сложных внутренних колебаний...
Позже Дезидерий узнал, что, когда Лана сердится, то центральный слой радужки захватывает все переливчатое пространство, и глаза становятся изумрудно-зелеными.
А если у хозяйки было хорошее настроение, то от зелени в глазах оставалась лишь узенькая полосочка, сравнимая по размеру с внешним черным кантиком...
- Мои бабочки всегда со мной. - Лана улыбнулась.
И тогда и девушка, и молодой человек почувствовали, что черемуха цветет совсем не где-то там, за домами, в неухоженном парке Крестокрасных Дебрей, а здесь, рядом, в быстро сокращающемся до минимума, почему-то и вдруг ставшим очень маленьким и общим, кусочке атмосферы между ними. И невидимые, но прочнее стали, ветки, усыпанные белыми цветками, моментально сплелись в виртуальную сеть.
И Дезидерий, и Лана, не сопротивляясь, отдались появившимся путам. Они оба попались...
Потом были частые и долгие вечерние прогулки по окрестностям Шаговой с возвращением всегда по Мосту, вдоль серебристых в ночи трамвайных путей, и Лана крепко держалась за раскачивающуюся длинную полу куртки Дезидерия, а он при каждом шаге ощущал маленький теплый кулачок у бедра, и какая-то, до тех пор не проявлявшая себя ничем, а теперь ставшая сверхчувствительной, мышца глубоко прогревалась от ритмичных прикосновений, и разбегались от нее внутрь тела юркие мурашки, и скапливались где-то под копчиком, и превращались в живые россыпи тех самых, бархатисто-черных, бабочек с вельветовых джинсов, и бесконечные их караваны растекались по всему телу суперприятной слабостью, но не сразу, а позже, сразу после неизбежного расставания.
Каждый раз было и жаль, что прогулка уже закончена, что вот уже и Гастрономий, а за ним дом Ланы, и подъезд, и надо расставаться, и, в то же время, Дезидерию хотелось больше и больше, чаще и чаще, отдаваться накатам всеобъемлющей слабости разлуки, но и ее действие резко прерывалось, уступая плацдарм последействию одиночества; и тогда, только тогда, рождалось не реализуемое желание - физической близости между ними не было, да и не должно было быть, но желание в болезненной кричащей немоте жило, и бесцельно томило, и непонятно куда звало, и настойчиво давило изнутри так, что Дезидерий даже иногда пугался: уж, не наркомания ли это? какая-то неизвестная психическая форма? - ведь опять и опять тянет идти рядом с Ланой, говорить ни о чем, ощущая мягкие толчки бедром - явная зависимость, ведь переходящая в острую загрудинную боль тоска после расставания - типичная ломка по свидетельствам испытавших...
Лана жила в квартире на первом этаже.
Когда-то они здесь обитали вместе с отцом, начальником строительства, но, как она рассказывала Дезидерию, после аварии на стройке, что-то там связанное с неожиданно упавшим башенным подъемным краном, он бросил работу и переехал в другой город. Изредка Лана получала короткие письма и маленькие посылочки с шоколадными конфетами.
И однокомнатную квартиру она теперь делила со своей близкой подругой Яной.
Яна была черноволосой и кареглазой, училась в техникуме, и даже летом по вечерам готовила домашние задания, в чем, собственно, и была причина долгих вечерних прогулок Ланы и Дезидерия - подруге нельзя было мешать...
Уже три дня как Дезидерий не видел Лану. Тщетно все это время он ждал по вечерам в условленном месте около касс Визионавия.
На четвертый день Дезидерий не выдержал и решил зайти к Лане домой...
Вот, наконец, и нужный дом.
Центральный подъезд обдал Дезидерия консервированной теплой сыростью и кошачьим запахом.
Четыре пыльные ступеньки, фиолетовый стаканчик и красная кнопка звонка два энергичных нажатия, сопровождаемых россыпью перезвона, и ожидание.
Дверь распахнулась, а на пороге в халате стояла Яна.
- Яна, что с тобой?
До этой встречи Дезидерий видел подругу Ланы всего раза два, но хорошо помнил, что шея ее не была такой ужасающей толщины, что подбородок не тонул в отекших щеках, что под нижними веками не бронзовели набрякшие мешочки, а сами глазные яблоки никогда не выглядели такими огромными, словно распираемыми внутренним давлением.
Больше всего Дезидерию не понравились большие мутные капли, стоявшие плотными желеобразными полусферами в углах смыкания век. По две на каждый Янин глаз. Словно появились какие-то дополнительные зрительные органы.
- Дезидерий, милый, не пугайся. Заходи.
Многоглазая Яна посторонилась, пропустила гостя в тесную прихожую и затворила дверь.
- Это у меня приступ базедовой болезни. Щитовидная железа не в порядке. Так, по крайней мере, сказал участковый врач. Видишь, как разнесло все лицо, и слабость, и голова кружится...
- Кошмар какой-то! Как же это? А где Лана?
- Ее увел человек в чесучовом пальто. Это все из-за него я болею. - Яна достала из кармана халата носовой платок и вытерла слезящиеся глаза.
Дезидерий очень удивился тому, что подруге Ланы удалось вот так просто взять и стереть эти противные капли-наросты с глаз.
- Понимаешь, четыре дня назад, когда мы с Ланой готовили на кухне окрошку и только начали резать петрушку, неожиданно раздался звонок в дверь. Она пошла открывать, и вернулась с мужчиной в чесучовом пальто и широкополой шляпе... У него еще лицо было такое неприятное - кожа снаружи вроде гладкая, лоснится, а кажется, что дефектная, словно изнутри вся оспинками изъедена, и сыростью от него пахло... Ну, в общем, представился он как близкий друг отца Ланы и передал пакет. Лана побледнела, конверт распечатала, там фотография и мелко исписанные листки, и сразу читать. А потом сказала, что срочно надо ехать. Я спрашивать, мол, куда да зачем на ночь-то глядя? А она в ответ: 'надо, надо, очень надо, не сейчас, позже, позже объясню'... И быстро собралась, чего-то тебе чиркнула на бумаге, еще тетрадку какую-то в конверт сунула, и за дверь. Чесучовый с неприятным лицом рванул за ней. Я попыталась схватить его за рукав, чтобы расспросить, но он обернулся, зыркнул глазом, аж внутри у меня все похолодело, щелкнул зеленым ногтем и глухо так пробубнил 'щитовидка, щитовидка, бери Яну под микитки', и я вырубилась... Очнулась только где-то через полчаса на полу в кухне. В квартире пусто, входная дверь раскрыта, на столе надписанный Ланой конверт лежит, как лежал... И с того дня мне все хуже и хуже, а она так и не появлялась. Врачи говорят покой мне нужен, лекарства прописали, вот и сижу дома, в техникуме ведь с таким лицом не появишься.
- А где письмо?
Яна достала из ящика под зеркалом плотный белый конверт с надписью 'Дезидерию от Ланы'.
- На, держи. Я и не распечатывала... Только, когда прочитаешь, объясни мне, пожалуйста, в чем все- таки дело?
- Ладно.
Принимая письмо, Дезидерий подумал, что даже если бы Яна сейчас не болела и перекрасилась в блондинку, и даже если бы у нее на левой щеке была бы Ланина прелестная родинка, то все равно...
7
Лембой Ишача сидел в зарослях бузины напротив Моргалия.
Катастрофный поручил ему найти и доставить на Самолетку необходимую Купру формулу.
Но, надо же было так случиться, что именно сегодня, в день выполнения задания, Моргалий решили подготовить к капитальному ремонту!
Из старого здания вывозили больничное оборудование, и подобраться к корням конского каштана не представлялось возможным - во дворе постоянно кто-то находился.
Шелестя по гравию протекторами, подъезжали машины скорой помощи, санитары в грязных халатах, ругаясь друг на друга, грузили бесчисленные хромированные металлические палки, синие стекляшки, черные бархатные экраны и другие детали оптических приборов.
Казалось, что никогда двор не опустеет, и никогда не закончится бесконечная погрузочная суета.
Ишача поднес к лицу веточку, сложил губы трубочкой и втянул в рот лист бузины. Челюсти лембоя
