— Проблемы с памятью? — преувеличенно сочувственно спросила мамуля. — Рекомендую тебе, Аллочка, активный отдых на свежем воздухе, лучше всего в горах. Я бы одолжила тебе свои лыжи, но они, к сожалению, сломались.
— Теперь мне ясно, куда надо вострить лыжи! — перебила я. — Надо выяснить, есть ли у инструктора татуировка в виде рыбки!
— А как мы это выясним, если инструктор уже сидит под стражей и к нему не подобраться? — прищурилась мамуля.
Было ясно, что желание подобраться к красавцу инструктору у нашей писательницы есть, и, значит, она непременно измыслит подходящий сюжетный финт. Мы с Алкой готовы были ей ассистировать, и все втроем стали сосредоточенно думать над вопросом «как это сделать», совершенно обойдя своим вниманием вопрос «зачем».
— Назовем это дело «Операция «Русалка», — блестя глазами, предложила мамуля, вчерне набросав план наших дальнейших действий.
По понятным причинам наша писательница неравнодушна к мифологическим существам.
А я вспомнила про меха, оставленные Петрачковой в гардеробе, и добавила традиционному образу утопленницы яркой индивидуальности:
— Русалка под шубой!
Модный дизайнер Казимир Кузнецов спал тяжелым сном «после вчерашнего». Молодой здоровый организм боролся с алкогольными токсинами в неуютной йоговской позе, предполагающей многолетние тренировки под руководством мудрого наставника или одну добрую русскую попойку в кругу друзей. Тело Казимира помещалось поперек дивана, а голова под прямым углом свесилась вниз и упиралась макушкой в пол. Однако это не мешало йогу-экстерну предаваться отдохновенному сну. Что ему мешало предаваться таковому, так это несмолкающий телефонный звонок.
Повторно продемонстрировав сверхчеловеческие возможности, Зяма хитрым кувырком скатился с дивана. Сначала он ненадолго распластался на полу, а затем в четкой эволюционной последовательности ускоренно прошел путь от амебы до питекантропа, на коем временно остановился. Свесив руки до колен и недобро выпятив челюсть, Зяма на полусогнутых выволокся в прихожую и с относящимися к гораздо более позднему историческому периоду словами: «Я тебя породил, я тебя и убью!» — коротким прямым ударом в болевую точку на правом боку отключил телефонный аппарат.
Наступившая тишина подарила дизайнеру-питекантропу кратковременное ощущение большого человеческого счастья. Но тут вновь вякнул телефон, и после второго звонка Зямина эйфория иссякла так же быстро и бесследно, как рефлексивное слюноотделение у подопытной собачки Павлова.
— Зар-раза! — пробормотал Зяма, охлопывая себя по организму, точно медведь, атакованный кусучим шмелем.
После непродолжительных поисков он обнаружил свой мобильник в правом кармане джинсов, но аппарат был темен и тих, как дохлая собака Баскервилей.
— Не-на-ви-жу! — по слогам произнес Зяма и отправился искать источник нервирующего шума.
Его инквизиторский взгляд нащупал сотовый телефон, забытый на подоконнике в кухне папулей, и верещащая трубка с подкупающей готовностью замолчала. Однако не успел пошатывающийся Зяма вернуться в свою комнату, как в глубине квартиры послышался бодрый мотив «We are the chаmpions!». Это запел мобильник великой писательницы, изобретательно совместившей в одном приборе функции коммуникации и аутотренинга.
— Янки, гоу хоум! — злобно выкрикнул Зяма и плохо уравновешенной поступью двинулся на поиски музыкально-телефонного аппарата.
Оказавшись в тугом захвате крепкого мужского кулака, крикливый дамский телефончик осекся на полуслове и обморочно затих в ожидании страшного удара оземь. От печальной участи Тунгусского метеорита его спас звонкоголосый собрат — сотовый телефон родной сестрицы дизайнера. Он дурным голосом взвыл: «Акапулько, ай-яй-яй-яй!», на что взбешенный Зяма ответил ему созвучным воплем:
— Ой-ёй-ёй-ёй!
Этот вокализ прозвучал особенно душевно из-за того, что по пути в комнату Инны, где с роскошным латиноамериканским прононсом распевался мобильник, Зяма задел босой ногой чугунное копыто напольной вешалки.
Естественно, Инкин сотовый тоже благоразумно умолк, не дожидаясь скорой и неминуемой погибели от рук озверевшего дизайнера.
— Сговорились они, что ли?! — в бессильной злобе выпалил Зяма, оценив драматизм ситуации.
Огромным усилием преодолевая могучее притяжение любимого дивана, он шарахался из комнаты в комнату в погоне за ускользающим врагом, пока не понял, что понапрасну распыляет свою боевую мощь. Тогда он еще раз обошел квартиру и собрал все мобильники в кучу. Это было мудрое решение. Перед лицом интеллектуально превосходящего противника разномастные трубки замолчали, и Зяма принял меры к тому, чтобы молчание это затянулось. Разбираться с каждой трубкой в отдельности он не стал. Одна мысль о необходимости сосредоточенно тыкать дрожащим пальцем в маленькие кнопочки вызывала у него стойкое головокружение. Простое решение, найденное Зямой, было достойно Александра Великого с его манерой рубить запутанное веревочное макраме в мелкую купусту: Казимир Великий закатал четыре мобильника в толстое банное полотенце, сунул махровый сверток с высокотехнологичной начинкой в стиральную машину, наглухо задраил иллюминатор и с легким сердцем завалился на боковую. Из герметично закрытого стирального агрегата не доносилось ни звука.
Именно по этой причине никто из членов семьи бабули Катерины Максимовны не принял долгожданный звонок из больницы.
— Документики попрошу, — без эмоций сказал Борису Акимовичу Кузнецову дежурный в отделении милиции.
— Товарищ лейтенант, я уже говорил младшему сержанту, что у меня при себе нет никаких документов! — терпеливо и вежливо ответил Борис Акимович.
Как бывший военный, он понимал, что порядок есть порядок, положено спросить документики — их и спрашивают, поэтому старался сохранять спокойствие и проявлять рассудительность. Это выгодно отличало его от других задержанных. Например, какая-то усохшая дама малопрезентабельного вида, пребывая в зарешеченном помещении, одиноко, в замедленном темпе выплясывала камаринскую и при этом немелодично напевала в такт своим фольклорным па:
— А не послать ли нам гонца да за бутылочкой винца? Й-эх!
— Я не предполагал, что мне могут понадобиться документы, — без одобрения покосившись на певунью-плясунью, объяснил Борис Акимович безразличному дежурному. — Посмотрите, в каком я виде! Я же всего на одну минутку выскочил в гастроном, только чтобы молочного купить…
— Молочка купить, фонари побить, афиши попортить, — меланхолично продолжил за него дежурный, параллельно делая какие-то записи.
— А вот фонари я не бил! — с достоинством возразил Борис Акимович, тем самым косвенно признав свою вину в злостной порче афиш.
Дежурный лениво поднял на него глаза, и внезапно взгляд его утратил глубокое равнодушие. Показывая милицейскому товарищу, в каком виде он вышел из дома, Борис Акимович распахнул пальто, под которым пламенел алыми болгарскими маками нарядный льняной фартук. Точь-в-точь такой же кухонный аксессуар имелся у невыносимой женщины, приходившейся дежурному тещей. Одна мысль об этой родственнице по женской линии надолго лишала ко всему привычного милиционера душевного равновесия и благодушного настроения.
— Та-ак! — протянул он, неотрывно глядя на маковый фартук Бориса Акимовича и наливаясь дурной кровью, как фурункул.
Пластмассовое стило, на которое разволновавшийся дежурный нажал слишком сильно, с треском сломалось.
— А не послать ли? — мелодично всхлипнула выкаблучивающая Рюмка.
От полбутылки бананового ликера, залпом выпитого на пустыре, ее в теплом помещении развезло, как весенний проселок.
— Будь моя воля, посадил бы я вас лет на десять! — сверля взглядом самый крупный фартучный мак
