— Мокрида пила, — ответствовал тот. — Брюхо лечила.
— И как?
— Говорит, сладкая. А брюхо и впрямь прошло. Здешняя вода от ожогов хороша.
— А яблоки?
— Их многие ели и с собой уносили, людей кормить. — Кебер был нескрываемо обрадован, что гость разговаривает с ним на равных. Очевидно, стражу было очень скучно тысячелетиями торчать здесь в одиночестве.
— Сам-то их пробовал?
— А как же! С древа мудрости да не откусить!.. Вот только кислые они — оскома кишки сводит. Зато как разжуешь — лёгкость в мыслях появляется необычайная и начинаешь такое говорить, что и пьяному не померещится. И главное — всё понимаешь, будто там смысл сокровенный лежит.
— Это как?
— Да попросту становится очевидным, что динамизация и секуляризация детерминируют вектор освобождения от апории, ставшей фактором бурной пессимистической иррационалистской экспансии, — с готовностью отстрелил воин.
— Теперь — ясно… — протянул Ист. — Адиафорические и азоогенические науки! Я-то гадаю, откуда они берутся!.. А они возле источника лжи самостийно произрастают. Ты смотри, осторожнее с этой штукой.
— Да уж знаю. Ежели их переесть — служба на ум не пойдёт. Станешь исключительно акидопейрастикой интересоваться. — Чем?… — не удержался Ист. — Наука такая. Повествует о приложении акупунктуры к диагностике.
— Боюсь, ты уже этой пакости переел, — покачал головой Ист.
— Никак нет! Службу помню.
— Ну, помни…
Ист склонился над источником. Там, в прозрачной, дивно чистой глубине, чётко, словно на картине придворного живописца, вырисовывались ворота. Вернее, не сами ворота, а лишь их отражение. Створки, сработанные из витого рыбьего зуба и мутно-прозрачного рога, вздымались к опрокинутому небу, очевидно, ненужные здесь, поскольку стояли среди пустого места, и, существуй они не в воображении, а на самом деле, всякий мог бы обойти их хоть справа, хоть слева. Однако реальная поляна была пуста, лишь из источника дразнило изображение ворот — костяных и роговых в одно и то же время.
— Что это? — спросил Ист.
Кебер неспешно подошёл, взглянул на ворота, скрытые лживыми глубинами, и сплюнул в родник.
— А бес его знает… Виднеется, а что — никто не ведает. Болтают всякое, да ты небось и сам подобные байки слыхал. А я так скажу: на то он и источник лжи, чтобы показывать то, чего нет. И долго в него смотреть тоже не надо. От этого ложные мнения появляются и больные фантазии.
Ист согласно кивнул и отвёл взгляд от водной поверхности, под которой как бы подразумевалась ложная глубина. Фальшивые видения источника ещё блазнили взгляд, и в первое мгновение Ист не сообразил, что на поляне, кроме него и Кебера, стоит ещё один человек — девушка лет семнадцати. На ней был легкий праздничный наряд, странный и неожиданный, подходящий для танцев в блестящем обществе, а никак не для прогулок по лесным полянам. Девушка смотрела на Иста и улыбалась. Неожиданно для самого себя Ист отметил, что улыбка у незнакомки радостная и очень добрая. Девушка не казалась ни удивлённой, ни испуганной, она глядела на Иста, как смотрят на старого друга, которого очень рады видеть. Это было тем более удивительно, что Ист совершенно твёрдо знал, что прежде они с юной красавицей не встречались.
Девушка порывисто шагнула вперёд, на мгновение замялась, а потом решительно произнесла:
— Здравствуй, молодой бог. Меня зовут Амрита. Надеюсь, ты знаешь, кто я такая. Я хотела тебя видеть, и я тебя нашла. Я рада тебе, честное слово! Как я могу тебя называть?
Ещё бы ему не знать, кто такая Амрита! Последняя из великих богинь, которую равно почитают во всём мире. Учитель, рассказывая о новых богах, частенько упоминал её имя, повторяя, что из всех богов только трое по-настоящему могли бы померяться с ним силой — это Гунгурд, тяжкодумный Фран, который никогда и ни во что не вмешивается, и богиня любви Амрита. Недаром именно с Амритой договорился Хийси поставить стражей у источников, чтобы не случалось свар в обители богов. Вот, значит, какова Амрита… тысячелетия не оставили на ней следа. Хотя так и должно быть, недаром во все времена и у всех народов покровительница любви юна и прекрасна.
Должно же хоть что-то в людских представлениях оказаться правдой!
— Меня зовут Ист… — смущённо выдавил юноша.
Амрита звонко расхохоталась.
— Чудеса! — воскликнула она. — Мы стоим у источника лжи и при этом умудрились до сих пор не произнести ни одного слова неправды! В таком случае мне остаётся признаться, что ты мне нравишься. Можешь не верить, но это тоже правда.
Ист сдержанно поклонился. Он решительно не знал, как вести себя с сумасбродной богиней. Амрита оказалась вовсе не такой, как представлялось ему, когда Ист слушал рассказы, мифы и легенды множества народов.
Амрита решительно уселась на землю, опустила ноги в родник.
— Шустрый ты, — сообщила она. — Знаешь, сколько я за тобой бегала? А здешняя вода и усталость умеет обманывать. Пусть ноги отдохнут, хоть и не по-настоящему, а всё приятно.
Ист стоял, не зная, как себя вести.
— Да ты садись. — Богиня хлопнула ладонью по траве совершенно тем же движением, как снегардские девчонки хлопали по скамье, разрешая знакомому парню присесть рядом.
Ист устроился поблизости, шагах в двух. Ноги, прямо как были, в несуществующих башмаках, он сунул в воду. Прикосновение родниковой струи было ласковым и совершенно не холодным. Неожиданно Ист сообразил, что богиню его призрачный наряд ну никак не может обмануть… И хотя он понимал, что богиня видывала и не такое, но чувство неловкости залило его лицо пунцовым цветом. Ист наклонился, пытаясь прикрыться от понимающего взгляда Амриты.
— Всё-таки ты ещё почти человек, — нежно произнесла богиня. — Не бойся, здесь источник лжи, здесь можно обмануть даже бога. Я ничего не вижу. Жаль, что в этой малости ты всё-таки обманываешь меня, но я не в обиде. Любовь — это всегда немножко обман, любящий знает, что его подруга вовсе не тот ангел, что представляется ему, но он хочет обмануться, и он обманывается. Если тебе стыдно быть со мной самим собою, то мы будем встречаться только здесь. Правда, тут нельзя говорить о делах, а делать это нам придётся. Жирномордый Гунгурд готов сожрать тебя живьём.
— Подавится, — многообещающе протянул Ист.
— Возможно, — уклончиво согласилась Амрита. — Я не знаю пределов твоей силы, хотя уже все бессмертные слышали, как ты поднимался по небесной тропе. Однако помни, что бессмертного всё равно можно убить, а Гунгурд — великий мастер убивать. Я бы не хотела видеть тебя мёртвым.
Одним неуловимым движением девушка скинула платье и, разбрызгивая солнечные искры, упала в родниковую ванну. Поднялась, дразняще и насмешливо глядя на Иста, ладонями провела от груди к бёдрам, сгоняя капли лживой воды. Ист замер, стараясь смотреть только в лицо Амрите, не видеть божественно-молодого тела.
— Ты прелесть! — засмеялась богиня. — И я люблю тебя. Я влюбилась в тебя с первой минуты.
Ты ведь не осуждаешь меня за это? Я Амрита, я не умею иначе.
— Как я могу… осуждать, — выдавил Ист. — Только… ты тоже не сердись, великая, но у меня есть любимая женщина.
— И только-то? — Казалось, Амрита ничуть не была огорчена. — Неужели ты думаешь, что я могу ревновать к какой-то женщине? Мне больно огорчать тебя, мальчик, но ведь твоя любимая смертна. Нет-нет, я не знаю, кто она, но почему-то думаю, что вряд ли ты влюблён в Мокриду. Люби свою красавицу, а с тобой мы будем друзьями. А потом я постараюсь помочь тебе, когда ты обнаружишь, что смертная женщина через двадцать лет совсем не та, что была в юности.
— Не надо, — тихо попросил Ист. — Лучше оденься, а то Кебер смотрит.
Амрита порывисто шагнула вперёд, наклонившись, обхватила ладонями голову сидящего Иста, прижала к своей груди.
— Спасибо, милый, — жарко шепнула она. — Если б ты знал, как я благодарна тебе за эти последние слова, хотя Кебер и не пытается подглядывать за нами, и не потому, что знает своё место, а просто — такой он человек. Но ты ведь на самом деле думал обо мне.
— Не надо, — повторил Ист, беспомощно стараясь отодвинуть лицо от девичьей груди, прижатой к самым его губам.
Он уже не надеялся, что страстная богиня отпустит его добром, но Амрита неожиданно отшагнула назад и прошептала совсем иным, успокаивающим тоном:
— Ну что ты, вот, гляди, я уже одеваюсь.
Легкомысленное платьице, сброшенное минуту назад, словно само собой облекло фигуру бессмертной. Подол сразу намок в ручье, ткань потемнела. Отражение ворот задрожало, размазанное прикосновением ткани.
— Не обижайся, — вдруг попросила Амрита, хотя Исту казалось, что это отвергнутой богине впору чувствовать себя оскорблённой. — Просто не думай о том, что я тут наболтала. Я говорила искренне, но ведь здесь источник лжи, а мне так хотелось обмануться.
— Ты прямо на воротах стоишь, — произнёс Ист, чтобы сказать хоть что-то.
— Пусть. — Амрита небрежно махнула рукой. — Я часто тут купаюсь, и иногда мне кажется, что ворота сейчас распахнутся и я провалюсь туда. Хотя это тоже ложь, ворота не откроются.
— Тогда зачем они там?
Амрита, расплескав отражение, шагнула к другому берегу криницы, села так, чтобы можно было глядеть Исту в глаза.
— Ты хочешь правду или сладкую сказку о загробном мире, покорном богам? Этих сказок много, и все они родились здесь.
— Сказки я слышал там, — Ист кивнул в сторону тропы.
— Значит, здесь, — последнее слово богиня произнесла особым тоном, — ты надеешься узнать истину? Хорошо. Одна капля правды на океан сладкого обмана. Она придаст океану горчинку, пикантность, без которой нельзя по-настоящему радоваться жизни. Ложь без примеси горькой правды кажется слащавой и неубедительной. Ну так узнай горькую правду: там ничего нет! Люди умирают навсегда, и боги тоже навсегда умирают. Над ручьём нет дверей, никто и никогда не уходил туда. Жизнь только тут, другой не будет. Ты не ожидал такого, молодой бог? Не предполагал, что именно здесь найдёшь истину, способную перевернуть мироздание? Но если вдуматься, то так и должно быть. Иначе жизнь потеряет смысл, ненужной станет месть и ненависть, пропадёт счастье и любовь. Всякое чувство ничто, если его длить вечно. Только сейчас, когда я знаю, что ни единого мгновения нельзя прожить заново, я могу любить по-настоящему, однажды и на всю единственную жизнь. Теперь ты мне веришь?
— Я тебе верю, — Ист отрицательно качнул головой, — только многого ли стоит вера, родившаяся здесь?
Оказывается, Амрита умела замечательно смеяться, весело и без малейшей фальши. Никто из магов так не умел, тайные мысли отравляли смех.
— Ты забавник! — отсмеявшись, воскликнула богиня и тут же, посерьёзнев, спросила: — Это ничего, что я так о тебе?
— Ну что ты.
Амрита поднялась, перешла ручей.
— Я пойду, — сообщила она, словно самой себе. — Закачусь сейчас в какой-нибудь город побогаче, в самый шумный трактир, и такое там устрою! Влюблю в себя всех без разбора — и пусть мучаются. Что же мне — одной страдать?
