нравились ему), сверкало нечто настолько необычное, что растерялся даже такой отважный мужчина, как Фуруху.
— Ну ладно глазки-то строить, иди сюда скорее, дурашка, — проговорил он жарким шепотом страстного любовника, пряча свою внезапную робость за развязностью.
Но прекрасная незнакомка явно не понимала по-моналойски. Это сбило его, но, вспомнив, что есть такой язык — эсперанто, который должны понимать все,
— Фуруху быстро перевел свою фразу, даже добавил к ней по дороге еще каких-то сальностей.
— Да ты за кого меня принимаешь? — возмутилась пушистая, будто была наложницей эмиршаха, захваченной в плен, а вовсе не пришла к нему по доброй воле.
Фуруху привык уже ко многим странностям, свойственным расе фруктовиков, особенно их Женщинам, и готов был эти странности прощать. Как-никак существа высшие. Мало ли: может, он просто не понимает, а это не чудачество, наоборот
— великая мудрость. Но, простите, если наемная потаскуха начинает капризничать и отказывает ему, персональному охраннику султана Азбая, да еще уникальному жителю Моналои, вокруг которого на цыпочках ходят сами фэдеры?.. Это уже слишком!
Он шагнул навстречу пушистой красавице и грубо рванул ее к себе. Вчера было много нежностей, а сегодня пусть будет так. Это он тоже любит. Особенно раньше любил, когда был еще желторотым десятником.
— Иди сюда, зараза! — успел сказать он в ответ на ее наглую реплику.
А больше не успел ничего. Потому что пушистая женщина с большущими голубыми глазами сделала какое-то еле заметное движение, и Фуруху стало очень больно.
Она сломала ему предплечье левой руки.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Монстры вели себя странно. Никто, конечно, не знал, как именно должны вести себя монстры. Но по сравнению с записью, привезенной Крумелуром на Пирр, и даже по сравнению с единственным коротким боем в кратере логика поведения высокотемпературных существ на этот раз прослеживалась еще труднее. Чем служило для них извержение? Способом атаки или всего лишь удачным шансом для нападения? А может, такой же внезапной и непреодолимой катастрофой, какой было это землетрясение для моналойцев? Наконец, вытекание лавы могло оказаться просто неким ритуалом, допустим, религиозным. А присутствие иной жизни, тем более белковой, эти странные существа элементарно не замечали. До того ли им было? Похоже, монстры находились в состоянии мистического транса или, наоборот, экстаза. Подобную гипотезу тоже нельзя было исключить, ведь некоторые появлявшиеся из разломов туши то принимались кружиться, словно в танце, при этом беспорядочно разбрасывая вокруг себя капли и сгустки раскаленной лавы, то вдруг почти замирали, едва подняв головы над поверхностью, и с грустной задумчивостью — так определил Арчи — вращали дурацкими клювами и озирали окрестности. Стэн же полагал, что никакой задумчивостью здесь и не пахнет, а странные медитирующие фигуры сравнивал с перископами боевых машин, хищно выискивающими цель.
А были и такие представители горячего народца, которые с яростью, не уступавшей прежним случаям, выныривали из расщелин, заполненных магмой, и хватали все подряд. Были и другие — те совсем мало шевелились, зато издавали необычные звуки, едва ли могущие считаться речью. Уж скорее этот надрывный скрип напоминал вопли отчаяния или боевой клич вожака звериной стаи.
В общем, ощущение складывалось такое, будто пирряне на сей раз имеют дело не просто с иной формой жизни, а с поистине невменяемыми созданиями природы или с неисправными механизмами, пошедшими вразнос. Сам Бруччо оказался не в силах классифицировать монстров по типу их поведения. Одни и те же особи демонстрировали абсолютно разные манеры, с другой стороны, их выходки никак не зависели от размера, цвета или формы головы. Язон успел отметить и еще одну особенность: все монстры были сотворены по образу и подобию мужскому. Женщин такого рода то ли не существовало вовсе — в конце концов, механизм размножения у этих горячих мог отличаться от человеческого, — то ли, как и люди, они отправляли на войну лишь мужчин.
Правду сказать, война получалась странная. Прямой и ясной агрессии не наблюдалось, но опасность была налицо. Агрессивен ли падающий со стола горячий утюг? В общем, нет, но опасен безусловно. Эти сошедшие с ума утюги с ногами и руками выглядели более чем опасными. Угроза сделалась особенно очевидной, когда, полностью подтверждая рассказы Крумелура, монстры в очередной попытке завоевать территорию (или установить контакт? — Язон продолжал верить и в такой вариант) начали выбираться из разломов. Давя раскаленными ножищами дымящуюся растительность, они решительно двинулись к кораблям. До этого пирряне старались не нападать. Следовало все-таки поначалу изучить повадки врага, а уж потом переходить к серьезным активным действиям. Лишь несколько упреждающих ударов было нанесено — в порядке эксперимента и в целях личной безопасности. Ну а теперь отстреливаться приходилось уже всерьез.
Керк, приберегавший главные мощности на потом, решил, что наконец-то настало время палить изо всех стволов сразу. И монстры от его струйной пушки и криогенного бомбомета прыгали обратно в лаву намного быстрее, чем вылезали оттуда. Не жалела зарядов и Мета, предпочитавшая не столько шквальный огонь веером, сколько точную, прицельную стрельбу. А Стэн обрушил на шеренги горячих воинов свое самое новое изобретение — ультразвуковой дезинтегратор. Оружие оказалось эффективнее, чем можно было предположить. Внутри у монстров что-то резонировало, и они разваливались на куски раскаленного вещества раньше, чем успевали скрыться в потоках лавы. К сожалению, куски эти — ведь не все же возвращалось в лаву — были крайне неустойчивы на воздухе. Они дымились, вспыхивали и сгорали, словно политые бензином. Для исследования там могло остаться мало чего интересного. А Бруччо просто требовал захватить в плен хоть одного врага — живого или мертвого.
Прекрасная возможность представилась, когда некий особо шустрый урод приблизился метров на десять к суперботу. Его обстреляли из стационарных орудий очень ласково, то есть не стремились уничтожать, а лишь слегка обездвиживали гелиевым морозцем. Затем окружили защитным энергетическим полем и приготовились упаковать в лучшем виде, но… Не тут-то было! В результате мгновенного взрыва», почти не вызвавшего обычной акустической волны, — пленный монстр самоликвидировалея, превратившись в скучную горстку пепла.
Конечно, Бруччо проанализирует после химический состав и этих останков, но вряд ли сумеет сделать интересные выводы. Ох вряд ли! Не давались они в руки, проклятые уроды! И может, прав был Арчи, который активнее других с поистине пиррянской ненавистью громил вылезающих отовсюду чужаков. Словно, уничтожая их, он ждал появления новых. Более сговорчивых, что ли? А ведь, кажется, именно об этой гипотезе он и рассказывал накануне Язону, Меж тем интересный вывод напрашивался из самого факта «суипида» захваченного в плен врага. Если, конечно, предположить, что это действительно самоубийство. А может, просто этакая хитрая программа, заложенная в робота? Или вообще кто-то на расстоянии управляет диковинными монстрами? Вот до этих-то хозяев как раз и мечтал добраться Арчи.
Ну надо же! — подумал Язон. — Как долго пирряне, даже общими усилиями, не могут понять самой элементарной вещи: живые у них сегодня враги или механические?! Впрочем, благодаря целой гвардии деятелей науки, психически не вполне здоровых, в современной Галактике уже трудновато становится провести грань между этими двумя понятиями».
Язону иногда начинало казаться, что и на Пирре, и на других планетах он воюет в последние годы исключительно с андроидами и киборгами. Люди — бездушные и жестокие, как роботы. Животные — могучие и уродливые, как военные машины, предназначенные только для убийства… Иногда Язон вообще переставал понимать, зачем он воюет. Игроку, бизнесмену, исследователю — ему претили откровенная антигуманность и бессмысленное кровопролитие, свойственные любой войне. За долгие годы своей жизни он много раз искал и находил другие методы для победы над людьми, монстрами и целыми мирами.
Вот и теперь Язон внезапно осознал всю несуразность развязанной здесь бойни. Возможно, это и
