— О! Значит, свершилось! — непонятно резюмировал Эндрю.
— Что — свершилось?
— То, что я предсказывал: красавицу Маруську украли дикие горцы!
Я задумалась. Какой-то разговор об этом действительно у нас в офисе был… Точно, несколько месяцев назад по Центральному телевидению показывали сюжет о том, что дикторша совершенно справедливо назвала махровым пережитком Средневековья: о похищениях девушек с целью женитьбы. Кажется, конец священного для мусульман месяца Рамадан ознаменовался открытием сезона охоты на невест. В Дагестане, например, всего за одну неделю правоохранительные органы зарегистрировали четыре таких случая. Мало того, «махровый пережиток» распространился и за пределы Северного Кавказа — телезрителям рассказали о похищениях невест в Нижнем Новгороде, в Подмосковье и даже в Приморском крае!
С учетом национальности нашей пропавшей практикантки исключать Андрюхину версию было нельзя.
Кроме того, стало ясно, что неверно датировать исчезновение Маруси временем рассылки текста про птичек. Первоапрельские факсы отправляла не она сама: это кто-то из моих коллег в офисе запустил ее компьютер, и тот исправно завершил выполнение приостановленной накануне программы.
«Точно, ведь утром был перебой с электроэнергией из-за Андрюхиного чайника! — проявил сообразительность мой внутренний голос. — Потом монтер все починил, и дотошная Катерина, как обычно, включила все приборы, проверяя, не сгорело ли что-нибудь. Не в первый раз у нас такая петрушка!»
Итак, по всему выходило, что последней пропавшую Маруську видела все-таки я, и было это в последний вечер марта. Я крепко задумалась, прикидывая, какая в связи с этим роль моей личности в данной истории? Внутренний голос, осознав, к чему идет дело, заволновался и поспешил заметить:
«Строго говоря, ты никак не могла быть последней, кто видел Маруську. Не испарилась же она из кабинета, как только ты закрыла дверь! После тебя ее наверняка видели еще какие-то люди. Хотя бы ночной охранник, ведь она непременно должна была пройти мимо него, когда выходила из здания».
— Это идея! Надо спросить охранника! — Я определилась и с целью, и с направлением дальнейшего движения и оживилась.
«Да я не к тому это говорю, чтобы ты бежала пытать ночного сторожа! Я совсем наоборот! Чтобы ты никуда не бегала и никого не допрашивала! — всерьез занервничал внутренний голос. — В том, что Маруся пропала, нет никакой твоей вины, зачем же опять затевать опасные сыщицкие игры?!»
— Затем! — непонятно, но решительно ответила я, уже перебирая ногами ступеньки лестницы.
Внутренний голос еще роптал, но я уже приняла решение и смело сунула голову в полукруглое отверстие в стеклянной перегородке, отделяющей от нахоженной народной тропы закуток нашего сторожевого дедушки.
— Кто дежурил тридцать первого?
Услышав мой вопрос, Семен Петрович почесал плешь, перекосился за столом и надолго уткнулся взглядом в настенный календарь с изображением какого-то дальнего родича щеночка Гапы.
Непосредственно на его лохматом боку помещались клеточки с цифрами, перечеркнутыми косыми красными звездочками, похожими на кривобоких человечков. Это производило странное и даже неприятное впечатление: словно милый песик по примеру военных летчиков, которые выразительными значками отмечали на бортах стальных птиц сбитые самолеты противника, вел какую-то свою недобрую статистику. Я сразу вспомнила французско-бангладешского бульдога, совершившего вражеский налет на нашего Зяму.
— Ну, кто мог дежурить тридцать первого… В принципе Иваныч мог дежурить, — изрек наконец Семен Петрович. — Да и Никифоровна тоже в принципе могла.
— А вы сами в принципе не могли? — спросила я с надеждой.
Мне не терпелось приступить к работе со свидетелем и не хотелось откладывать столь важное дело из-за такой досадной малости, как отсутствие поблизости этого самого свидетеля.
— В принципе мог и я, — согласился Семен Петрович, прекратив буровить пытливым взглядом клетчатый бок победоносной собачки. — Но только в принципе! Потому что на самом деле я тридцать первого не дежурил. Тридцать первого я в баню ходил. В парную!
Дед мечтательно вздохнул и окончательно потерял нить беседы.
— Вот ты, Инночка, ходишь в парную?
— Зачем? Я и так вечно в пене, в мыле — столько хлопот! — пожаловалась я, быстро, но аккуратно (чтобы ненароком не гильотинироваться) вынимая голову из полудырки в стекле.
Поскольку я весьма непоседлива и нипочем не смогла бы повторить Емелин подвиг с многолетним сидением на печи, то эффективнее соображаю на бегу, чем стоя на месте. При этом мне результативнее думается, когда я молчу, а молчу я редко — в основном, когда ем. В результате наилучшим для меня мыслительным режимом является легкая трусца с карамелькой за щекой. Именно поэтому (а вовсе не потому, что я такая сладкоежка!) у меня в сумке всегда полно конфет.
Выйдя из офисного здания, я развернула шоколадный трюфель и положила его в рот, а обертку скомкала и бросила в урну у крыльца, но промахнулась — бумажка спланировала на асфальт и с легким шорохом заскользила по нему наискосок через двор. Будучи девушкой в целом культурной, я порысила следом, чтобы вернуть мусор в урну, но это оказалось не такой простой задачей. При поддержке переменчивого весеннего ветерка конфетный фантик демонстрировал чудеса проворства. Я метров десять пробежала в поясном поклоне по затейливой кривой, но так и не настигла резвую бумажку: она впорхнула под машину и там наконец угомонилась. Укладываться животом на асфальт для того, чтобы достать беглый фантик, я не стала — это было бы чересчур даже для очень культурной девушки, — ограничилась тем, что присела на корточки, с пытливостью доярки, озабоченной надоями, заглянула под автомобильное брюхо и вдруг услышала:
— Снова ищешь ямку, где прилечь?
От неожиданности я покачнулась, не удержала равновесие и позорно села на асфальт. Из открытого окна машины послышался радостный гогот. Я с ненавистью посмотрела на собственное отражение в серебристом боку «Лексуса» и даже за слоем дорожной пыли разглядела проступившую на щеках краску.
— Пардон, мадам! — Дверца авто открылась, и на асфальт ступила мужская нога в испачканном глиной ботинке. — Кажется, вы снова нуждаетесь в моей помощи!
Я в этот момент больше всего нуждалась в гранатомете, выстрелом из которого можно было бы разнести в клочья и дребезги чертов джип вместе с его хозяином, но ничего подобного у меня при себе не было (ибо редкая дамская сумочка способна вместить в себя гранатомет), поэтому пришлось пальнуть в насмешника исключительно глазами. Увы, к этому виду огнестрельного оружия Алехандро оказался нечувствителен.
— Ничего себе не отбила? — Добрый самаритянин одним могучим рывком поднял меня на ноги и слегка закрутил, заинтересованно заглядываясь на ту часть моего организма, которая могла получить травму при экстренной посадке на твердый асфальт. — Нет? Только испачкалась, дай отряхну!
— А ну, руки прочь! — Я завертелась, уводя свою пятую точку от соприкосновения с лапой доброго, но наглого самаритянина. — Знаем мы вас, отряхивателей! Что это ты здесь делаешь, а?
— Да ничего особенного, по делам приехал.
Мачо втянул свои манипуляторы, сделал невинную морду и изобразил полную незаинтересованность моей персоной, но я ему не поверила.
— Знаем мы ваши дела, — буркнула я по инерции, старательно гася разгорающуюся, как весенняя зорька, улыбку.
Внутренний голос уверенно подсказывал, что наша встреча отнюдь не случайна. Сто процентов, Алехандро хотел продолжить знакомство, узнал у бабушек в нашем дворе, где я работаю, и приехал к офису, чтобы меня подкараулить!
— Да ладно, какие там особые дела, в принципе я совершенно свободен, — заюлил хитрец. — А ты куда бежала? Может, тебя подвезти?
И, пока я держала паузу, лелея девичью гордость и набивая себе цену, коварный тип добил меня издевкой:
