причинам не хотелось даже думать. Сунув нештатный электроприбор в ящик Катькиного стола, я перешла к рабочему месту Маруси.
Системный блок ее компьютера тихо гудел и светил огоньками. Значит, в отсутствие Маруськи кто-то сидел на ее месте. Скорее всего, это Андреас тайком наведывался на какой-нибудь веселый сайт в Интернете. Снова растратил куда не надо свой собственный трафик и начал подворовывать его у девочек!
— Мужчины! — фыркнула я, выражая свое презрение к этим рабам гнусных желаний.
А мужчины тут же попытались реабилитироваться как класс: позвонил мой жених Денис Кулебякин.
— Привет, зайка! — бодро и весело сказал он. — Ты как? Я буду у тебя через десять минут. У Русика уже полный сбор, ждут только нас с тобой.
— В смысле? — Я насупила брови, и без того живописные, благодаря соединившей их чернильной галочке.
— Ты что, забыла? — удивился мой милый. — Мы же сегодня идем на заклание Барабанова!
— На помолвку, — машинально поправила я и беззвучно охнула.
Помолвка! Вечеринка! Мой шанс в очередной раз поразить своей неземной красотой всех дам и джентльменов в зоне прямой видимости!
Я оттолкнула стул-самокат и бросилась к зеркалу.
— Я надеюсь, ты не передумала? — заволновался Денис. — Или у тебя появились другие планы?
В голосе его зазвучало невысказанное подозрение.
— Появились, — мрачно подтвердила я. — Сказать, какие? Я хочу убить Маруську. Из-за нее я испортила себе прическу, макияж, настроение и всю вечернюю программу. Дениска, я не могу ехать к Русику, я кошмарно выгляжу!
Мне страшно хотелось шумно разреветься, но я удержалась и ограничилась символическим плаксивым хрюканьем: в дополнение к растрепанным волосам размазать по лицу весь макияж — это было бы уже чересчур даже для чокнутой Офелии!
— Не может быть! Ты всегда выглядишь просто замечательно! — возразил Денис с пылкостью, за которую я была ему искренне признательна. — Что случилось? Ты сломала ноготь?
— Ах, если бы!
Я вкратце описала любимому ущерб, который нанесла моей внешности работа над Маруськиными ошибками, и Денис поспешил меня утешить:
— И всех-то делов? Да ладно тебе! Сейчас заедем в парикмахерскую и быстро приведем твою голову в порядок! То есть твои волосы.
Мысленно я отметила эту его оговорочку (значит, Кулебякин думает, что мою прическу нормализовать можно, а с головой в целом беда непоправимая!), но цепляться за слова не стала (пока). Милый, спасибо ему, предложил не самое плохое решение.
— Ладно, я тебя жду!
Я спрятала в сумочку мобильник, достала влажные салфетки, косметичку с мазилками и сноровисто нарисовала себе новое лицо. Оно получилось вполне симпатичным. Было бы даже красивым, если бы его не портило злобное выражение, уместное не на помолвке, а на публичной казни. Как сказал Кулебякин — на заклании.
И я закономерно подумала о Маруське, которая в данный момент стояла первым номером в моем персональном списке смертников. До приезда Дениса было еще несколько минут, и я решила потратить их на кровожадное удовольствие.
— Алло, Маруся? — набрав домашний номер приговоренной, притворно ласково проворковала я в трубочку. — А ты, значит, дома сидишь, пока другие тут за тебя навоз разгребают? Убить бы тебя!
— Извините, Мареточки нет дома, — тихо и вежливо ответили мне. — Кто ее спрашивает, что передать? Я ее мама, Аминет Юсуфовна.
Я прикусила язычок. Голос у Марусиной мамы был молодой, очень похожий на звонкое сопрано дочери, но тон разительно отличался. Маруська — девица бойкая, она тарахтит, как трактор «Беларусь», и хохочет, как гиена, а у Аминет Юсуфовны, чувствуется, совсем другая манера общения.
«Что ты хочешь — закрепощенная женщина Востока!» — брякнул мой внутренний голос.
Я покачала головой. Маруська несколько раз упоминала о своих родственниках — папе, маме и сестре, и у меня сложилось впечатление, что это нормальное интеллигентное семейство. Папа вроде в университете преподает, мама в каком-то проектном институте работает, младшая дочка еще школьница. То есть если у них там и Восток, то не дремучий. Маруська, во всяком случае, весьма современная девица.
— Приятно познакомиться, Аминет Юсуфовна, я Индия, коллега вашей дочери, — сказала я, понизив голос на два тона и щедро добавив в него сладкого меда. — Мы в нашем рекламном агентстве очень обеспокоены тем, что Мару… Мареточка не вышла на работу. Она не заболела?
— Мареточка не на работе? Как же так? — По голосу чувствовалось, что милая мама гадкой Маруськи сильно обеспокоена. — Дахамиль!
«Кто кому хамил?» — озадачился мой внутренний голос, не уловив смысла последнего восклицания.
— Дахамиль! Дахамиль! — продолжала восклицать Маруськина мама таким голосом, каким кричат «караул, караул!»
«На каком это языке, на адыгейском?» — не унимался мой внутренний голос.
Гранит адыгейского мы с ним в университете не грызли.
— Дахамиль, живо иди сюда, поговорим! — послышалось в трубке.
Стало понятно, что Дахамиль — это имя. И, судя по тому, что предполагается беседа, человеческое.
— Даша, вот Индия говорит, что Мареты не было на работе! — не унималась трубка.
— Индия?!
— Это имя, — со вздохом объяснила я.
«Тоже человеческое!» — ехидно добавил внутренний голос.
— Та Индия, которая Инка? — уточнила бойкая девица, чей голос походил на Маруськин гораздо больше, чем мамочкин. — У которой мама писательница и брат дизайнер?
— Кузнецовы мы, — суровым басом бухнула я.
— Так ты говоришь, наша Мара загуляла? — засмеялась разбитная девица. — То-то я ей ночью звонила, а она трубку не сняла, занята была, видно…
— Дахамиль, что ты говоришь! — послышался в отдалении негодующий возглас.
— А что я говорю? Что я говорю, то Марка делает! — огрызнулась младшая сестрица. — Ладно тебе, мам, можно подумать, никто не знает, чем по ночам занимаются взрослые девочки! Только я, правда, думала, что Марка на работе, она же из офиса факс прислала — ту чушь про птичий праздник.
— Даша, я не понимаю, о чем ты? — Голоса в трубке слились в фоновый шум.
Я выключила телефон и задумчиво посмотрела на него. В наружно и внутренне беспорядочной голове заворочалась какая-то мысль, но шум шагов в коридоре ее спугнул.
— А вот и мы! — распахнув дверь, торжественно возвестил капитан Кулебякин.
На его согнутом локотке покоился здоровенный, с доброе полено, цветочный букет. Совершенно ужасающий пук не то ромашек, не то маргариток очень странного сине-сиреневого цвета с бледно-зелеными серединками. Цветы-мутанты были завернуты в папирус с резным краем и отдаленно походили на младенца (явно не человеческого) в кружевах. Это с натяжкой оправдывало употребленное Денисом местоимение «мы».
— Привет, — сказала я, с трудом удержавшись, чтобы не сделать козу рогатую дюжему фиолетовому «младенцу». — Какая га… Гм… прелесть! Это как называется?
— Это цветы, — важно ответил Денис. — Ну, что, погнали?
И мы погнали. Поправили мою голову (ну, ладно, только прическу!) в первой попавшейся парикмахерской, приехали к Барабанову, осчастливили его суженую нечеловеческим букетом и внесли свой неоценимый вклад в общее веселье.
