что говорить, задача у них – не чета мальчишеским забавам.
Уника вздохнула и, раз уж рукоделье всё равно вытащено, принялась за починку прохудившихся Ташиных вещей. Не дело парню оборванцем ходить – лучший жених в роду…
Роник с охапкой пересохших ветвей подошёл к стану и замер с открытым ртом: йога шила, пропарывая дырки в коже проколкой зелёного нефритового камня. Как ни был мал шаманыш, но этот цвет он узнал.
– Дивишься? – без улыбки спросила Уника. – А знаешь, что сказал мастер Стакн, когда этот камешек мне давал? Обломок – он обломок и есть, сила в нём умирает, а если новую вещь сделать, то сила вернётся. Только новой вещью пользоваться надо, чтобы сила в ней была. Вот я и работаю. Поизносишься, я и тебе кожанчик поправлю. Так и будет священный камень силы набираться. Понял?
Рон судорожно кивнул.
– А ежели действительно понял, то зря болтать о том, что видел, не станешь.
– Я никогда не болтаю зря, – сказал шестилетний шаманыш.
Подошёл Таши с грудой сучьев, обвязанных ремнём. Оглядел окрестности, потянул носом воздух.
– Гарью пахнет. Как бы чёрная пурга не началась.
– Тут всё кругом гарью пропахло, – заметила Уника. – Сухой лиман – рукой подать, за неполный день дойти.
– Боюсь, он где-то неподалёку гуляет, – поделился сомнениями Таши. – Как залито всё кругом чернью.
Уника не замечала никакой особенной черни, но пренебрегать предчувствием сына, родившегося в один день со страшным чёрным смерчем, не следовало, поэтому путешественники быстро собрали разложенные вещи, плотно завязали мешки, особо стараясь укрыть скудную провизию, наглухо затянули шнуровку на одежде. Больше всё равно ничего нельзя было сделать.
Впустую прождав полчаса, решили всё же разводить костёр и готовиться к ночлегу. Даже если и впрямь Хобот кругом своего логова обходит, люди на это никак повлиять не могут. Уника, взяв лук и подозвав Рона, отправилась к обрыву в надежде добыть на ужин судака или щурёнка, Таши обтёсывал найденный на берегу еловый ствол, приплывший, видать, с самых верховий. Уника уже объяснила сыну, что скорей всего ему придётся вживую нырять за ножом, но Таши всё равно готовил плот, сказав, что если омут глубок, то нырять будет легче с плота. Улов у самозваных рыбаков был ещё самый ничтожный, когда от стоянки раздался предостерегающий крик Таши, а следом немедленно потемнело небо, ровное шмелиное гудение заложило уши и рывком, словно ниоткуда, явился Хобот. Он недвижно стоял в каком-то поприще от людей, плавно покачивался, как бы выбирая, в какую сторону направиться. А может, и впрямь выбирал. Никто из магов племени покуда не сумел проникнуть в кромешную суть чёрного смерча, определить, бог это, умеющий слушать и созидать, демон, ведающий лишь разрушение, или просто остаток бестолковой стихии, какой был породивший его Кюлькас. Предусмотрительная традиция всякое чудище велела считать демоном и лишь те, природа которых ясна шаману, получали иное прозвание.
Трое людей давно были рядом, лежали, плотно прижавшись друг к другу, Уника бормотала охранные заклинания, хотя вряд ли оживший вихрь ощущал усилия йоги. А затем случилось такое, чего не могли предвидеть ни Уника, ни Калюта, ни даже повидавший всё на свете Ромар. Неведомо откуда у чёрного смерча явился противник. Тут уже не могло быть сомнений – это порождение Кюлькасовой магии было богом или, в крайнем случае, демоном. Оно имело человеческую фигуру, хотя таких гигантов не встречалось даже среди горных великанов. Таши, которого ростом предки не обидели, не достал бы чудищу и до пояса. На полуобнажённом теле великана болтались обрывки каких-то одежд, хотя всякий скажет – в степи нет зверя, способного дать шкуру такой величины. Лицо у демона было вполне человеческое, искажённое яростью, рыжая с проседью борода развевалась на ветру. Великан нёсся огромными скачками, размахивая выдранным с корнем стволом осокоря. Здоровенное дерево приходилось ему как раз по руке. Поравнявшись с раскачивающимся смерчем, неведомый боец взревел: «Осилим!..» – и обрушил удар на тонкое основание смерча. Сухая лесина разлетелась на несколько кусков, раздался дикий визг, Хобот дрогнул и скакнул в сторону. Обезоруженный великан вскинул лапы, на которых обнаружились аршинные когти, и прыгнул следом. Когти вонзились в бесплотную тьму, смерч заметался, задел краем и без того изувеченную рощицу вязов, свалив разом пяток деревьев. Человекоподобный не отпускал. Он висел на необъятном теле смерча, словно разъярённый дикий зверёк, впившийся когтями в морду врага, и драл когтями, разбрасывая в стороны клочья тьмы.
– Оси-и-илим!.. – нёсся визг.
Чёрный смерч метался вдоль берега, вздыбив волны, прошёл над Великой, вновь вломился в рощу. Гигант не отпускал. Он не чувствовал ударов валившихся сверху камней, его не беспокоили хлещущие ветви и стволы, что расщеплялись при ударе о его тело. Лишь визг, в котором уже нельзя было разобрать изначального призыва, становился всё более оглушительным:
– Оси-и-и-лли-и-им!..
Чёрная пурга мела по земле, траурные хлопья взвивались под облака, чтобы выпасть где-то губительным снегопадом. Три человека наблюдали за нескончаемым поединком, не думая, что, если сражающиеся хотя бы на минуту приблизятся к ним, людей не спасёт даже сам Лар-прародитель.
– Оси-и-и-и…
Смерч, оторвавшись от земли, поднялся к самой обители Дзара, на мгновение обратившись в подобие грозового облака, затем рухнул на землю и судорожными рывками унёсся в сторону Сухого лимана, унося на истерзанном боку небывалого всадника. Визг, завывание и грохот стихли вдали. Хлопья ядовитой сажи, медленно кружась, опускались на траву.
– Как они!.. – восхищённо пробормотал Таши. – Мужик этот, молодец, самому Хоботу взбучку дать…
– Смотри, как бы он тебе взбучки не дал, – предупредила Уника.
Она потёрла лоб рукой, оставив на лице жирные полосы сажи, затем спросила:
– А вы хоть заметили, как этот дуболом кричал?
– А как ему ещё кричать-то во время боя? – удивился Таши.
– Да я не о том… Ты подумай: не по-чужински он вопил, и не по-каковски ещё, а по-нашему. Хотя, если поразмыслить, так, наверное, и должно быть. Места эти прежде нам принадлежали, тут самые камни речь детей Лара помнят. Зато теперь знаем, почему Хоботу в могиле не лежится, кто его по свету гоняет. Матхи, покойник, много старался Хобота успокоить, но не сумел. Да и как суметь, ежели тут такое творится.
– Так это он на нас смерч напускает? – Доброе отношение Таши к таинственному богатырю разом переменилось. – Это от него недород, детишки из-за него болеют?
– Не суди, – остановила сына Уника. – Кто знает, что мы сейчас видели? Места, сам понимаешь, какие. Тут вся нежить искажённая, спрос с неё маленький. Давай лучше костёр разжигать. И воды с Великой натаскай побольше – лучше на сыром спать, чем в этой копоти.
– Рон натаскает, – распорядился Таши, – а я схожу посмотрю на дубинку, которой великан Хобота бил. Они её ловко разломали: связать обломки вместе – вот и плот. Всё польза с драчунов будет. Ежели сегодня всё справлю толком, так завтра на зорьке можно и нырять.
Таши зашагал к месту недавнего сражения. Уника смотрела ему вслед. Похож на отца, инда дыхание замирает, а всё-таки не совсем похож. Старший Таши ни за что на свете не притронулся бы к дубинке искажённого духа, и не потому, что побоялся бы, а просто не любил потустороннее и сторонился его как мог. А этому – всё нипочём, привык к материнским волшебствам, покуда малышом был. Уника вздохнула и сама пошла за водой, велев Ронику заниматься костром.
К утру следующего дня плотик, связанный из обломков великанской палицы, был готов. Чтобы неудержимое течение Великой не унесло его, плот зачалили на длинной верёвке, прикрутив его к столбу, вкопанному здесь же, на берегу. Достигнув нужного места, Таши собирался бросить якорь, изготовленный из разлапистой коряги, к которой для веса была прикручена изрядная каменюка. Всё это хозяйство с превеликими трудами было погружено на плот, который, благополучно достигнув крутеня, там опрокинулся, утопив разом весь груз и заставив Таши прежде срока выплывать из самого вира.
Таши разрешил водовороту затянуть себя в глубину, и лишь когда в ушах больно зазвенело от тяжести воды, рванулся вбок и, отдуваясь, вынырнул. Дело нехитрое, если плавать умеешь и если омутинник не разгневается на дерзкого и не утопит, ухватив за волосы и не позволив вынырнуть к воздуху. Против омутинника были у Таши обереги, выданные матерью, да и не видел он под водой никакого омутинника – может, уплыл куда хозяин, а быть может, Таши просто недостаточно глубоко влез в подводную яму. Второе
