Однако как она очутилась на «Мальте»? Марк уже не сомневался, что лежит в реаниматоре, хотя последние секунды боя никак не вспоминались. Может, и не вспомнятся никогда, стертые болью, шоком, ужасом… Но это не страшно, совсем не страшно; жизнь — долгая дорога, и если сделал шаг и позабыл о нем, пусть так и будет. Тем более что этот провал можно восполнить, зная о том, что было до и после. До — сражение над Тхаром, всплески плазменных разрядов, гибель «Гектора»… или «Ахилла»… или «Диомеда»… После — саргофаг реаниматора… Это означает, что верный «ястребок» принял меры к спасению пилота, заморозил и перенес на крейсер, а там его поместили в госпитальный отсек. И лежит он теперь под крышкой саргофага с отключенными болевыми центрами и ждет, когда срастутся кости, регенерируют ткани и восстановится кожный покров. Вполне понятный ход событий… только Ксюшка в него не вписывается…
Хотя, с другой стороны, он может оказаться не на «Мальте». Возможно, эскадра раздолбала жаб и ушла к Роону или к Эзату, а раненых спустили вниз. В Западный Порт, Ибаньес, Мэйн и другие города… Там прекрасные врачи и все необходимые устройства, реаниматоры, кибер-хирурги и криогенные камеры. Если так, то все объяснимо: он на Тхаре, в госпитале родного Ибаньеса, и Ксюшка приходит поглядеть на братца. Тоже ведь девять лет его не видела, а сейчас он здесь, любуйся, сколько хочешь… Правда, с дыркой в животе или того интересней, похож на пережаренный бифштекс… Зато герой! Все же добрался до Тхара и…
Тьма опять раздвинулась, и он увидел два огромных черных глаза. Они парили над Марком как две луны в ореоле ресниц, и он не сразу понял, что кто-то его разглядывает — близко, очень близко. Потом темные луны стали подниматься, и на небосводе возникли лоб и нос, губы, подбородок и темные волосы. Еще одна девица, подумалось ему. Наверно, к саргофагу очередь, все красотки в Ибаньесе ходят смотреть на героя-десантника. И эта красивая. Только худая — вон щеки как запали…
Черноглазая была ему знакома, определенно знакома, хотя вспомнить, как ее зовут, он не сумел. То, что знакома, не удивительно: Ибаньес — город небольшой, тринадцать тысяч жителей, все знают всех. А что не вспомнилось имя, тоже понятно: когда на Землю улетал, эта черноглазка в куклы играла. Может, жила по соседству? Или в колледже училась, в младшей группе?.. Ну ничего, подлечимся, возобновим знакомство!
Губы девушки дрогнули, зашевелились, и он внезапно услышал негромкий щелчок и ощутил тепло у шеи. Вводят кси-блокатор, прямо в сонную артерию, мелькнула мысль. Звук и ощущение тепла подсказывали, что реанимация идет успешно, каких бы дырок ни насверлили метатели жаб. Он глубоко вздохнул, впервые почувствовав, как в грудь вливается прохладный воздух, и погрузился в сон.
Снилось ему, будто они с отцом и дядькой Степаном идут охотиться на каменного дьявола, шагают по россыпи щебня, мимо темных скал, распугивая ящерок-сирендов. Степан в штанах и куртке с обогревом, у рта колышется завеса маски, ему на Тхаре холодно и не хватает кислорода, а Марк с отцом одеты в легкие комбинезоны и дышат без усилий. Они тхары и в масках не нуждаются, у них имплант… Здесь, над грудью, где крохотный шрамик, думает Марк, касается пальцем этого места и вдруг вспоминает, что импланта нет. Дыхательный имплант заменен боевым офицерским, ведь он не мальчишка, а лейтенант космофлота, и жизнь его проходит не на Тхаре, а на огромном корабле, где воздуха хоть отбавляй. Но сейчас он вместе с отцом и Птурсом бредет по каменной пустыне, слушает посвист ветра, смотрит, не шевельнется ли в разломах скал темная быстрая тень… «Как же я здесь дышу? — думает Марк в изумлении. — И где я? Может быть, здесь вовсе не Тхар, а голограмма-иллюзия?» Но отец поворачивается к нему, сурово сводит брови и говорит: «Ты уже дома, Марк. Очнись! Пора просыпаться!
Глава 2
Реальность
— Очнись! Пора просыпаться! — звал его чей-то знакомый голос.
Он открыл глаза и уставился в потолок. Сиявший неярким светом белый купол нависал над ним — точь-в-точь как в медицинском отсеке корабля. Ниже из стен выползали кабели и шланги, тянувшиеся к саргофагу, в котором он лежал, и к другому устройству, напоминавшему паука с десятками задранных вверх щупальцев и лапок. Киберхирург, подумал он, разглядывая лазерные скальпели, отсосы крови, иглы и многосуставчатые захваты. Значит, не ошибся: тут его резали, штопали и возвращали к жизни.
— Марк! Ты меня слышишь, Марк?
Его взгляд метнулся к девушке. Светлые растрепанные волосы, серые глаза, созвездия веснушек на носу…
— Слышу, Ксюша, — прошептал он, удивляясь, как слаб и неуверен голос. — Слышу и вижу, сестренка. Вижу! И знаешь, нет зрелища прекраснее.
Она обхватила его плечи, помогла приподняться. Крышка саргофага была сдвинута, восстановительный раствор откачан; под ним мягко пружинило ложе реаниматора. В свете, что струился с потолка, Марк видел свое нагое тело, бледную кожу и шрамы, два на груди и еще один — справа под ребрами. Печень проткнули, подумалось ему. Может, и сердце задето… Вот дьявол! Едва не сел на грунт![6]
Лицо Ксении, прижимавшейся к его плечу, казалось влажным. Неожиданно она всхлипнула.
— Марк… Марк, братец мой дорогой… я думала, мы тебя потеряем… Ужас, ужас! Раны… страшные раны…
— Было так плохо, малышка?
— Тут, — ее пальцы отыскали шрам под ребрами, — тут все сгорело. Наверное, лазер. Чуть не рассек тебя пополам…
— Это было бы неприятно, — согласился Марк, гладя ее мягкие волосы.
— Кожа обуглилась, от легких остался пепел…
— Обычное дело, когда накрывает рассеянным лучом. — Он заметил, что руки Ксении, обнимавшие его, худы, что косточки на плечах выпирают, а шея тонкая, как у двенадцатилетней девочки. Странно! Больна? С чего бы? Нет болезней, от которых нельзя исцелиться за пару часов… Во всяком случае, Марк таких не знал.
— Правая сердечная сумка… позвоночник в двух местах… Марк, о, Марк! Родной мой!
— Что там с позвоночником? — полюбопытствовал он.
— Был перебит у почек, а почки, почки…
Она зарыдала. Марк прижался виском к ее виску и смежил веки. То была игра, которой они увлекались в детстве — угадай, что я думаю. Конечно, речь шла не о чтении мыслей, но, не являясь в полной мере телепатами, они ощущали эмоциональный настрой друг друга и тех, кто был им особенно близок. Отец утверждал, что эту способность дети унаследовали от него, но что произойдет со временем, сказать нельзя — то ли дар затухнет и совсем исчезнет, то ли станет чем-то большим, нежели эмпатия. Как-то он проговорился, что в жилах Вальдесов есть капля крови бино фаата, но Марк, тогда подросток, воспринял это как неудачную шутку — бинюки были для людей жутким пугалом, заклятыми врагами. Мать таких разговоров не любила — должно быть, они напоминали ей о чем-то неприятном.
Однако что есть, то есть: прижимая к себе невесомое тело сестры, Марк ощущал ее страх, ее горе и ее облегчение. Но не только это — к ее чувствам примешивались эмоции другого человека, такие же сильные, острые и полные тревоги. Еще — нетерпеливого ожидания. Марк огляделся, но в помещении не было никого.
Отодвинувшись, он поцеловал мокрые щеки Ксении, удивляясь, как они ввалились, и пробормотал:
— Значит, печень, легкие, сердце и позвоночник… Надо же! Не иначе как отраженным потоком накрыло, хвала Владыкам Пустоты! При прямом попадании я бы целиком сгорел… И долго я здесь валяюсь?
— Восемнадцать дней, — шмыгнув носом, сообщила Ксения. — Еще с желтого месяца.[7]
— «Мальта» уже ушла?
