Власовне, обнял. Потом подхватил на руки Таню, поцеловал и вдруг на губах своих почувствовал Танюшины соленые слезинки. Еле совладал с собой — горький комок застрял в горле и не таял, пока Власовна снимала с гвоздя шинель, пока выводили они втроем из избы на крыльцо, и только там, когда в лицо Павлу дохнул свежий ветер, он немного успокоился.
Взял из рук Власовны шинель, присел на корточки, еще раз поцеловал Таню, тихо спросил:
— Ну, моя хорошая, будешь папу ждать, письма писать?
Таня надула губки и молчала, готовая вот-вот разрыдаться. «Как Галка!» — опять отметил Павел. Распрямился, пожал своей сильной рукой сухонькую руку Власовны.
— Одел бы шинель-то, Павлуша. Дождь ведь, — захлопотала Власовна.
— Ничего, не размокну, — сказал и быстро спустился по ступенькам на тропку.
— Дай бог тебе здоровья! — услышал позади горячий шепот.
Пошел не оглядываясь. Дождь шебаршил по лопухам. Путались в голове мысли. Глубоко вздохнул лишь в поле, словно до этого что-то мешало дышать вольно, полной грудью. Было грустно. Он не замечал ни мокрого подорожника под ногами, ни зыбкой ржи кругом, ни голубого перелеска вдали.
Вышел на большак, в первый раз обернулся. Власовна и Таня стояли на прежнем месте. Второй раз поглядел на Заречье перед тем, как скрыться в перелеске. Но уже не мог различить, есть ли кто на крыльце.
Дождь перестал. Широкая солнечная полоса проплыла от Заречья по ржаному полю, коснулась дороги, захватила на ней путника с серой шинелью, перекинутой через руку. Повеселело кругом, заискрилось.
«Счастливый я, — подумал Липатов. — Нагляделся на Галку… Надо написать Лиде…»
Впереди лежала прямая дорога.
3
Прошел год с небольшим.
Павел Липатов, спрыгнув на тихой станции с подножки запыленного в пути вагона, с чемоданом в руке направился в Заречье.
Стояла первая послевоенная осень. По обе стороны дороги полыхал багрянцем осинник, пламенели кусты рябины, березы неторопливо роняли золотые листья. Хорошо, замечтавшись, идти и не замечать верст, вволю вдыхать лесную прохладу.
Какова-то будет встреча? Бабушка и внучка… Они жили в сердце Павла весь год. И Лида, жена его, после писем и рассказов мужа о Тане давно хотела увидеть ее.
Липатов часто писал Власовне, слал деньги, много думал о ее внучке. И уже не отличал Таню от Галинки, а Галинку от Тани. Они обе слились в одно милое существо.
А дрался!.. Пускай скажет кто-нибудь, что капитан Липатов не был храбрым в бою. Он воевал за Таню, за покой старой Власовны, за Родину, без которой немыслима для него жизнь.
Шли и ему письма из Заречья. Простенькие треугольнички находили Павла, где бы он ни был, как далеко ни кинула бы его война. Последнее получил за несколько минут до отъезда из полка. В письме, написанном рукой девочки-соседки, сообщалось, что к ним в деревню приходила учительница, записывала в первый класс ребят. Заметив Таню, учительница спросила:
— Тебя, девочка, тоже в школу записать?
— Да-а, — тихохонько ответила Таня и приблизилась к столу, за которым сидела учительница.
— А как звать тебя?
— Таня.
— Сколько же годков тебе?
— Шесть.
— Маловато, Таня… Чья ты?
— Баушкина. — Подумала, добавила: — И папина.
— У ней папа в армии, капитан, — успел вставить кто-то побойчее.
— Значит, ты капитанская дочка? — улыбнулась учительница.
После этого Таню, как было сказано в письме, все в деревне зовут капитанской дочкой.
В конверт был вложен листок — Танино рисование: домик с крохотными окошками, из трубы валит дым, вверху лучистое солнышко, вниз от домика к колодцу тянется тропка…
Широкая, задорная песня отвлекла Павла от дум. Слева, на полянке за плетнем, три женщины жали овес. Одна, что поближе, заметила Липатова и, как держала пучок овса, скрученный для вязки снопа, так и застыла. Она, должно быть, сообщила о Павле подругам, и они тоже перестали жать, разогнулись.
— Успех в работе! — крикнул им Липатов.
— Спасибо, — ответила та, что цервой увидела его. — Завернул бы на беседу, служивый!.
— Некогда. Спешу.
— К любушке? Дождется, не умрет.
— Бойка!.. Только почему же от соседок-то отстала?
— А ты взял да и помог бы.
Она обернулась к подругам и что-то сказала им. Те расхохотались и, позабыв о капитане, снова принялись за дело. Липатов ускорил шаг. Вслед донеслась озорная частушка:
За нею жницы запели новую, но слов Липатов уже не разобрал.
Кончился лес. Показалась деревня. С большака Павел свернул на малонаезженную дорогу, по которой год назад шел, усталый, на ночлег в Заречье. Вот и речка — все такая же тихая. А мост новый. Вон изба, ставшая ему родной. Кто это на крыльце? Власовна?.. Будто и не уходила с него весь год. Таня бегом пустилась навстречу. Узнали!.. Словно маков цвет, мелькало на дороге красное, не по росту коротенькое платьице, трепыхались косички.
Павел опустил наземь чемодан и обеими руками подхватил разбежавшуюся Таню. Она припала к его плечу. Часто-часто колотилось сердечко. Павел увидел, как, не вытерпев, засеменила к ним Власовна.
Таня уцепилась за ручку чемодана:
— Я помогу, папа.
Они вдвоем понесли чемодан.
— Давай отдохнем, — остановился Павел, чтобы посмотреть на Таню. Похвалил: — Вон как ты вымахала! Совсем большая. Тебя, говорят, капитанской дочкой зовут?
— Па-па! — вмиг помрачнела Таня.
— Не буду, не буду. Пошли. Папа скоро-майором станет — и все позабудут, что ты — капитанская дочка. «А на Галку все так же похожа», — подумал Павел, сбоку разглядывая Таню.
Власовна остановилась, подождала их.
— Павлуша… — прошептала, когда Павел обнял ее.
Он как можно веселее сказал:
— Вся семья в сборе!
— Слава богу, — дрожащими губами добавила Власовна.
