критики, однако, так изощрялись в ее разносе, так соревновались в этом деле между собой, что стало просто неприличным отпускать опере даже те гроши, которые сначала ей подбрасывали скрепя сердце. Выгоняли мученицу из дома в сарай, из сарая в конюшню, пока окончательно не избавили от страданий.
Статья Розенблюма под мрачным названием 'Вместо панихиды' вышла в день показа телеинтервью с Леонардом Бернстайном. Тот немного знает иврит, и, возможно, заглянул в восторженную газетную рецензию на свой концерт, но вряд ли дал себе труд продираться сквозь иврит Розенблюма. Тем более что у Бернстайна другие претензии к Израилю. Осторожно, как гость, не желающий обидеть хозяев, он заговорил о некотором закате халуцианского духа. Постепенно утрачивая идеализм, страна все больше смахивает на современный мир, где никто не верит в идею — только в силу.
С этим трудно спорить. У хрупких идей в наше время мало шансов выстоять против увесистой дубины. Израиль не исключение в этом смысле.
— Вы знаете, — вдруг переменив тему и тон, сказал
Бернстайн, понизив свой прекрасный бархатный голос, которым в довершение всего одарила его природа, — все на моем иерусалимском концерте шло вкривь и вкось. Погасло электричество, оркестранты не могли разглядеть нот. Потом поднялся ветер, ноты полетели с пюпитров. С меня пот градом катил, хотя я ужасно зяб. Но дело не в этом. Дело в том, что я забыл о промокшем фраке — такое счастье нахлынуло на меня в тот вечер в Иерусалиме. Такое огромное счастье!..
Ого, Бернстайн забыл о фраке! Вот, в сущности, и все, что Израиль может предложить еврею, живущему среди антисемитов, где подчас есть роскошная опера: моменты подлинного, необъяснимого и неописуемого счастья. Не считая, конечно, родных недостатков, которые выводят из себя любого еврея, не говоря уже о свирепом старике Розенблюме.
Купчая на собственную собственность
В канун Девятого Ава телевидение показало документальный фильм о доме в Старом Иерусалиме, восемь этажей которого простираются из эпохи Второго храма прямиком в наши дни.
Точнее, как раз наоборот.
Человек выстроил себе три комфортабельных этажа из золотисто-розового иерусалимского камня, а затем начал под домом раскопки, ярус за ярусом пересекая мусор тысячелетий, пока под ногами у него не оказались камни жилища, разрушенного легионерами императора Тита при штурме Второго храма.
Человека зовут Тео Зибенберг. Судя по пяти подземным ярусам его дома, голландский еврей, бежавший от нацистов в Соединенные Штаты, а затем репатриировавшийся в Израиль, не просто состоятельный человек. К тому же он единственный еврейский богач, потративший два миллиона долларов на то, чтобы собственными руками потрогать разорванные концы истории своего народа.
Для раскопок под фундамент дома подвели железобетонный щит. Щит лег на мощные опорные столбы, которые опускали в глубину по мере того, как из-под дома выбирали грунт. Выбирали руками, чтобы не пропустить находки и не повредить их. Углубляющуюся огромную шахту опоясывали изнутри обзорными галереями. Бездетные Зибенберг и его жена завещали свой дом Государству Израиль в качестве музея. Найденные во время раскопок предметы уже сейчас выставлены в стеклянных витринах в жилых помещениях их дома. Возраст предметов древний, как история завоевателей Иерусалима. Исключение составляет ржавый ручной пулемет, которым в Войну за Независимость жители Еврейского квартала отбивались от иорданских легионеров. Пулемет лежит в витрине рядом с чернильницей иерусалимского писца, жившего две тысячи лет тому назад. А под домом, в стене у самого дна шахты, зернисто поблескивает в свете прожектора черное копье. Копье израильтянина, очевидно, погибшего при пожаре Храма. Оно обнажилось во время раскопок на срезе стены, как древнее ископаемое. Так его и оставили.
Зибенберг рассказывает, что раскопки велись одновременно на разных ярусах и, волею судеб или случая, понимай как знаешь, копье и пулемет были найдены в один и тот же день.
Дом стоит в ста метрах от Храмовой горы, которая видна из его окон, и при таких его музейных витринах нет ничего удивительного, что однажды, тоже в день Девятого Ава, когда жена Зибенберга выглянула в окно, привиделся ей горящий Храм. Языки пламени взлетали к дымному небу, и левиты бросались в огонь. Долго не могла она опомниться от этой картины.
В эпоху турецкого владычества права собственности закреплялись купчей, которая называлась 'кушан'. Подрядчик, отстраивавший Еврейский квартал в Старом Иерусалиме и работавший у Зибенберга, замечает в фильме, что самый бесспорный 'кушан' евреев на Палестину кроется здесь, в недрах Старого города, и сейчас каждый может потрогать его руками.
Вернуть себе этот 'кушан', казалось, невозможно: недра Старого Иерусалима запечатаны вековой застройкой. 'Не трогать!' — кричит нам внешний мир, прежде всего арабский, а заодно и наши собственные ортодоксы. Как добрались бы мы хотя бы до частицы нашего прошлого, если б не те же арабы, если б не Иорданский легион, сжегший дотла Еврейский квартал?..
После Шестидневной войны и освобождения Иерусалима кто-то подал идею отстроить весь квартал на гигантской плите, которая в будущем станет крышей раскопанного подземного музея древней еврейской истории. Но на это требовались огромные деньги, строители наступали археологам на пятки. Идею удалось осуществить лишь частично. Еврейский квартал отстроили пышно и целиком, а раскопки под ним почти засыпаны.
Но когда после фильма о доме Зибенберга началась телевизионная дискуссия на темы, продиктованные все тем же кануном Девятого Ава, ее участники, израильские историки и теологи, расположились не среди новых каменных палат. Они спустились в удивительное место, честь открытия которого принадлежит профессору-археологу Нахману Авигаду.
Место названо 'Сожженным домом', потому что оно представляет собою подлинный дом в древнем Иерусалиме, обугленный пожаром при штурме римлянами Верхнего города ровно 1914 лет тому назад.
Верхний город продержался еще с месяц после разрушения Храма. Храм погиб в пожаре Девятого Ава, дом сгорел восьмого числа месяца элула. Известно имя хозяина: Бар-Катрос. Это имя высечено на одной из каменных гирь, найденных на кухне сгоревшего дома. Это имя упоминается и в Талмуде, откуда мы знаем, что Бар-Катрос принадлежал к роду священнослужителей Храма. То есть к аристократам Иерусалима, которые жили в верхней части города, — там, где и раскопан дом.
После гибели Бар-Катроса и его семьи остались найденные теперь очаг, утварь и сотни рассыпавшихся на полу израильских монет, вычеканенных перед самым разрушением Второго храма. И вот граждане молодого возрожденного еврейского государства уселись за каменный стол, принадлежавший гражданину разрушенного древнего еврейского государства и обсудили перед телекамерами некоторые вопросы, связанные с легендой о том, что в день разрушения Храма родился Мессия.
Разница в одну букву
Израильские газеты просветили своих читателей насчет происхождения известного обычая угощаться на Ханукку сдобными пончиками и крутить волчок. В древности волчок был принадлежностью азартных игр, им пользовались как игральной костью. Эллины запретили евреям изучать Тору, и в нелегальных еврейских кружках держали под рукой волчок, чтобы сойти за сборище любителей азартных игр, если нагрянут непрошенные гости.
История евреев периодически возвращается на круги свои. Узнав происхождение хануккального волчка, нельзя не вспомнить о некоторых особенностях кружкового изучения иврита в некоторых славянских землях в наши дни, быть может, даже в эту самую минуту.
Хануккальный пончик на иврите 'суфгания'. Это тоже очень древнее слово. Его объясняет следующая притча, бытующая в народе: Бог, выдворив Адама с Евой из рая, не оставил их без сувенира — вручил на память кругляш сдобной райской земли и при этом промолвил: 'Соф ган Я', что буквально значит 'конец Божьему саду!', а по смыслу — погуляли, ребята, и хватит. Кончилась ваша лафа.
