осень пришла к ним в середине июля.
Тысячелетиями новые места осваивались таким образом, и никто не видел в том ничего странного. Дубы потом вырастут новые, а людям надо жить сейчас.
Близкая степь проредила чащобу полянами, покрытыми таким травостоем, что поневоле хотелось пригнуться, притаиться, а лучше того, забиться куда-нибудь в кусты. Открытые места, трава, простор — всегда полны опасности. Человек в степи жить не может, там живут только враги.
Работами заправлял Бессон — человек молодой, но колдун не из последних. Именно он и скомандовал сполох. Потянул воздух тонким носом, хищно оскалился, и каждый из работников, ни слова не услыхав, понял, что дело надо бросать и со всей прыти бежать в лагерь.
Собрались мигом. Бессон сидел на пне, вертел головой, что неясыть, зыркая по сторонам. Потом сказал:
— Перелесками идут. На конях.
Скор поёжился. Он только от деда сказки слыхал, что ездят степные набежники на конях. Конь — это зверь такой, вроде комолого лося. И копыто у него неправильное, в болоте топнет. Зато по степи бегает скоро. Говорят, там, в степи, ни у какой животины раздвоенного копыта не сыщешь. На севере, где прозябает раскосое племя воглов, людишки тоже на зверях ездят: на олешках и собаках. Но воглы, почитай, сами не люди, говорят, они на зиму в спячку заваливаются, как медведи или барсуки. Да и тундра — это, почитай, та же степь, только моховая. Простора много, деревьев нет, так что местному народу не ездить на всяком зверье?
Ждали не долго. На дальнем конце широкой прогалины объявились чужаки. Всё в них возмущало взгляд: и кафтаны нелепого покроя, и чудные шапки, и неловкое оружие, и сапоги с загнутыми носами, в каких не ходить, а только на лошади посиживать. И сидели они и впрямь на косматых степных зверях, малость напоминавших не то косулю-переростка, не то лосёнка, не обзаведшегося по младости сохатым рогом. Колдовство такое было Скору незнакомо, хотя ничего особенного в нём не замечалось. Бывало, дома кто из малышей оседлает из озорства роющую корни свинью, так хавронья визг поднимет и вывалит пострелёнка в грязь. А Манюшка, Скорова сестра, недавно верхом на свинье через весь посёлок проскакала. Что визгу было, что переполоху! Народ совсюду сбежался как на пожар. Но старая Гапа Манюшку прутом драть не велела. Увела к себе и строжила по-своему, по-ведовски. А матери сказала, что получится из девки знатная ведьма.
— Ячер, тебе идти, — негромко скомандовал Бессон.
Это все понимали. Ячер мужчина видный, седина в волосах, голос звучный. Такому самый раз за людей говорить. А что за его спиной невзрачный Бессон, так это степнякам знать не обязательно. Колдунов стараются чужим не показывать.
Ячер вышел на шаг, постоял недолго, чтобы все взгляды собрались на нём, потом направился к незваным гостям.
— Кто такие? — спросил он громко. — Вы пришли на нашу землю.
Иноплеменники человеческого языка не знают, всякий род балаболит по-своему, но есть и особый говор, специально для того, чтобы объясняться, если подойдёт нужда, с безъязыкими соседями. Это биться можно, слова не сказавши, а для торговли и иных дел нужно договариваться. Ячер на островах бывал, купеческий говор знал изрядно, так что чужаки, если не совсем дурные, должны были его понять.
Поняли степняки или нет, Скор не разобрал. На торговом он заучил десяток фраз и знакомых слов в ответной речи не услышал. Зато остального толмачить было не нужно. Привстав на стременах, конник неуловимым движением выдернул саблю и полоснул ею стоящего Ячера. Тут и хотел бы отшатнуться, да не поспеешь. Быстрее кривой сабли только полёт стрелы и мысль колдуна.
Бессон, укрывшись за людскими спинами, продолжал сидеть, сложив руки на коленях, а свистящий клинок вывернулся из вражьей руки, словно в скалу врезался, и упал в траву.
Остальные всадники вовремя придержали коней, сообразив, что сила не на их стороне. Охотники, которых они только что собирались между делом порубить, стояли, сжимая длинные луки, и каждый из набежников был на прицеле. Теперь жизнь кочевников зависела только от доброй воли колдуна.
Скор стоял вместе со всеми, направив стрелу в переносицу крайнего всадника. Целить в грудь было бесполезно, нагрудник из распаренных кабаньих клыков не пробьёт никакая стрела. А от стрелы, летящей в глаз, доспехи не защитят. Лицо кочевника, словно топором вырубленное из морёного дуба, оставалось бесстрастным, лишь капли пота, выступившие на лбу, показывали, каково ему сейчас.
— Почему вы не вывесили бунчук, что среди вас колдун? — пролаял вражеский предводитель.
— Мы на своей земле, — ответил Ячер. Голос его был спокоен, как будто видеть рушащуюся на голову саблю было для него обычным делом.
Набежникам оставалось только извиниться и вертать восвояси, надеясь, что их отпустят добром, но вожак не захотел сдаваться так просто и возразил:
— Мы испокон веку ездим сюда на охоту и считаем эти места своими.
— Может быть, спросим предков? — с усмешкой произнёс Ячер.
Довод прозвучал несокрушимый. Конечно, среди предков разных народов единогласия столько же, что и среди их правнуков, но, чтобы спросить мнение умерших, нужен сильный колдун. Каков колдун у лесовиков, раскосые вражины не знают. Ячер стоит смело, говорит прямо, в бороде седина искрит, а что он и вовсе не колдун, пришлым невдомёк.
И степняк сдался, пошёл на попятный.
— Мы ждём вас на осеннюю ярмарку на островах Атцеля, — произнёс он, словно для того и был послан сюда со своим отрядом.
— Я передам ваше приглашение своим старшим, — ответствовал Ячер будничным тоном, будто не свистела только что над его головой убийственная сталь.
Всадники натянули поводья, звери, на которых сидели враги, попятились, а затем и вовсе развернулись. Недруг уходил, не приняв боя. Но и лица они не уронили, уезжали неспешно, хотя в спины им глядели длинные луки лесных охотников. А предводитель степняков, не соскочив с коня и не коснувшись ногой запретной для него земли, извернулся в седле и поднял вышибленную магическим ударом саблю.
Ох, как хотелось Скору спустить тетиву, чтобы исконный враг, взмахнув руками, рухнул под копыта своему зверю, но приказ колдуна держал не магической силой, а твёрдым знанием, что самовольство в таких случаях недопустимо.
Лесному охотнику не докучно ждать, изготовившись к стрельбе, однако на этот раз Скор изнылся в ожидании. Вроде бы всё, ушли незваные гости, и след простыл, а Бессон всё прислушивается, следя за их бегством. Наконец прикрыл глаза, потёр ладонью лоб, освобождаясь от собственного наваждения. Охотники опустили луки, подошёл Ячер, такой же невозмутимый, как и во время переговоров.
— Зачем ты их отпустил? Перебили бы всех — и дело с концом.
— Эти в разведку были посланы, — ответил Бессон, хотя мог и не давать никаких объяснений. — Не вернулся бы разъезд, на смену других послали бы, на этот раз с сильным магом. И что из того получится — неведомо. А так нас хотя бы на время оставят в покое. Будут знать, что мы их не боимся и так просто нас не взять. Уж не знаю, на ярмарку нас для отвода глаз приглашали или всерьёз, это старшим решать, но дуриком они сюда больше соваться не станут.
Скор только подивился дальновидности колдуна. По годам Бессон Скора не слишком превзошёл, а вон какие задачи разбирает; седобородый Ячер только головой закивал, соглашаясь.
Тем и закончилась первая на памяти Скора встреча с чужими людьми. Постояли с луками на изготовку, словно на детской учёбе, и отпустили врагов, не убивши. Оно, впрочем, и к лучшему: худой мир лучше доброй свары. Жаль, саблей не удалось разжиться; свои такого оружия делать не могут. Хотя, если вдуматься, к чему сабля в лесу? Разве что кусты рубить.
Осенью, как и обещалось, собрались на ярмарку. Шли немалой оравой, перед которой несли три бунчука. Это значит, что в отряде находится три колдуна и лёгкой добычи здесь никому не будет. На самом деле на торги отправились пять колдунов, ещё двое прикрывали своих незаметно.
Скор в отряд торговцев не попал, его вновь отправили на кордон, следить за недоброй степью. Дубы, с которых драли корьё, засохли на корню, понизу, там, где год назад росла свежая трава, теперь взялись непролазные кусты ежевики. Место стало неприветливым, но лес и должен быть неприветлив к
