продолжительнее и крепче, чем обычно. А в-третьих, при третьей палате было где спрятаться – в санузле, например, или в душевой.
Евлагинский план был гениален и прост. Бесшумно проникнуть в палату номер три, придавить кнопку вызова дежурной над ближайшей кроватью и сразу же отступить в клозет. Затем пропустить мимо себя подоспевшую дежурную и, пока она будет разбираться, кто и зачем ее вызвал, без помех уйти в отрыв на лестницу.
Стратегу повезло: зоркая медсестричка его даже не заметила! Степан Иванович еще на дальнем подступе услышал, что Аленушка разговаривает по телефону, и скорректировал свой суперплан, нырнув в прихожую люксовой «тройки» сходу, без предварительного общения с дежурной.
В «троечку» Евлагин заглядывал еще днем, так что знал, что ближайшая кнопка вызова медсестры находится на стене слева, в двух шагах от порога, на высоте примерно полутора метров от пола.
Дверь открылась с легким скрипом, но в помещении было темно – очевидно, прооперированные дамочки мирно спали, и вторжение Степана Ивановича их не потревожило. Два тихих шага к заветной кнопке Евлагин сделал без помех, и вот тут коварный бог войны от него решительно отвернулся.
Сам того не заметив, Степан Иванович впотьмах наступил на жирную больничную котлету. Котлета, словно протестуя против такого неправильного ее использования, недовольно чвакнула. Евлагин поскользнулся, запнулся о невидимое в потемках тело в черном, упал, неудачно ударился головой о твердое и потерял сознание.
– А это что было?! – уже раздражаясь, спросила я. – Еще одна блиц-проверка? Я ясно слышала скрип двери!
Менее ясно я слышала звук падения, о чем не стала говорить, чтобы не нервировать лишний раз безрукую растеряху-соседку. Черт ее знает, что она опять уронила!
– Ах, я не знаю! – беспомощно и тоже взвинченно откликнулась Ада. – Я тоже что-то такое слышала, но не успела посмотреть! Давай позовем медсестру?
– Лучше санитарку с ведром и шваброй, – подумала я вслух и сказала, как Карлсон: – Давай, жми на кнопку!
Не надо недооценивать средний медицинский персонал!
«Мы тоже не лыком шиты!» – подобно боевому ветерану Евлагину, могла сказать о себе медсестрица Аленушка.
«Пентиум» на посту стоял не зря, данные из карточек пациентов в электронную базу переносились исправно, и извлечь из машинной памяти кое-какую информацию компьютерно образованной медсестричке не составило большого труда. Набор из одиннадцати цифр, зафиксированный, но не опознанный телефонным определителем, оказался номером мобильного аппарата юной пациентки Марии Тарасовой.
– Ой, Машенька-растеряшенька! – злорадно усмехнулась медсестрица Аленушка, живо смекнув, с какой целью ей анонимно звонила предприимчивая умница из пятой палаты.
Вообще-то – в свободное от работы время – медсестра Трофимова живо сочувствовала юным, девственным сердцам, обуреваемым условно благотворными порывами любви. Однако служебный долг однозначно велел ей «держать и не пущать», а тут еще сказало свое веское слово оскорбленное самолюбие.
– Обхитрить меня решили, малолетки? – насмешливо спросила Аленушка виновато помалкивающий телефон. – А вот фигушки вам, не выйдет!
Помахивая рукой, пальцы которой сами собой свернулись в ту самую фигушку, очень строгая дежурная медсестра Трофимова четким шагом кремлевского гвардейца проследовала в палату номер пять и там решительно помешала едва начавшемуся тет-а-тету пациентки Тарасовой и пациента Петрова.
Вторую предприимчивую деву она ожидала найти за аналогичным занятием в палате номер два, однако там обнаружился лишь одинокий скучающий юноша.
– А Лизавета где? – без церемоний спросила его Аленушка.
– Хотел бы я знать! – сердито покраснев, буркнул Вадик.
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! – со вздохом пробурчала дежурная.
Красная сигнальная лампочка на посту моргала напрасно: медсестрица Аленушка на месте отсутствовала, откликнуться на призыв было некому.
Упитанный мужчина в олимпийском спортивном костюме прятался в темном углу лестничной клетки, пока дежурная медсестра не отлучилась со своего поста в стационаре. Тогда «олимпиец» вошел в отделение и уверенно и бесшумно двинулся вглубь коридора.
Путь его был недолгим и завершился проникновением в палату, которая этой ночью могла претендовать на звание наиболее посещаемого помещения всего стационарного отделения. Дверь палаты номер три послушно открылась, пропустив внутрь еще одного незваного гостя, и снова закрылась.
Спустя несколько секунд из помещения донесся короткий возглас – невнятный по смыслу, но явно горестный по настроению. Так могла бы вскрикнуть нежная тургеневская барышня, увидев на подоле своего кипенно-белого кисейного платья гадкого паука. Затем послышался приглушенный звук удара, каким непременно отреагировал бы на гадкого паука примерный кавалер нежной тургеневской барышни. И, наконец, после короткой паузы раздался женский голос, взмолившийся:
– Господи, на все воля твоя! Дозволь же мне прозреть хоть на минуточку!!!
Именно в этот момент с дверью самой популярной палаты стационара поравнялась медсестричка Аленушка, блуждающая в поисках пропавшей из своей комнаты Лизаветы.
Не раздумывая, она толкнула дверь, с успокаивающим воркованием: «Прозреете, девочки, все прозреете, не сомневайтесь!» – шагнула в палату, где тускло светила одинокая лампочка над кроватью, и застыла на одной ножке, как памятник девочке, прыгающей в классики.
Места, чтобы поставить вторую ногу, у порога не было.
Зато там имелись:
а) распростертое неподвижное тело в байковой пижаме;
б) распростертое неподвижное тело в спортивном костюме;
в) распростертое неподвижное тело в черном трико;
г) коленопреклоненное, но тоже неподвижное тело в ночной сорочке из розовой фланели;
и д) оцепеневшее в нелепой позе с молитвенно склеенными ладошками и запрокинутым к потолку лицом тело в шортах и майке, единственное из присутствующих, расположившееся на стуле за столом.
В промежутках между телами и предметами мебели пол палаты неравномерно покрывали тряпки, объедки и столовые приборы.
– О господи! – позаимствовав чью-то реплику, воскликнула впечатленная увиденным дежурная медсестра.
– Кто здесь?! – переместив слепой взгляд с неотзывчивого потолка на дверной проем, бешено рявкнула особа в шортах.
– Да кого здесь только нет! – нервно хихикнув, машинально откликнулась медсестрица Аленушка.
По зажатой в желтых пальцах пачке «Примы» она уверенно опознала заслуженного курильщика Евлагина, но не узнала пропавшую Лизавету в образе стройной негритянки в трико. Зато броская олимпийская форма третьего тела моментально напомнила ей предупреждение мудрой Крысы Ларисы:
– Никак, тот самый маньяк?!
– Где?! – в один голос спросили нележачие дамочки.
– В чемодане, – не скрывая удивления, ответила дежурная.
– Чемоданный маньяк? Это редкий вид! – съязвила незрячая и оттого особенно сердитая особа в шортах.
– А что он там делает? – оскорбилась подслеповатая особа в ночнушке. – В моем чемодане?!
– Он там…
Сестрица Аленушка подошла поближе, присмотрелась, охнула и распрямилась, как струна:
– Похоже, он умер!
Было ясно, что замять такое ЧП администрации клиники не удастся, так что я нисколько не удивилась утреннему визиту в нашу палату небольшой полуофициальной делегации из трех лиц, разглядеть которые я пока еще толком не могла.
