города.
– В какую больницу его отправили? – спросила я моего проводника.
– Больница совсем близко, – ответил он, избегая прямого ответа. – Дорога займет не более десяти минут.
Из-за пережитого мною волнения я потеряла всякое понятие о времени. Мне казалось, что воздух становится невыносимо тяжелым, удушливым, и мои ноздри начали различать легкий химический запах.
В это мгновение автомобиль круто повернул налево, и в это мгновение я почувствовала укол в правую руку. В моем сознании промелькнула мысль о том, что это шприц. Меня похищали. Я подняла руку и ударил со всей силой. А затем наступил полный мрак.
Не знаю, сколько прошло времени, но послышался голос:
– Вот так-то лучше.
Я открыла глаза. Джентльмен в очках смотрел на меня несколько взволнованно. За его спиной я различала полки со склянками.
– Выпейте, – сказал он, держа стакан у моих губ. – Вам теперь будет лучше. Не волнуйтесь. Ваш муж поехал за врачом.
Я огляделась. Судя по всему, я находилась в аптеке. Помощник аптекаря, с виду глуповатый молодой человек, тупо смотрел на меня через прилавок.
– Что случилось? – вяло спросила я.
– Не волнуйтесь, – ответил аптекарь успокаивающим тоном. – Это пройдет. Вам сделалось дурно в машине. Ваш муж пошел за врачом.
– Меня усыпили, – сказала я.
Аптекарь улыбнулся отталкивающей слащавой улыбкой.
Моя память вернулась к пережитому. Кто был тот человек, который пытался меня похитить? Что произошло с Сиднеем?
– Есть у вас телефон? – спросила я. – Я хочу позвонить своему мужу.
– Ваш муж отправился за врачом, – невозмутимо ответил аптекарь.
– Это не мой муж. Пожалуйста, позвоните по этому номеру и попросите мистера Рейли.
С терпеливым видом, стараясь угодить мне, аптекарь исполнил мою просьбу и дал мне телефонную трубку. Я с облегчением вздохнула, когда услышала по телефону голос Сиднея, в котором звучала сильная тревога.
– Я только что вернулся с вокзала, – сказал он, – и нашел твою записку. Я немедленно приеду.
– Какую записку?
– «Человек, который сшиб тебя, приехал сюда прямо из больницы».
Вполне понятно, что я не стала терять время на выяснения этого вопроса по телефону. Когда мы встретились, я все рассказала Сиднею.
– Их план совершенно ясен, – сказал мне муж. – Меня хотели похитить и отвезти в Россию. А для этого нужно было удалить тебя на какое-то время. Мы спасены чудом. И знаешь, в чем именно заключается это чудо?
– Нет.
– Игла от шприца лишь поцарапала твою руку, и яд не попал под кожу.
Глава 3
Я твердо убеждена в том, что за нами следили всю дорогу от Лондона до Парижа. Сидней, по- видимому, испытывал такое же ощущение. Я видела, как он впивался взглядом в каждого пассажира.
На вокзале в Париже Сиднея приветствовал какой-то его знакомый. Маленький, бородатый человек, вероятно русский, едва увидев нас, подбежал и бросился Сиднею на шею. Они быстро заговорили по-русски, а я тем временем рассматривала стоявшую на перроне группу людей. Трое пристально глядели на Сиднея. Внезапно кровь моя похолодела в жилах. Я узнала среди них Дребкова. Ошибиться я не могла. Он сбрил бороду и усы, надвинул шляпу на брови и поднял воротник. Внешность его стала совершенно неузнаваемой, но… над воротником я увидела знакомое мне изуродованное левое ухо. Я была абсолютно уверена, что это Дребков. Поймав на себе мой взгляд, он поспешно отвернулся и ушел.
Ноги подкосились от страха. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Сидней закончил свой разговор с русским. Наконец мы двинулись с вокзала, и я тотчас же рассказала Сиднею о виденном мною.
– Не знаю, – задумчиво ответил Сидней, – во мне Дребков не вызывал недоверия. Если же он провокатор, то, значит, вся наша организация провалилась, так как он знает вещи, которые могли знать только Павловский, Савинков и я. Савинков вполне доверяет ему, и это служит известной гарантией. Савинков зря не доверится человеку.
– Но я уверена, что это был Дребков, – настаивала я.
– Хорошо, мы спросим о нем Савинкова, – сказал Сидней.
Чтобы успокоить меня, Сидней спросил мадам Деренталь, знает ли она о Дребкове. Она дала самый хвалебный отзыв о нем. По ее словам, Дребков был хорошо известен Савинкову, работал в тесном сотрудничестве с Павловским в Москве и был на отличном счету во французском и английском министерствах иностранных дел.
Чувство, что за нами следят, не покидало меня и в Париже. Все, кто посещал квартиру Савинкова, несомненно, брались на учет. Это мы знали наверняка.
Савинков уехал в Италию для встречи с Муссолини неделю назад, и не мы одни ждали его возвращения в Париже. Деренталь познакомила нас с двумя русскими, приехавшими из Москвы и привезшими Савинкову важные известия от Павловского. Оба они скрывались в Париже, точно никто не знал, где они жили, но госпожа Деренталь виделась с ними каждый день. Сидней долго расспрашивал их, но не мог узнать содержания письма, привезенного Савинкову. Он допытывался у каждого в отдельности, но и это ничего не дало. Тщетно я старалась отвлечь внимания одного, пока он расспрашивал другого. Московские гости были неразлучны. Они, по-видимому, подозревали друг друга. Это свойственно всем, кто имеет отношение к политическим делам. В России назревал какой-то грандиозный контрреволюционный заговор. Этим объяснялось и письмо Савинкова к Сиднею, и его поездка к Муссолини, и приезд в Париж эмиссаров Павловского.
Вернувшись в отель, мы увидели, что наши комнаты подверглись тщательному обыску. По-видимому, кто-то из служащих отеля был подкуплен большевиками. Все вещи были перерыты, но ничего из ценных вещей не пропало.
Савинков вернулся из Италии разочарованный. Переговоры с Муссолини ни к чему не привели. Савинков рассказывал о встрече как о столкновении двух сильных личностей. Савинков диктовал свои условия диктатору. Но Муссолини в финансовой помощи отказал. Единственное, что он предложил Савинкову, это итальянский паспорт и содействие итальянских заграничных представительств в разных странах мира.
Личные средства Сиднея давно иссякли. Он тоже не мог материально поддержать планы Савинкова.
В письме из Москвы Павловский сообщал, что в силу разных обстоятельств не может лично прибыть в Париж, но просил Савинкова приехать в Москву вместе с подателями этого письма: «Присутствие Савинкова в Москве совершенно необходимо, иначе блестяще подготовленный заговор обречен на провал».
Письмо, несомненно, было написано рукой Павловского. Познакомившись с содержанием письма, Савинков вопросительно взглянул на Сиднея.
– Не надо ехать, – коротко сказал Сидней.
Разговор шел по-русски. Я не понимала ни слова, но внимательно наблюдала за выражением лиц. Это давало мне возможность следить за ходом беседы.
Сидней был тверд и непреклонен. Он говорил мало, но решительно. Савинков был задумчив и часто сжимал рукой подбородок, глядя на других. Деренталь был озабочен, а его жена говорила много и горячо, убеждая моего мужа и Савинкова ехать в Россию.
Московские эмиссары особенно привлекали мое внимание. Тот, которого знал Савинков, был бледен, а его глаза тревожно бегали по комнате. Другой, Андрей Павлович, холодно усмехался и не сводил глаз со своего товарища. Этот взгляд был жесток и проницателен. Картина эта напомнила мне игру кошки с мышью. Тот, которого знал Савинков, видимо, находился во власти панического страха: даже в безопасном,
