экономкой. Я обхожусь сам — экономка мне не по средствам. Она живет через дом. Вам придется покричать, она совершенно глухая.
Я поблагодарил и спросил, могу ли я сделать взнос на программное обеспечение для прихода, священник принял его с благодарностью.
Энни Махони оказалась согбенной, морщинистой старой леди в ярко-зеленом спортивном костюме и кроссовках «Рибок» на липучках. Она объяснила, что из- за артрита пальцев рук больше не справляется с пуговицами и шнурками. Жила она одна и явно обрадовалась собеседнику. Сначала она подумала, что я из городского совета, пришел убедиться в ее праве на помощь на дому, но когда это недоразумение разъяснилось, она направила все усилия на то, чтобы разобраться в моих вопросах по поводу семьи Каванаг. Эта беседа разбередила мне душу. Семью эту она помнила.
— Такой крупный мужчина, мистер Каванаг, такого как увидишь, уж больше не забудешь, а жена у него была очень милая женщина, и у них было пятеро красивых детишек, особенно старшая, запамятовала ее имя.
— Морин, — подсказал я.
— Верно, Морин, — сказала Энни.
Она помнила свадьбу Морин, которая по меркам прихода была шикарной — жених и шафер во фраках, гостей на прием перевозили на двух «роллс-ройсах» челночными рейсами.
— Думаю, за машины заплатил доктор Харрингтон, это был человек, который всегда все делал как надо, — пустилась в воспоминания Энни. — Он умер лет десять назад, упокой Господи его душу. Сказали, сердце.
Но о супружеской жизни Беды и Морин — где они обретались и чем Беда зарабатывал на жизнь, — она ничего не знала.
— Морин, кажется, стала учительницей, — предположила она. Я сказал, что она как будто хотела стать медсестрой.
— А, да, медсестрой, совершенно верно, — подхватила Энни. — Из нее получилась бы очаровательная медсестра. Такая добрая девушка. Я помню, как однажды на Рождество она играла Божью Матерь в рождественской пьесе в нашем приходе, она выглядела так красиво с распущенными по плечам волосами.
Я не удержался и спросил Энни, помнит ли она Ирода из того же спектакля, она не помнила.
Сходил я и к бывшему дому Харрингтонов, это был большой особняк, стоявший в глубине главной улицы и имевший, насколько я помнил, довольно внушительный въезд — два столба, увенчанные каменными шарами размером с футбольный мяч. Теперь он принадлежал стоматологической клинике. Столбы при въезде убрали, сад перед домом заасфальтировали, превратив в автостоянку для врачей и их пациентов. Я вошел туда и спросил у секретаря, не знает ли она о бывших владельцах, но она не смогла или не захотела мне помочь. К тому времени я уже устал, проголодался и порядочно скис, поэтому первым же поездом вернулся на Чаринг-Кросс.
Значит, Беда Харрингтон — мой Шлегель. Ну-ну. Я всегда знал, что он положил глаз на Морин, но немного удивился, что она решила выйти за него. Можно ли
БЕДА. Харрингтон.
Я. Это Беда Харрингтон, который в свое время жил в Хэтчфорде?
БЕДА (осторожно). Да, когда-то я там жил.
Я. Вы женаты на Морин Каванаг?
БЕДА. Да. Кто это?
Я. Ирод.
БЕДА. Прошу прощения?
Я. Лоренс Пассмор.
БЕДА Простите, я не… Парсонс, вы сказали?
Я. Пассмор. Ты помнишь. Молодежный клуб. Рождественская пьеса. Я был Иродом. Пауза.
БЕДА. Боже мой.
Я. Ну, так как твои дела?
БЕДА. Все в порядке.
Я. Как Морин?
БЕДА Думаю, что у нее тоже все хорошо.
Я. Можно с ней поговорить?
БЕДА Ее нет.
Я. А когда она будет?
БЕДА. Я точно не знаю. Она за границей.
Я. О… где?
БЕДА. Сейчас уже, думаю, в Испании.
Я. Ясно… Я могу с ней как-то связаться?
БЕДА. Не думаю.
Я. Она отдыхает?
БЕДА Не совсем. А что тебе нужно?
Я. Мне бы хотелось с ней повидаться (ломая голову в поисках предлога)… я пишу о тех днях.
БЕДА. Ты писатель?
Я. Да.
БЕДА Что пишешь?
Я. В основном для телевидения. Может, ты видел мою программу, называется «Соседи»?
БЕДА. Боюсь, никогда о ней не слышал.
Я. О.
БЕДА. Я мало смотрю телевизор. Послушай, я как раз готовлю ужин…
Я. Прошу прощения, я…
БЕДА. Если ты оставишь свой номер, я скажу Морин, когда она вернется.
Я продиктовал ему свой адрес и телефон. Прежде чем повесить трубку, я спросил, за что он получил свой КОБ. Он ответил:
— Полагаю, за свою работу над национальным учебным планом.
Похоже, он весьма высокопоставленный государственный служащий в министерстве образования.
Этот разговор очень меня взбудоражил, взволновал и в то же время оставил неудовлетворенным. Поразительно, сколь многого я достиг, разыскивая Морин, всего за один день, и все равно она осталась мучительно недосягаемой. Жалею, что не выжал из Беды больше подробностей о том, где она и что делает. Мне не хочется просто сидеть и ждать от нее телефонного звонка, не зная, сколько это может продлиться
