– Меня зовут Харик Су, – дружелюбно представился мужчина. – Там, внизу, мой товарищ…
– Я здесь, – послышался еще один мужской голос, спокойный и чуть глуховатый. – Меня зовут Симус Батти. Скажите, в вашем танке есть аптечка?
После того, как привели в чувство стрелка, и Кана Кейра оказала медицинскую помощь хвату – рану Симус все-таки разбередил, она слегка кровоточила, и пришлось наложить новый пластырь, стали решать, что делать дальше. На поверхность выбраться не удалось – слишком высоко было до края провала.
Зато Кане удалось поставить танк в нормальное положение. Она просто запустила двигатель, врубила заднюю передачу и дала газ. Машина дернулась, утратила равновесие, сползла кормой по стенке и встала на гусеницы. Еще пара рывков назад-вперед, и танк, перевалив через груду осыпавшейся земли и камней, расположился вдоль подземного русла.
– Вот под землей на танке я еще не ездил, – признался Харик Симусу, когда двигатель умолк, и Кана Кейра снова появилась на броне и махнула им рукой, подзывая к себе. – Правда, и по земле тоже. Жег их – это да, бывало. А вот ездить не доводилось.
– Мне тоже, – сказал Батти. – Но ты лучше вслух больше не упоминай о том, что ты их жег, ладно? Могут неправильно понять.
– Танк здесь вполне пройдет, – определила Кана Кейра. – Все лучше, чем топать пешком. Что это вообще за ход?
Ей объяснили, что это – высохшее русло подземной реки, которое тянется до самой Трещины, и по которому в Трещину и можно попасть.
– Ваш город сестер-гражданок именно так и был захвачен, – любезно добавил Харик. – Две с половиной тысячи наших бойцов прошли по этому руслу до Трещины, а потом поднялись снизу на воздушных шарах.
– Ловко, – согласилась Канна, холодно глянув на Су.
Раненый ей нравился больше. С одной стороны, меньше треплет языком, а с другой – и ростом не слишком велик, как раз ей под стать, стройный и черты лица… приятнее, что ли, мягче. Да и во взгляде Симуса Батти, когда Кана время от времени чувствовала его на себе, читался явный интерес, и пару раз лейтенант поймала себя на том, что от этого взгляда у нее учащается сердцебиение, и даже, кажется, приливает к щекам румянец.
– И что, это русло до самой Трещины такое широкое? – спросила она.
– Не знаю, – сказал Харик. – Если откровенно, я раньше вообще здесь не был.
– Я был, – ответил Симус. – Там дальше есть места поуже, но, по-моему, танк пройдет. Правда, не совсем понятно, как его потом из Трещины вытащить. Но если по Трещине проехать сотни полторы – две километров к северу или столько же к югу, то там она мельчает. Сам я так далеко по ней не ходил, но пластуны рассказывали, что есть в той стороне один-два удобных и не очень крутых выхода на поверхность. Не знаю, правда, в какую сторону пойдут все наши – на юг или на север. Впрочем, догоним – узнаем.
– Ваши – это кто? – спросила Кейра. – Вы здесь не одни?
– А что бы мы тут делали одни? – удивился Симус и коротко рассказал о событиях вчерашнего дня.
Как бы там ни было, а до утра решили немного поспать. Все очень устали и немедленно пускаться в малознакомую и темную подземную дорогу – пусть даже и на танке – никому не хотелось. Но, прежде чем устроиться на ночлег, Кана Кейра решила похоронить своего механика-водителя, – благо, земли для устройства могилы хватало с избытком, а возить с собой мертвое тело неизвестно сколько времени не было ни смысла, ни желания.
– Прости нас, – сказала лейтенант над импровизированной могилой, стащив с головы шлемофон. – Ты честно выполнила свой долг, и пусть о твоей душе позаботится Великая Матерь. А мы, если будем живы, тебя не забудем. Покойся с миром.
Наскоро перекусив тем, что нашлось среди общих запасов, улеглись вчетвером спать на корме танка, которая еще долго сохраняла тепло от двигателя. Уже окончательно уплывая в сон, Кана почувствовала, как Симус осторожно ее обнял и придвинулся ближе. Это было приятно, и отстраняться и убирать со своей груди его руку она не стала.
О том, что армии больше нет, они узнали ночью.
Сначала из разрозненных и во многом противоречивых радиосообщений, а затем эту же весть донесли те немногие очевидцы, которым удалось вырваться, как они сами говорили, из ночного ада на полпути между городом и северным горным хребтом. По словам тех, кто выжил, остался при своем уме и в твердой памяти, все, что произошло, напоминало фантасмагорический кошмар, который не мог никому из них привидеться в самом горячечном бредовом сне.
Когда на занимаемые армейскими подразделениями по всему, более чем пятидесятикилометровому фронту, позиции хлынули тучи и полчища громадных и донельзя злых и голодных ворон, крыс и собак, – это были цветочки. И, хотя потери, особенно среди незащищенных броней стрелков, были довольно велики, армия продолжала держаться.
Мало того, в какой-то момент ей даже удалось ценой сотен жизней и совершенно расточительной и безудержной траты боеприпасов приостановить обезумевший вал животных и превратить его в бесконечное, сочащееся кровью, визжащее, хрипящее, каркающее и рычащее, сплошь покрытое трупами и ранеными, поле.
Конечно, всех не перебили. В лучшем случае половину. А скорее всего, и того меньше. Но все равно, те животные и птицы, которые прорвались сквозь огненный заслон, уже не обладали ни прежней агрессией, ни изначальным атакующим порывом – десятки километров трудного пути по горам и над горами и кровавая баня сразу после этого поумерили пыл даже самых неистовых особей.
И вот, когда уже многим показалось, что с жуткой напастью вот-вот, стоит приложить еще чуть-чуть сил и мужества, удастся справиться, враг нанес ответный удар.
Выглядело это так, словно вся армия одновременно сошла с ума и в припадке неконтролируемой ярости принялась уничтожать саму себя.
Танки, БМС (боевые машины стрелков) и бронекары Службы FF били друг по другу из пушек,
