. Ну, не бойся.
Парнишка забоялся, но окружающие слегка расступились от малого в белой китайско-адидасовой куртке.
