методов, к которым он прибегал в своей борьбе. Судить о политике чужой страны – весьма тяжелое занятие.
С уважением,
Появившиеся в «Известиях» несколько позже, уже в сентябре, публикации, казалось, несколько прояснили ситуацию. Газета, в частности, утверждала, что Савинков признал свои ошибки и примкнул к большевикам. Действительно, такое входило в «обманный» план Савинкова, продуманный еще в Париже, однако Рейли беспокоило, не мог ли он в самом деле стать изменником?
Советское правительство «позволило» написать Савинкову письмо и прислало его Рейли:
«Я никогда не боролся за сомнительные интересы Европы. Моей истинной целью была только Россия и русские люди. Как много иллюзий и глупого романтизма были утрачены мной здесь, на Лубянке. В ГПУ я встретил людей, которых знал и которым доверял в юности. Они мне намного ближе, чем говоруны- эсеры. Что здесь подразумевается под тюрьмой? Сейчас здесь люди сидят не дольше трех лет, а потом отпускаются домой. Не могу отвергнуть факта возрождения России».
Рейли глубоко усомнился в подлинности этого письма, поскольку передавалось оно через Иностранный отдел ГПУ.[5] В этом подразделении имелся технический подотдел, известный своим умением подделывать письма и документы. Оставив свою позицию по отношению к Савинкову без изменений и ради сплочения антибольшевистских организаций, Рейли написал новое письмо в газету «Морнинг пост»:
«Сэр!
Беру на себя смелость еще раз испытать Вашу терпимость. В настоящее время я пишу это послание по двум причинам. Прежде всего, чтобы выразить свою глубокую признательность за публикацию моего письма в защиту Бориса Савинкова (см. газету от 8 сентября) в то время, как вся имеющаяся информация говорила о том, что я, скорее всего, ошибаюсь. Во-вторых, чтобы открыто заявить, что некоторая доля сомнений теперь коснулась и меня.
Подробные и много раз проверенные стенографические отчеты, подтвержденные свидетелями, а также надежными и беспристрастными очевидцами, говорят о предательстве Савинкова без всякого сомнения. Он не только предал своих друзей, свою организацию, свое дело, но и повернулся лицом к тем, кого раньше называл врагами. Теперь он потворствует своим пленителям в деле раскола антибольшевистского движения, помогает им осуществить политический триумф как внутри России, так и за ее пределами. Своими действиями он навсегда зачеркнул свое имя на доске почета борцов с коммунизмом.
Его прежние друзья и последователи скорбят об этой потере, но среди них нет никого, кто был бы обескуражен. Духовное самоубийство их лидера только прибавило им сил в политической борьбе.
С уважением,
А вот Черчилль не согласился с мнением Рейли и выразил это в письменной форме:
Дорогой мистер Рейли!
Очень заинтересовался Вашим письмом. События развернулись именно таким образом, как я и предполагал. Полагаю, Вам не следовало бы судить Савинкова столь жестко, следует учесть, в какое ужасное положение он попал. Осуждать его могут только те, кто прошел через такие же тяжелые испытания, как и сам он. При любых обстоятельствах я буду ожидать конца этой запутанной истории, пока мое личное мнение о Савинкове не изменится.
С глубоким уважением,
Но Савинков, без сомнения, перешел на сторону большевиков. Хотя его показания на процессе и не относились к разряду важных, но их было достаточно для того, чтобы убедить ГПУ в своей лояльности. К нему относились гуманно, но не выпускали за пределы «тюрьмы-гостиницы» на Лубянской площади, хотя по большому счету должны были дать полную свободу. Российская пресса вовсю трубила о «признаниях» Савинкова.
В ноябре 1924 года находящийся в Париже Философов, так и не поверивший в возможность предательства со стороны Савинкова, контрабандным путем получил из России несколько писем. Одно из них было написано рукой Савинкова. Вскоре Рейли прочитал следующую записку от Философова:
«Из того, что мне удалось разузнать (и это подтверждается несколькими источниками), Савинков не назвал ни единого имени. В целом я весьма рад, что мое отношение к нему осталось прежним».
Казалось, Философов старался поддержать Рейли в его дальнейшей работе, в частности с американцами. В записке привлекалось внимание к «весьма сильной организации, называвшей себя американским легионом, которая подготавливается к расширенной кампании против большевизма». Философов был уверен, что американцы непременно окажут необходимую помощь в деле свержения московского тоталитаризма.
Савинков выбросился из незарешеченного окна своей камеры в мае 1925 года. Общественное мнение Запада склонялось к мысли, что его самоубийство было лишь хитроумной инсценировкой. С другой стороны, хотя в ГПУ и не мучились угрызениями совести по поводу смерти своих врагов, но оно предпочло бы видеть Савинкова живым. Чекистов вполне устраивало, чтобы Рейли и другие лидеры контрреволюции продолжали верить в силы «Треста», а сам Савинков, главный враг, находился под контролем. Кроме того, он очень хорошо подходил в качестве главной приманки для более «крупной рыбы» – самого Рейли.
По сообщению РОСТА, в последние дни жизни Савинков занимался написанием мемуаров. Как было бы интересно узнать, что там писалось по поводу Рейли!
Глава 10
Это будет мой последний вояж, Как гигантский прыжок в темноту.
Пока в отделе МИ-1С никак не могли разобраться, стоит ли оказывать помощь «Тресту», первое лейбористское правительство, пришедшее к власти, решило ни в коем случае этого не делать. Исключив Савинкова из списка союзников, Рейли снова оставил политическую борьбу. Уже не в первый раз оказавшись в привычной роли одиночки, он был уверен, что сможет иметь дело с советским правительством. Однако без средств и почти в полном одиночестве сделать это было практически невозможно. С того времени, как Савинков своим отъездом в Россию дискредитировал контрреволюционное движение, Рейли еще острее стал нуждаться в деньгах. Теперь они требовались главным образом на аналогичную дискредитацию большевиков и сплочение антикоммунистических рядов.
В начале двадцатых годов в странах Европы распространилась торговля поддельными советскими документами. Правительства этих стран, растерянные последствиями русской революции, ломали голову, стоит ли им вообще признавать кремлевских лидеров. Дипломатические и разведывательные службы всех стран по крохам собирали скудную информацию. По текущему положению дел, любые разведданные, проверенные и не совсем, становились исключительно важными. Именно поэтому удачный «подброс» дезинформации также принимал весьма ценное значение.
Иностранный отдел ГПУ был совершенно нищ и едва поддерживал своих зарубежных агентов иностранной валютой. Как истинный фальшивомонетчик, работавший либо на всякого хозяина, либо только на свой карман, ГПУ снабдило своих агентов поддельными платежными документами, а по настоящим произвело необходимые проплаты в других, более «выгодных» местах.
Центром валютных махинаций был Берлин, в котором появился «черный рынок» ценных советских бумаг. Дельцы из разных стран продавали и скупали эти фальшивки, нанося вред и экономике, и деятельности разведслужб.
В шпионских «джунглях» Европы, где Рейли чувствовал себя как рыба в воде, он неизменно держал руку на пульсе тайного рынка фальшивок. Нужно сказать, что качество изготовления поддельных бумаг было так высоко, что только квалифицированный эксперт мог дать точное заключение об их подлинности.
Случилось так, что Рейли стал человеком, давшим доступ общественности к знаменитому «письму Зиновьева», которое в октябре 1924 года произвело сенсацию во всей Англии. От своих друзей и лондонских коллег Рейли стало известно, что значительное число корреспонденции подрывного характера от московского Коминтерна – организации, которая сменила собой Второй интернационал, – получали
