– Привет! Я рада, что с тобой по-прежнему все в порядке! – задрав голову, по-свойски сказала я фантастическому хрустальному цветку на потолке.
Он в ответ приветственно звякнул. Вокруг подвесок трепетала радужная аура.
– Пока! – сказала я и вышла на улицу.
Море в полукольце берега лежало передо мной тихо-тихо. Пальмы стояли ровно, вытянувшись по струночке, как гвардейцы на смотру. Ветер затаил дыханье. Между небом и горами с усилием, как крупная золотая монета в узкую прорезь копилки, протискивалось солнце. Облака на востоке были перламутровые, с радужным отливом, как у подвесок люстры в «Негреско».
У меня возник совершенно девчачий порыв восторженно завизжать, подпрыгнуть и закружиться на одной ножке. Не хотелось только шокировать своей необузданной радостью деловитых чаек, для которых в окружающей красоте не было ничего нового и необычного.
По испещренным крошечными лужицами бетонным ступенькам я сбежала с набережной на галечный пляж, вытащила из пирамиды, сложенной из пластиковой мебели в стенной нише, белый стул, поставила его у линии прибоя, села и в восхитительном одиночестве отсмотрела короткий красочный спектакль «Рассвет в Ницце». Это зрелище радовало глаз и очищало душу, и мое искреннее восхищение не уменьшили даже подмоченные джинсы: стул оказался влажным от ночной росы.
На обратном пути я уже видела признаки пробуждения жизни. На набережной заработали в нормальном режиме светофоры, ночью монотонно моргавшие желтым. Победно шурша шинами, просквозил по пустому шоссе одинокий автомобиль.
По стеклянным стенам какого-то дорогого отеля на первой линии снежной кашей сползала густая мыльная пена. Смуглые мойщики окон при моем появлении прервали свое занятие, чтобы с интересом обозреть меня и обменяться эмоциональными фразами на незнакомом языке.
У бакалейной лавки стоял квадратный фургончик, украшенный художественным изображением пучка редиски. Грузовичок нахально перегородил тротуар, и мне пришлось обходить его по улице – при этом я едва не столкнулась с парнем, который нес на голове корзину с ананасами. Зеленые хвосты задорно торчали из плетушки, точно оригинальный плюмаж. Я засмеялась, и молодой зеленщик ответил мне широкой белозубой улыбкой. На ходу я оглянулась и с удовольствием убедилась, что он смотрит мне вслед. Да, одиночество в прекрасной Ницце мне точно не грозит!
Небо заметно посветлело, в мелких лужах на брусчатке замелькали отражения чаек. Я заметила, что ручеек, бегущий вдоль бордюра тротуара, несет какой-то мусор, и удивилась, увидев, что это розовые лепестки. Французская Ривьера – это все-таки не Арабские Эмираты, где розовые кусты стоят в цвету круглый год! Да и не видела я никаких роз вблизи «Ла Фонтен», если не считать топорщащихся кривыми, как акульи плавники, колючками коричневых стеблей в горшках у фонтана.
По улице напротив моего отеля суетливо сновал малорослик с большой метлой. Отнюдь не радуясь дивному весеннему утру, он сердито бормотал изысканные французские ругательства и ожесточенно скреб прутьями мостовую, выцарапывая из расщелин между камнями лепестки, похожие на лоскутки алого атласа. Пойманные лепестки сиротливой кучкой лежали в ведре для мусора, а ускользнувшие крошечными лодочками уплывали по ручейку в водосток.
Я дружелюбно улыбнулась сердитому дворнику, узнав в нем вчерашнего портье, и поздоровалась. Но он ответил мне только боязливой кривой улыбкой.
– Очень странный тип, – прокомментировал мой внутренний голос.
На шипы резинового коврика у входа в отель тоже нанизались атласные лепестки. Я подняла один, поднесла к лицу, рассмотрела и понюхала: несомненно, это был еще свежий лепесток живой розы. К чему бы это тут? И откуда? Гм… Занятно.
Кондитерская, где я намеревалась позавтракать, открывалась в семь утра – я выяснила это еще вчера. Мне хватило времени на обычную утреннюю гимнастику у распахнутого окна, водные процедуры, легкий макияж и ускоренную процедуру облачения к выходу.
Туфли на каблуках и маленькое черное платье-футляр я отложила на вечер, одевшись попроще, в курортном стиле. Летящая белая юбка добавила моему силуэту воздушности, тугой красный свитерок подчеркнул стройность, а босоножки на плоской подошве хоть немного приблизили мой рост к стандарту, который, похоже, был принят в отеле «Ла Фонтен». На ресепшене опять дежурил коротышка!
Оснащенную сигнальным колокольчиком дверь кондитерской я толкнула в начале девятого. И испытала ощущение, которое французы красиво называют «дежавю». На том же месте, хотя и не в тот же час, восседали нарумяненная старушка в белоснежном платье с отложным «матросским» воротником и ее карликовый пинчер в тельняшке и штанишках на помочах. Собачьи шортики были глубокого ультрамаринового цвета и застегивались двумя большими золотыми пуговицами с оттиснутыми на них якорями. Якорь красовался и на маленькой лаковой сумочке, занимающей свободный стул.
Дама с собачкой смотрелись как карикатурный экипаж маломерной яхты. Для полноты картины не хватало реющего над столом косого паруса, звуков дудки и басовитого боцманского выкрика: «По бим-бом- брамселям! По местам стоять, с якоря сниматься!» Я поняла, что моя попытка изобразить идеальный образец курортного стиля провалилась. Куда мне до этой парочки!
– Как жаль, что Санчо их не видит! – пробормотала я себе под нос.
Мой помощник тратит бездну личного и рабочего времени на ознакомление с модными тенденциями и шлифовку своего оригинального стиля. Эти две знатные щеголихи – бабуля с щенулей – могли бы его многому научить!
Посмеиваясь, я зависла над ледяной гробницей витрины, рассматривая кондитерские изделия. И уже почти остановила свой выбор на аппетитном сливочном суфле с клубникой, когда из угла, занятого колоритной парочкой, донесся строгий скрипучий голос:
– Не вздумайте взять пирожное, оно вчерашнее!
Я обернулась:
– Простите? – От неожиданности я сказала это по-русски.
Старушка погрозила мне серебряной ложечкой и сказала чуть менее строго – и тоже по-русски:
– С утра тут свежих пирожных никогда не бывает. Мой вам совет – не выпендривайтесь и берите круассаны. Они еще теплые.
– Ладно, я не буду выпендриваться! – согласилась я с нервным смешком.
– И идите сюда, садитесь с нами, – настойчиво позвала старушка.
Она повесила свою сумку на подлокотник, освобождая соседний стул, и, едва я приблизилась, торжествующе заявила:
– Я сразу же поняла, что вы русская! Только наша русская женщина может за один вечер закадрить сразу двух ухажеров и уйти спать в одиночестве!
– Вы очень наблюдательны, – похвалила я, поставив на стол чашку и тарелочку с круассанами.
– Ой, боже ж мой! Конечно, я наблюдаю! А чем еще заниматься в этом скучном городе любопытной одинокой старухе! – хихикнула польщенная бабуля.
– Неужели вы находите Ниццу скучной?
Я заняла предложенный мне стул, попробовала кофе – он оказался так себе – и представилась:
– Меня зовут Анна.
– Очень приятно, душенька, а я Софья Пална, – кивнула старушка. – А она – Зизи.
– Она? Я вчера подумала, что это мальчик. – Я внимательно посмотрела на собачку, и она ответила мне долгим влажным взглядом вишнево-карих глаз.
Сегодня Зизи вела себя вполне прилично – в самом деле, как благородная дама. Она не скакала, не барабанила лапками, не лаяла и не бросалась на меня, как служебная овчарка на нарушителя государственной границы.
– А я вчера подумала, что вы годитесь мне во внучки! – сказала на это Софья Пална. – А теперь…
Она наклонилась над столом, пристально посмотрела на меня сначала сквозь очки, а потом поверх них и с нескрываемым удовлетворением закончила:
– А теперь я вижу, что вы вполне могли бы быть моей младшей дочерью!
– Я была бы счастлива иметь такую очаровательную родственницу! – улыбнулась я.
– Да еще в Ницце, да? – радостно засмеялась Софья Пална, демонстрируя превосходные вставные зубы. – Чтобы регулярно приезжать к заграничной мамуле на каникулы? Но не подфортунило вам, не
