мамы две-три бумажки и купит, как пишет брат,
Мама умеет облить человека холодной водой:
— Что ты уставился на меня? Придет папа, тогда и решим. Тратить надо толково.
Против этого не поспоришь. Не для того Анатолий трудился, чтобы другие сорили деньгами, которые он заработал… Ну, а если слегка посорить, выпросить у мамы самую малость? Плохо то, что, если и выпросишь, заставят потом отчитаться. Женя решает действовать хитростью.
— Пожалуй, всего толковей купить к лету сандалии, а к зиме — ботинки на микропоре.
— А что? Молодец!
— Только сейчас… — Женя принимает легкомысленный вид. — Ничего, если я сейчас, в счет рождения, пойду и наемся пирожных?
Довольная разумным решением Жени, мама благодушно спрашивает, сколько же штук будущий именинник собрался осилить.
— Сколько? — Произведя в уме простое арифметическое действие, Женя, к своему ужасу, устанавливает, что осилить пришлось бы не десяток пирожных и даже не два. — Нисколько, — бурчит он, — это я так… Пошутил. Дождусь Толика, вместе покутим.
— Не возражаю, — улыбается Надежда Андреевна.
Она и сама охотно представляет себе денек, когда все они дождутся Анатолия и, разумеется, немного полакомятся. Все еще улыбаясь, она подходит к столу, где на плюшевой скатерти, рядом с китайской вазой, стоит давняя фотография ее сыновей. Как же выглядит старший теперь? Небось загорел, даже огрубел у себя в степи, в бараке с железными койками и казенными табуретками… Порадуется ли удачам семьи, поймет ли, что мать с отцом, в конечном счете, не щадили себя ради них же, ради своих сынов?
Тем временем неудачливый младший сынок, облокотившись с горя на подоконник, мрачно смотрел вниз. Хоть совсем не живи! Так уж, видно, повелось с самого сотворения мира — только вообразишь, что все неприятности позади, получается наоборот. Да еще этот же самый мир, будто поддразнивая тебя, радуется и торжествует. Вон трое красавчиков прогуливаются по двору в новых коротких плащах. Вон чья-то бабка вывезла на самый припек кремовую коляску, сверкающую каждой спицей. Вон хозяйки одна за другой поспешили к воротам, к овощному ларьку, тащат оттуда пузатые, оклеенные цветастыми ярлыками бутыли. Обхватят посудину, будто это дыня или арбуз, а в ней всего-то соленые огурцы, хотя, возможно, самого высшего сорта. Мама тоже обрадовалась:
— Женя, скорей в ларек! Это же исключительная закуска.
Женя сообразил, что ответить:
— А вдруг уроню?
— Да ну тебя! — рассердилась мама и сунула второпях в китайскую вазу все, что принес письмоносец: и пачку зеленых бумажек, и приписку: «Купи ему, что он захочет».
Пока мама в прихожей снимала фартук и надевала жакет, Женя принимал категорическое решение. Он выполнит волю брата. Он хочет приобрести билет на харьковский поезд. Ему до смерти захотелось удрать в Шебелинку. Сейчас он воспользуется отсутствием мамы — достанет деньги и смоется на вокзал.
Женя действует на больших скоростях. Он лезет в тайник, достает оттуда кое-что из «богатств», сует их в портфель, выбросив из него учебники и тетради, затем твердым шагом подходит к столу. Переведя на секунду дух, Женя наклоняет китайскую вазу. И… так всегда! Стоит ему замыслить что-либо дельное, сразу помеха. Др-р-р!.. — не умолкает звонок. Содержимое вазы остается нетронутым. Женя выскакивает в прихожую и впускает в дом (вот уж не ожидал!) старосту своего класса в сопровождении Лиды- аккуратистки.
29. Объект внимания
— Здравствуй, Женя! — приветливо произнес Петя-Подсолнух и тут же опасливо оглянулся.
Накануне вечером к нему заходила Валентина Федоровна и посвятила его, как старосту и чуткого человека, в семейную тайну Перчихиных. Она просила Петю вместе с Таней Звонковой навестить Женю, создать перелом в его настроении и добиться того, чтобы он не вздумал сейчас, в конце учебного года, пропустить хоть один урок.
Петя невероятно загружен: как всякий ученик в конце года, как старший из мальчишек в семье, как староста класса и как выдающийся баянист. Но это не помешает ему сделать Женю Перчихина главным объектом внимания. Петя убежден: стоит человеку по-настоящему ощутить дружескую поддержку класса, возглавляемого строгим, но чутким старостой, никакие семейные неполадки его не сразят. Петю вконец замучила совесть. Ведь он, не зная всех обстоятельств, отчитывал несчастного Женьку на каждом классном собрании. Петя боялся, что ему угрожает бессонная ночь, но уснуть он уснул, и, сказать по правде, мгновенно.
Утром со всех ног бросился к Тане, а у нее, как назло, рецидив хрипоты. Теперь ей придется снова денька два проваляться, полоскать горло раствором перекиси, а заодно покорпеть над «разрезами и сечениями» — последним в году чертежом. Конечно, если ослабевший организм справится с такого рода нагрузкой.
— Здравствуй, Женя! — В голосе Лиды прозвучала несвойственная ей ласка.
Взглянешь, Лида как Лида: причесана волосок к волоску, умыта словно секунду назад, платье будто только что из-под утюга. Но улыбка, голос, глаза — все потеплело. Обычно Лида держится суховато, а сейчас она — воплощение нежности:
— Здравствуй, Женя, привет!
По дороге сюда Лида размышляла о том что жизнь совсем не похожа на ровненькую дорожку, что, если ей самой придется когда-либо сделаться мачехой, ее пасынок будет самым счастливым ребенком на свете.
— Мы, Женя, к тебе, — сказали оба и осмотрелись, не выглядывает ли из глубины квартиры особа, чьи кулаки опасны даже мальчишкам.
Давным-давно установлено, что Лида не терпит неловких положений и недомолвок, не в ее характере долго переминаться и мямлить приветственные слова. Узнав, что родителей Жени нет дома, она бодренько подтолкнула Петю, спросила, куда им можно пройти, и промаршировала в гостиную. А там — по всему полу учебники и тетради. Лида по своей привычке, стала распоряжаться:
— Надо, — говорит, — немедленно все убрать! Как же ты не побоялся столько намусорить?
А Женя вовсе не мусорил. Он собирался в дорогу и теперь был совершенно убит, видя, что его сборы срываются.
Среди вытряхнутых на пол учебников и тетрадей, ставших после решения об отъезде совершенно ненужными, Лида заметила лист с начатыми «разрезами и сечениями». Схватила его и давай разглядывать. В углу листа, по всем правилам, находился штамп, на редкость красиво выполненный, но Лида даже не заметила штампа: ее интересовали бруски и цилиндры, в начертании которых Женя, сказать по правде, слегка запутался. Лида определила:
— Работенки часа на два!
Можно было не сомневаться: раньше чем через два часа эта гостья из Жениного дома не выйдет. Его планы сорвет, а какие-то свои, обдуманные еще по дороге, проведет пунктик за пунктиком. Вообразила, что ловкость, с какой она разбирается в изометрии и ортогональной проекции, дает ей право рыться в чужих чертежах и совать нос в каждый брусок и цилиндр.
Женя не стерпел — вырвал у Лиды лист:
— Без тебя обойдусь!
— Конечно, иначе какая же польза, — последовал рассудительный ответ. — А я на всякий случай побуду рядом. Надеюсь, не выгонишь?
