перед самым началом фотосессии. А я была самой высокой (даже без каблуков) и еще самой конопатой. Впрочем, симпатичные веснушки вполне гармонировали с моим новым (на тот момент) купальником леопардовой расцветки.
Взглянув на купальник, я вздохнула и с сожалением подумала, что заплывы в насыщенной химикатами воде бассейна не лучшим образом сказались на его красоте — ткань стала менее эластичной, а расцветка потускнела.
— Пора покупать новый купальник! — заключила я.
— Дюха, как ты можешь в такой момент думать о тряпках! — взмахнув кистью и капнув краской на пол, укорил меня Зяма.
Я усовестилась и не стала признаваться, что число моментов, в которые я не могла бы думать о новых тряпках, крайне невелико.
Мы закончили работу над картой нашего общего желания (я имею в виду бабулино выздоровление, конечно, а не покупку нового купальника, по этому вопросу у нас с Зямой единодушия не было и не предвиделось), и я сразу же почувствовала себя гораздо лучше.
— Ну, вот! — удовлетворенно молвил Зяма, в качестве заключительного штриха пририсовав фотографической бабуле газетку, развернутую до состояния лодочного паруса. — По-моему, очень неплохо получилось! Не знаю, поможет ли, но я старался.
Он явно набивался на комплимент, и я не стала вредничать, похвалила художественное произведение. Мы отнесли нашу картину в бабулину комнату и пришпилили ее над диваном.
— Красота! — сказал Зяма, полюбовавшись новым украшением интерьера.
— Красота, — согласилась я, оглядываясь и думая уже не о картине.
По состоянию помещения никак нельзя было догадаться, что его хозяйка удалилась из дома рано утром в большой спешке. Вот когда я, например, спозаранку тороплюсь на работу, фото моей комнаты можно без дополнительной обработки использовать в качестве иллюстрации к бессмертным строкам Чуковского про убежавшее одеяло, улетевшую простыню и ускакавшую подушку! А бабулино любимое лежбище было в образцовом порядке и в полной готовности к приему хозяйки: постельные принадлежности скрыты тщательно расправленным покрывалом, в ногах — аккуратно сложенный плед, в изголовье — журнальчик с кроссвордами и на нем остро заточенный карандаш.
— Интересно, почему у бабули всегда все прибрано, а в других комнатах вечно царит художественный беспорядок? — не без сожаления подумала я вслух.
На самом деле меня гораздо больше занимал другой вопрос: почему бабуля отправилась навещать больную подружку под покровом предрассветной тьмы и в обстановке строгой секретности? Мне чудилась тут какая-то тайна, а раскрывать тайны я люблю так же, как бабуля — разгадывать головоломки.
— Видимо, бабулино гипертрофированное стремление к порядку не является наследственной чертой, — Зяма, всегда болезненно воспринимающий нападки на богемную раскрепощенность во всех ее проявлениях, ответил на озвученный вопрос. — У самой бабули это качество благоприобретенное, она слишком давно организует и упорядочивает свою умственную деятельность кроссвордами и головоломками.
— Думаешь, это помогает? — усомнилась я.
От нечего делать у меня возникло желание заняться самосовершенствованием. Я взяла журнальчик и пошла к себе — организовывать и упорядочивать свою умственную деятельность по бабулиной достохвальной методе. Легла по примеру прародительницы на диванчик, раскрыла журнал и… через какое- то время пробудилась от легкого шлепка по физиономии.
— А? Что такое? — непонятливо моргая, я села на диване, и журнал, незаслуженно наградивший меня пощечиной, слетел на коврик.
Я укоризненно посмотрела на драчливое печатное издание, распластавшееся на полу, и только сейчас заметила на задней стороне обложки крупные буквы, складывающиеся в загадочные слова: «Монотраст мирам дай». Эта эксклюзивная головоломка выглядела куда более занимательной, чем усыпившие меня кроссворды. Я подняла журнал и стала рассматривать надпись.
Она была сделана шариковой ручкой с обыкновенной синей пастой. Крупные кривоватые буквы с наклоном в разные стороны могла начертать неверная рука ребенка.
— Или старика! — добавил мой внутренний голос. — Ты внимательно посмотри, это не бабулин почерк?
— Строго говоря, это вообще нельзя назвать почерком, буквы идут вразнобой и качаются, как пьяные! — ответила я.
И призадумалась. Бабуля для сражения с кроссвордами и головоломками всегда вооружается простым карандашом. Значит, писала не она. А кто же? Журнальчик этот я самолично принесла бабуле от Алки Трошкиной, а та приняла его из рук Раисы Павловны. Сама Алка ни за что не стала бы писать на журнале, она с первого класса, когда ее выбрали председателем октябрятского Совета Бережливых, помешана на трепетном отношении к печатным изданиям. Значит, запись сделала Раиса Павловна. Но ведь у бывшей учительницы превосходный почерк, а тут каракули какие-то!
— Ну, знаешь! Если человеку дико плохо или он так же дико спешит, то каллиграфия отдыхает! — высказался мой внутренний голос. — Вспомни, Трошкина сказала, что баба Рая уже на носилках плыла, а все журнальчиком этим потрясала. Видимо, надпись она накорябала в самый последний момент.
— Вроде как сделала таким образом последнее волеизъявление? — мрачно сострила я. — Не похоже это на завещание! «Монотраст мирам дай»!
— Почему это не похоже? Очень даже похоже! — заспорил со мной внутренний. — И на завещание похоже, и на бабу Раю: она же такая благородная старуха, идеалистка и гуманистка планетарных масштабов. Вполне могла в предсмертный, как она думала, час ужасно озаботиться судьбой миров: неожиданно вспомнила, что у них, у миров этих, нет как нет монотраста, и страстно возжелала исправить сию несправедливость. Начертала свой последний завет и понадеялась, что его исполнит бабуля!
— Наша бабуля должна что-то такое дать мирам? В одиночку? — не поверила я.
— Может, это совсем пустяковое дело, — неуверенно сказал внутренний. — Что такое этот «монотраст», ты не знаешь? Наверное, ерунда какая-нибудь…
— Разве стала бы баба Рая в предынфарктном состоянии думать о ерунде?
Я встала с дивана и бесцельно прошлась по комнате. Определенно, запах тайны усилился. Я вдохнула его полной грудью и прислушалась к своим ощущениям.
Загадочный «Монотраст» смутно ассоциировался у меня с мировой экономикой. Бывают, вроде бы, в нашем мире какие-то трастовые компании. Черт их знает, чем они занимаются.
— Может, разными делами? — оживился внутренний голос. — Логично предположить, что трастовые компании занимаются разным, а монотрастовые — чем-то одним!
— Но зато в разных мирах! — напомнила я.
Внутренний голос замолчал, а я как раз очень нуждалась в собеседнике, поэтому присела на стульчик у туалетного столика и требовательно посмотрела на свое отражение. Оно молча таращило глаза и нервно обмахивалось журналом. В сердцах я бросила его на столик, и мое отражение сделало то же самое. Я опустила голову, еще раз пробежала глазами бессмысленную фразу с требованием оделить неведомые миры непонятным монотрастом, покосилась на журнал в зеркальных глубинах и с трудом прочитала с отраженного листа:
— Йад марим тсартоном.
В первый момент мне показалось, что в перевернутой фразе смысла вовсе нет. Я даже успела порадоваться, что моему отражению придется поломать голову поболе моего. В приступе злорадства я показала своей зеркальной близняшке язык, да так и замерла, оглушенная торжествующим воплем внутреннего голоса:
— Яд? Она написала «яд»!
«Она написала убийство» — тут же вспомнилось мне название популярного детективного телесериала. В глубине моей души шевельнулось нехорошее предчувствие, но я попыталась его проигнорировать и сказала:
— Не «яд», а «йад»! Через «И краткое»!
— Пишется по-разному, но звучит одинаково! «Йад» — «яд»! О, кажется, я понимаю, в чем фишка! —
