Повинуясь движению ее руки, следуя за нею, Борис оказался с рюкзаком за плечами в такси.
— Куда? — спросил шофер.
Борис назвал адрес.
— Как ты тут оказался? — спросила Таня.
— Тебя встречал! — Хотелось шутить, радоваться и, забыв обо всем, мчать вот так — плечом к плечу, рука в руке.
— Я не могла, пока не выздоровела мама, и защиту назначили на следующий четверг, а ты сообщил, что скоро в поле! Я поняла — уж если сейчас не вырвусь, не увидеться нам до осени. И в миг решилась, перед вылетом купила билет сюда и обратно на среду. А ты почему уже в походной форме?
Борис рассказал о нависшей черной туче, о «телеге», обо всем, что определило его решение — испытать последний шанс…
Он видел, как менялось ее лицо. Вместо радости — печаль.
— Но сейчас не хочу больше ни о чем… — Он прижался щекой к ее щеке. А помолчав, признался: — И все-таки, как говорится, дело есть дело…
Она еще теснее прижалась к нему.
— Сколько до твоего рейса?
Он взглянул на часы:
— Ровно сорок минут.
— А до твоего дома?
— До нашего дома, — поправил он, — минут тридцать…
— Товарищ шофер, выяснилось, что мы едем не в ту сторону, нам надо вернуться! — твердо сказала она.
— Во дают! — определил шофер, делая полный поворот.
— Я постараюсь, я все сделаю, чтобы закончить быстрее! — пробормотал Борис, целуя ее руки.
— Отдай мне, пока не забыла, ключ от квартиры. Я буду тебя ждать. То, что мы так встретились, — счастливый знак, но обещай, что не будешь спешить, затея-то нешуточная! Счастливой тебе берлоги!
Весь полет Борис не замечал окружающего: только Таню видел, слышал, ощущал, с ней разговаривал и минутами, если бы мог, повернул бы самолет назад, как она такси.
Лишь на земле, когда обнял его Андрей, повис на шее Витянька, лизнул ладонь Чарли, он заставил себя вернуться к реальности.
По уже привычной дороге, от аэродромной избушки до степанковских хором, Борис шел с особым чувством. Ведь, может быть, в последний раз он прилетел на молокановскую землю.
Хозяйки с радостными возгласами усадили его пить чай с горячими пирогами и сообщили, что на вечер уже пригласили всех друзей, чтобы приветить дорогого гостя.
Борис старался держаться весело, но это не очень получалось. По глазам младших было видно, что они ждут подарков, а по глазам старших, что понимают — не без причины свалился он с неба.
Поэтому Борис поспешил похвалить пироги и перейти в горницу Матвея Васильевича, где сразу же задал вопрос:
— Поднялись ли медведи?
Андрей посмотрел на него с удивлением: «Зачем это тебе?» — и ничего не ответил, соблюдая старшинство…
— Судя по погоде, поднялись, как положено, в неделю после благовещения. Быки — это непременно, а вот матки, может, и не все еще детенышей на теплый склон, в открытое логово, перевели, — сказал Матвей Васильевич, задумчиво оглаживая бороду.
— В прошлый четверг я возле Билимбея следы видел. Камни там переворочены, облизаны — мурашей не видать! — добавил Андрей. И снова в его глазах мелькнуло: «Тебе-то это зачем?»
Борис знал, что и он сам, и тем более его начальники здесь у всех молокановцев в большом уважении, и очень горько было ему рассказывать про нависшую темную тучу.
— Эх, язви их! — выругался Андрей, а дед дернул себя за бороду.
— Понимаю, — сказал Борис, — еще рано лазить по берлогам, но для спасения дела остался только этот шанс и три дня!
Андрей, не откладывая, вытащил на стол карту, где красными кружками были обозначены берлоги.
— Начнем от билимбеевской избушки, — сказал он.
Они тоненькими линиями наметили на карте свой будущий поход от берлоги к берлоге и прикинули, что отыскать, осмотреть их за три дня можно, хотя и трудно.
— Поедем вдвоем, тут числом не возьмешь, — решил Андрей.
— Конечно, — согласился Борис, — ведь мне надо самому оглядеть каждую берлогу.
Спустя час они уже уложили в коляску мотоцикла все необходимое и, в дополнение, сверток с горячими пирогами. Лицо у Зины, когда она их отдавала, было такое грустное, что Борис заставил себя бодро воскликнуть:
— Зато устроим пир, когда вернемся! Заявитель станет первооткрывателем и прославит род Степанковых. Я в это верю!
А сам подумал: «Честнее было бы сказать — хочу верить!»
Перед дорогой, как положено, присели, помолчали минутку и поднялись, когда сказал Матвей Васильевич свое всегдашнее напутствие: «В час добрый!»
Когда садились на мотоцикл, дедушка, оглядев их красные каски, велел:
— Их не снимайте, когда на берлоги пойдете: медведь красного цвета боится — это точно!
С собой взяли только медвежатников — Рыжуху и Чепкана. Чарли тянулся к ним, скулил, и Витяньке, который сам готов был заскулить, пришлось удерживать его за ошейник.
Пока ехали по мокрой луговине, Борису часто приходилось соскакивать, добавлять свою силу к лошадиным силам мотора. Легче стало, когда дорога пошла по каменистому склону. Возле устья Ряженки, где уперлась она в скалы, мотоцикл поставили под навес. Дальше рюкзак с продуктами и спальные мешки потащили на плечах.
Андрей поручил Борису вести Рыжуху на поводке и сказал:
— Пускай к тебе привыкает!
Уже зеленела трава на этом солнечном склоне, кое-где виднелись голубенькие цветочки горечавки и почти черные стрелы гусиного лука, который, говорят, медведи любят. Их следов нигде не приметили. И собаки тоже, судя по их спокойствию.
Обрадовался Борис, когда увидел в лощинке цветущую заросль багульника, постоял возле, как в почетном карауле, вспоминая, как год назад привез он первый цвет и поверил дедовской примете…
Пока добирались до водораздела, стало жарко, куртку пришлось расстегнуть, а как перевалили гребень, опять вошли в зиму: заиндевелые стояли деревья и колючий снег скрипел под сапогами.
— Удивляюсь, что при таком холоде медведи из берлоги вылезают, — сказал Борис.
— Голод — не тетка, — ответил Андрей.
— А верно, что более сытые и сильные первыми поднимаются? Им, казалось бы, спать и спать!
— Это ты по себе судишь! — подмигнул Андрей. — А они спешат захватить лучшие угодья, стать еще сильнее.
Уже стемнело, когда добрались они до билимбеевской избушки, застали в ней все в порядке, так, как оставили. Прибавился только мышиный запах.
Железная печурка раскраснелась быстро и прибавила уюта. Борис поднял эмалированную кружку с крепчайшим чаем:
— За счастливую берлогу! — повторил он слова Тани.
О том, что она его ждет, он заставил себя Андрею не сказать, чтобы не влияло это обстоятельство на дальнейшие действия.
