четыре ноги мы гулко топали по бетонным плитам, пока я не услышала мужской голос, окликающий меня с некоторым раздражением:
— Постойте, девушка! Да погодите же! Вы тут потеряли, вот, у вас из кармана выпало!
Я очень привязана к своим вещам и не люблю расставаться с ними столь неожиданно, а карманы моей курточки и впрямь мелковаты, из них запросто что-нибудь вывалится. Разумеется, я остановилась и подождала, пока добрый человек ко мне приблизится.
Это был худощавый мужчина среднего роста, одетый в штаны с лампасами и черную куртку-ветровку из непромокаемой ткани. Наверное, действительно спортсмен-легкоатлет. Капюшон своего практичного одеяния он затянул так туго, что видны были главным образом лохматые рыжие брови и роскошные пшеничные усы, при одном взгляде на которые ведущий «Поля чудес» от зависти убил бы себя мучительной смертью через колесование на барабане.
— Это же ваше?
Усатый марафонец приблизился ко мне на расстояние, которое на танцевальных вечерах моей школьной юности называлось «пионерским», протянул руку и разжал кулак.
— А что это? — я сунулась поближе, рассматривая маленький красно-черный тубус с надписью «Шанель номер шесть».
— Это газовый баллончик, — любезно подсказал спортсмен, гипнотически покрутив блестящую штучку перед моими глазами. — Нервно-паралитический, дамский, хорошая защита от насильников. Просто нажимаете вот сюда…
— Ай! — я взвизгнула, схватилась за лицо и почувствовала стремительно накатывающую дурноту.
Сознание мое помутилось, но я еще чувствовала, что меня подхватывают на руки и несут. Дар речи и зрение я потеряла сразу, а слух, обоняние и осязание не покинули меня в полной мере, но сильно притупились. Дольше других в полном объеме сохранялось смешанное чувство злости на идиота, который случайно нажал на распылитель, надежды на то, что этот идиот окажет мне помощь, и страха, что он этого не сделает.
Помню захватывающее дух ощущение короткого полета вниз, тяжкий удар по спине и ужасающий хруст, к счастью, не имевший отношения к моим собственным костям. С этим треском непонятного происхождения я провалилась еще немного глубже и на какое-то время полностью отключилась.
Темно было — хоть глаз коли, а еще сыро и холодно. С трудом отлепив лицо от колючей поверхности, на которой я лежала, я стряхнула со щеки песчинки и попыталась сесть, но больно ударилась головой о невидимую в темноте низкую крышу. Подо мной топорщились лохмы слоеной бумаги и что-то шуршало. Я пошарила вокруг и нащупала нечто, подозрительно похожее на свернувшуюся кольцами змею, но прежде, чем мои онемевшие пальцы выронили воображаемого гада, мой нос учуял успокаивающий аромат свежей копченой колбаски.
— А темница-то с удобствами! — обрадовался мой внутренний голос. — Раз тебе оставили еду, значит, это не могила!
— Мумиям в пирамидах тоже еду оставляли, — напомнила я, машинально откусив кусок колбасы.
— А трубы в пирамидах были? — спросил внутренний.
— Трубы? — я поерзала на бумаге и явственно ощутила под собой округлые поверхности, от которых слабо тянуло теплом. — Насчет труб ничего не знаю, но отопление в склепах совершенно точно ни к чему! Похоже, это коммуникационный туннель.
Хрестоматийная мысль, что в конце каждого туннеля обязательно должен быть свет, побудила меня начать движение. Запасливо сунув в карман недоеденную колбасу, я по-пластунски поползла под низко нависающим бетонным сводом. Навыков пресмыкания у меня не было, ползла я медленно, и туннель казался бесконечным. Через какое-то время, до краев заполненное однообразно утомительным физкультурным упражнением и непечатными ругательствами, я прибыла в конечный пункт — подобие маломерного бетонного шатра без всяких признаков выхода. Зато в этой уменьшенной копии военного бункера имелся круглый люк, задраенный, как положено хорошему люку, наглухо. Я толкала чугунную крышку и руками, и головой, но она даже не дрогнула.
— Обрати внимание на стенку, — терпеливо дождавшись паузы в моих безуспешных попытках толкнуть рекордный вес, посоветовал внутренний голос.
Стенка в круглом бункере была одна-единственная. Я внимательно осмотрела ее и обнаружила в одном месте выступающий штырь — отрезок прута арматуры. Не знаю, как снаружи, а с моей стороны он выглядел совсем как примитивная вешалка для одежды.
— Советуешь располагаться с удобствами? Обживаться и все такое? — язвительно спросила я внутреннего.
— Советую подергать и поворочать эту железку, — ответил он. — Может, мне мерещится, но, по- моему, вокруг штыря бетон крошится. Кажется, я вижу свет.
Я присмотрелась, и мне тоже стало казаться, что я вижу звездную россыпь микроскопических сквозных отверстий. Обнадеженная и воодушевленная, я двумя руками схватилась за прут и стала его дергать, шевелить и ворочать, как пестик в ступке. Бетон и впрямь крошился! Серые камешки со стуком осыпались вниз, мало-помалу открывая мне белый свет. Минут за двадцать я сумела выломать арматурину из стены, задно прорубив себе небольшое, с книжку, оконце в Европу. А может, в какую-нибудь другую часть света, это не имело существенного значения. Важно было то, что в руке у меня остался прут, в стене — дырка, а в душе — чувство гордости за деяние, достойное титана. Шутка ли, я проковыряла бетонную стену! Правда, выбраться в образовавшееся отверстие целиком я не могла, а увеличить дыру мне никак не удавалось.
Я присела на приятно теплую трубу, закусила колбасный кружок и стала думать, что же мне делать дальше. Был бы у меня при себе мобильник, я бы кому-нибудь позвонила, но мой сотовый остался дома. В отсутствии современных средств коммуникации можно было просто высунуть голову в дырку и до хрипоты звать на помощь. А можно было поступить хитрее и с размахом: например, найти вентиль, перекрыть всему микрорайону теплоснабжение и дождаться прибытия ремонтной бригады. Хотя работников теплосети я могу дожидаться до второго пришествия, причем и к нему они наверняка опоздают…
Я отстраненно, словно дело не касалось спасения моей собственной жизни, размышляла о перспективах того или иного сценария и попутно меланхолично доедала колбасу, когда случилось обыкновенное чудо. В ограниченном краями дыры поле моего зрения появились до боли знакомые красные сапожки с вязаными полосатыми гетрами и завязками, украшенными меховыми помпонами.
— Алка? — сама себе не веря, прошептала я.
Ноги в детских сапожках стояли не шевелясь. Я нырнула головой в дыру и ткнулась макушкой в острые коленки Трошкиной, которая все так же гипнотизировала взглядом распластавшегося на ее ладони пластмассового крысенка.
— Ой! Кто это?! — взвизгнула Алка, уронив игрушку.
— Привет, подружка! — радостно сказала я.
При встрече с родным человечком я враз перестала страшиться неизвестного будущего.
— Ты что тут делаешь?
— Я бы задала тот же вопрос тебе, — пробормотала Алка, массируя дрожащей лапкой область сердца. — Кузнецова, ты с ума сошла или в детство впала? Надумала поиграть в казаки-разбойники?
— В шахтеры-метростроевцы! — хихикнула я, ликуя в предвкушении близкой свободы. — Трошкина, хорош болтать! Я тут случайно застряла, как Винни Пух в кроличьей норе, так ты уж, будь другом, организуй мне какое-нибудь стенобитное орудие!
— Кажется, тут нет никаких орудий, — оглядевшись по сторонам, беспомощно молвила подружка.
— Тогда свистни на помощь пару крепких мужиков с кирками и ломами! У тебя мобильник с собой?
— Кажется, я его дома оставила, — огорчилась Алка.
— Креститься надо, когда кажется! Давай: осенила себя крестным знамением — и живо домой!
— За мобильником?
— За мужиками!
— Но у меня дома нет мужиков!
