который стал ему еще просторнее. Он крепко держался за двух сверкающих белизной халатов медсестер и ступал так медленно, так вслепую, что Борис усомнился в успехе. Он и Андрей поспешили ему навстречу.
Дедушка очень им обрадовался. Руки его дрожали, он пробормотал тихонько:
— Ничегошеньки не вижу!
— Это с непривычки, все сделано как положено, — заверил Андрей.
— По новейшей лазерной технике! — добавил Борис.
Дедушка, быстро одолев волнение, поблагодарил всех с поклоном.
Провожаемые веселыми пожеланиями и возгласами, уселись они в машину, и на пути дедушка, поглядывая в окно, опять простонал:
— Ничего не вижу!
Лишь к вечеру, вдоволь попив крепчайшего чаю, он, поглядывая на свои пальцы, установил:
— Маленько вижу!
Спал он, черных очков не снимая, и уже на заре начал проверку сначала своих пальцев, а затем газеты и возликовал:
— Буквы вижу, вот чудо!
По такому случаю отправились по городу погулять. С каждым кварталом Матвей Васильевич ступал увереннее и часто повторял:
— Вот чудо!
На предложение пойти в кино он поначалу даже обиделся, но все же пошел и вскоре, с волнением глядя на экран, даже очки снял.
На другой день он уже прошелся по городу один, а вечером решил, что полетит домой самостоятельно, не дожидаясь Андрея.
Борису он, прощаясь, сказал:
— Теперь и я пригодиться могу.
Понимая, как важно ему в такой переломный момент верить, что это действительно так, Борис сразу же дал ему подписать заявление: «Прошу принять на должность кашевара и консультанта по совместительству».
Так началось укомплектование штата еще не существующего отряда.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОЖЕТ
Утверждение проекта и сметы прошло быстро и гладко. Отряд № 217 стал лицом юридическим, а вместе с ним и его начальник. Полученная доверенность — на бланке и с гербовой печатью — гласила, что отныне он имеет право:
— выступать от имени отряда во всех инстанциях;
— заключать и расторгать договора с государственными и кооперативными организациями, а также с частными лицами;
— открывать и закрывать счета в банках, платить наличными и перечислением;
— нанимать и увольнять;
— покупать, продавать, арендовать, отправлять и получать;
— производить горно-геологические работы, строить необходимые для них сооружения, прокладывать дороги и просеки;
— применять взрывчатые вещества;
— пользоваться оружием и радиопередатчиком…
Перечисление заняло целую страницу.
Всю свою жизнь Борис поступал как учили, велели, то и дело спрашивая у кого-то разрешения, а теперь… Предъявил доверенность — и уже в руках чековая книжка, и выдают ему (как на блюдечке с голубой каемкой) деньги пачками… Пришлепнул штамп, прицелившись, чтоб не вверх ногами, написал несколько строк, а в конце «гарантирую» — и в полном его распоряжении на две недели грузовое такси с брезентовым тентом. И в аэропорту для его грузов выделен отдельный отсек и назначен день и час спецрейса.
С каждым днем Борис все явственнее ощущал себя человеком, который «может». И больше, чем все успехи служебные, добавило ему оптимизма и уверенности в себе Танино письмо, точнее, бандероль в килограмм весом! Таня отправила ее из Ленинграда, а следовательно, до получения письма от него. И как тут было не вспомнить о телепатии, ведь их письма оказались так сходны. Она прислала каталоги и открытки и писала о том, как часто она его вспоминает.
Все это прибавило энергии, и он, досрочно сдав экзамен, получил разрешение плыть, а точнее, лететь в таежное море.
Погрузка самолета подходила к концу, когда подошел человек и сказал, протягивая документы:
— Шеф, моя фамилия Кукушкин, я от колхоза… У меня помидоры вот-вот потекут, а северянам так нужны витамины!.. Всего двадцать ящиков, а у вас недогруз, и пилот не возражает — чтобы меньше болтало…
Борис ответил:
— Если необходимо по техническим причинам, то и я не возражаю…
— Спасибо, шеф! — Кукушкин прижал руку к сердцу, а затем взмахнул ею, как дирижер. Подкатила машина, замелькали ящики…
Вскоре приехали Пластуновы. Сергей Степанович выглядел в сапогах и штормовке помолодевшим, бодрым, но Елена Викторовна, отойдя с Борисом в сторонку, незаметно передала какие-то особо ценные пилюли, в дополнение к уже полученным.
Прощаясь так, словно разлука предстояла долгая, Пластуновы обнялись с такой нежностью, что Борис невольно подумал: «Будет ли у меня когда-нибудь так?»
Он соорудил из спальных мешков подобие кресла для Сергея Степановича у раскрытой двери пилотской кабины, где обзор был широк, и сам расположился у него за спиной.
Используя знания, уже полученные на пути в Молокановку, Борис называл хребты, над которыми летели, и бывал рад, когда Сергей Степанович, тоже поглядывая на карту, с ним соглашался.
Оба они, забыв обо всем ином, любовались — «Лучше гор могут быть только горы!» — и вспоминали то, что сохранилось в памяти об этих хребтах, начиная с тех дней, когда готовились к экзамену по курсу «Геология СССР» — одному из самых зубрежных на пути в геологи.
Летели спокойно, почти без болтанки. Вероятно, помог помидорный груз.
Когда показался вдали кряж Угрюмый, Борис, потеснив Сергея Степановича, сел с ним рядом, и они начали готовиться к тому, что в проекте шло следом за архивными розысканиями под названием: «Рекогносцировочные аэровизуальные наблюдения». К ним Борис в записной книжке дал эпиграф: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…»
Они приготовили бинокль, карандаши, раскрыли — каждый свой экземпляр — геологические карты. Предстояло то, что отображено на ней, сравнить с натурой, увидеть с птичьего полета и все приметное отметить, чтобы потом, шагая по земле, найти и изучить.
Пилот раскрыл схему, которую подготовил для него Борис, и, подняв руку, крикнул: «Начинаем!»
Борис кивнул, и самолет пошел на снижение — на исходную точку первого залета вдоль водораздела кряжа Угрюмого.
Пилот показал три пальца — высота 300 метров. Скорость он сбросил, и все же так быстро мелькали, сменяя друг друга, толщи известняка и базальта, вершина Острая и речка Чаужа, что дорога была каждая секунда.
Не глядя друг на друга, торопливо делали они на карте пометки, и оба дышали тяжело, словно бежали вместе с самолетом. Чуть передохнули, когда вышел он за пределы района и, круто развернувшись, снова пошел над Кедровым кряжем. Пилот показал два пальца и поспешил ухватить «баранку».
Дрожал, оглушительно ревя, самолет, казалось: вот-вот врежется…
