– Открой мне виски, – попросил он. – Несчастные моряки. А как же люди служат на севере, там, где удар волны – и тебя закручивает от холода винтом? Вот я вроде бы человек, к морозам привычный, – но холодная вода?.. бр-рр!
– Так и служат, – вздохнул Больт, протягивая ему плоскую бутыль с желтой этикеткой, – на дрянном коньяке, жиденьком кофе и вонючих сигаретах из болгарской махорки. Нам еще здорово повезло: Средиземное море отличается от Баренцева, причем в лучшую сторону.
– Эт-то точно, – согласился Кай. – Ну, ничего: скоро будем в Египте, а там – жарища, вот, наверное, и погреем старые кости на солнышке. Если, конечно, будет время.
Ночь была нежаркой. С моря дул противный холодный ветер, и Кай, взбиравшийся по заросшему кустарником склону, злобно матерился сквозь зубы. На нем была летная куртка-канадка, приобретенная здесь во время предыдущих экспедиций, из-под которой свисала лоснящаяся черная кобура с «ламмером»; куртка была короткой, и ветер отвратительно холодил его тощую задницу, туго обтянутую офицерским галифе немецкого образца. Любой человек, наткнувшийся на него этой ночью, решил бы, что имеет дело с приземлившимся германским пилотом: в пользу такого предположения говорила и шея, прикрытая шелковым белым шарфом, и смятая летная фуражка, сдвинутая на затылок, – лишь странно массивная кобура, болтавшаяся как-то по-флотски, на двух ремешках, и к тому же на правом бедре, могла вызвать сомнения в его служебной принадлежности.
– Ну, – прошипел Кай, поднявшись наконец на плоский прибрежный холм, – и где это чертов Ахмед- Малик?
Рядом с ним появилась худощавая фигура Больта. Гауптман машинально пригладил рукой растрепанную шевелюру и потеребил висевший на груди «цейс»:
– Кажется, там, правее, какие-то огоньки…
– Это рыбачья деревушка, – ворчливо отозвался Кай. – Ох, не нравится мне все это шатание по побережью. Англичане не такие уж дураки, и не стоит думать, что они совсем не боятся диверсантов! Рядом, черт ее подери, Александрия, и мы сами видели батареи в глубине бухты. Раз тут батареи – значит, кругом шляются патрули. Ну, где же этот проклятый шейх?
Словно в ответ, где-то вдалеке негромко затарахтел автомобиль. Больт поднес к глазам свой бинокль и не без труда разглядел машину, неторопливо приближавшуюся к берегу.
– Иногда я думаю, что у сукиного сына глаза не хуже, чем у меня, – хмыкнул Кай, заметив недоумение на лице своего друга. – Да, он всегда ездит без света. Пойдем вниз.
Они легко сбежали по пологому склону и остановились у поворота разъезженной пыльной колеи, которая вела к деревне. Вскоре к ним подъехал кашляющий старенький «Ровер», бывший когда-то дорогим кабриолетом, и из-за треснувшего лобового стекла высунулась заросшая физиономия, обрамленная традиционным белым платком.
– С-салам, – буркнул шейх. – Товара сегодня много, придется ехать в поселок, мои люди заканчивают грузить машину. Вы поедете?
– Он любит считать деньги при свидетелях, – шепнул Кай по-немецки. – Поедем, дорогой шейх, поедем. Дело есть дело.
Ахмед-Малик молча распахнул дверцу своего рыдвана. Сев в машину, Больт опасливо пощупал спрятанный под курткой «кольт» и вздохнул. Встреча с британским патрулем не сулила им ничего хорошего. С Каем все было ясно: немецкий парашютист. Сам он выглядел еще живописнее – чтобы не мерзнуть, Больт напялил на себя влажно поблескивающую черную куртку полковника имперских военно-космических сил с золотыми погонами и причитающимися Каю значками и нашивками. Куртка была сделана из тончайшей кожи, подбитой каким-то невесомым мехом, и имела на рукавах хитроумные золоченые зажимы под краги, придававшие ей совершенно дикий, с точки зрения Больта, вид. Кай, хохоча, предлагал ему надеть и свою остроконечную пилотку с кисточкой, но гауптман отказался – ему и так не нравилось носить чужую форму. Он постоянно задавал себе вопрос: а почему Кай предпочитает лазить в своем непонятно-эклектичном наряде, если на лодке есть его собственная, удобная и теплая одежда, – но ответа не находил. Сам Кай лишь пожимал плечами и что-то невнятно бурчал; Больту тогда начинало казаться, что тот не хочет надевать свой старый мундир по каким-то темным, одному ему понятным причинам.
Шейх со скрежетом всадил передачу, и «Ровер» помчался по ухабистой дороге к поселку. Кай вдруг стал мрачнеть. Скосив глаза, Больт внимательно посмотрел на своего друга, и ему показалось, что тот потемнел лицом – точно так же, как в ночь перед тем фатальным для него вылетом. Гауптман вздрогнул и пожалел, что не захватил с лодки итальянский автомат, который давно валялся в ходовой рубке.
– Ты… чувствуешь? – тихо спросил он.
Кай втянул носом воздух и повернулся к нему.
– Мне кажется, что да. Причем где-то совсем рядом. Как все это глупо! Здесь, в деревне, должна быть подстанция: проклятое электричество делает меня совершенно слепым. Ненавижу электричество! У нас на лодке, когда крутятся моторы, я не учую нечисть в двух шагах от меня. Стоит моторам встать, и я снова все вижу.
Автомобиль шейха въехал в поселок. Было похоже, что его обитатели спят праведным сном – ни в одной щели не мелькало и искры света. Машина проползла по тесной улочке, застроенной глиняными двухэтажными зданиями с совершенно глухими стенами, свернула куда-то направо и остановилась возле такого же, ничем не отличающегося от своих собратьев, желтого дома. Ахмед-Малик заглушил двигатель, выбрался из машины и с натугой распахнул створку массивных деревянных ворот, из-под которых лился слабый желтый свет.
– Проходите, – сказал он на своем жутком итальянском, который Кай понимал с большим трудом.
Сразу за воротами обнаружилась морда облезлого трехтонного «Форда», который занимал собой почти все пространство тесного внутреннего дворика. Протиснувшись вдоль машины, Кай увидел откинутый задний борт и ноги, десятки пар ног, страшным хаосом глядящие ему в лицо из кузова. Подошедший следом Больт отвернулся, чувствуя, что его сейчас стошнит. Двор освещался одной-единственной тусклой лампой, висевшей на стене здания, но ее света было вполне достаточно: от вида этих мертвых, иногда жутко скрюченных в смертной судороге ступней Больту стало плохо.
– Считай, – флегматично предложил шейх.
– Я уже вижу – двадцать два, – равнодушно ответил Кай. – Значит, по десять фунтов за голову, это будет…
Больт стоял рядом, поражаясь тому ленивому спокойствию, с которым Кай Харкаан отсчитывает шейху измятые купюры, и старался не смотреть ни на мертвецов в кузове грузовика, ни на радостно загоревшиеся глаза араба. Он представлял себе, как подручные шейха, воровато озираясь, крадут свеженьких покойников из британских госпиталей, и ему казалось, что время давным-давно остановилось, а все то, что происходит сейчас с ним, не более чем галлюцинация, вызванная белой горячкой студенческих попоек.
– Заводи, – услышал он голос Кая и встряхнулся. Молодой парень в грязноватой чалме влез в кабину грузовика; коротко проверещал стартер, мотор чихнул и утробно заурчал под капотом. Шейх равнодушно кивнул Каю и сделал знак одному из своих людей закрыть борт.
Гауптман пришел в себя лишь тогда, когда «Форд», плавно покачиваясь на неровностях дороги, сполз на песок пляжа и натужно заревел двигателем, разворачиваясь задом к морю. Кай почти выпихнул своего друга из машины и выпрыгнул сам, крича сидевшим в лодке людям, чтобы они тащили на берег криоконтейнеры для их страшного груза.
– Надеюсь, – спросил Больт, – ты не заставишь меня грузить это дерьмо?
– Это, как ты выразился, дерьмо даст жизнь многим людям… – ответил Кай с тихой, незнакомой Больту яростью. – Они, – ткнул он пальцем в раскрытый кузов, – уже мертвы, и ты ничем им не поможешь. Но ты можешь сделать так, что даже своей смертью они принесут пользу людям.
– Они уже принесли, – ответил Больт, не двигаясь с места.
– Прекрати демагогию. Ты не хочешь работать? Я тебя не заставляю.
Кай отщелкнул замки принесенного Беппо контейнера и рефлекторно отшатнулся – в лицо ему дохнуло ледяным холодом. Внутренность контейнера светилась мертвым голубоватым светом. Кай живо сдернул верхнего мертвеца – Больт успел разглядеть удивительно спокойное лицо юноши с замотанной окровавленными бинтами головой – и аккуратно уложил его в контейнер. Только сейчас Больт понял, что все находившиеся в грузовике мертвецы были раздеты догола – арабы не желали упускать даже такую
