нешуточным снегопадом.
Увиденное вовсе не обрадовало киммерийца. Снегопад, конечно, укроет их от посторонних любопытных взоров, но сильно затруднит спуск и само проникновение внутрь храма. Будь Конан один, он бы только обрадовался метели, но неопытные, не обученные воевать в горах стражники вряд ли смогут воспользоваться преимуществами снежной завесы, скорее наоборот… А уж о согласованности действий не может быть и речи. Хотя…
«Не стоит ничего загадывать заранее, – решил Конан и перекатился на живот. Что-то твердое надавило на его бедро, какая-то штука, лежащая в кошеле. – Нет, я точно старею! Забыл!»
Повозившись, варвар вытащил на свет тускло мерцающее яйцо, таинственный Глаз, подаренный гномами. Повертев его в руках, киммериец поискал взглядом подходящий камень и с силой ударил по нему загадочным предметом. Матовое яйцо хрустнуло, внутри него на краткий миг полыхнул яркий свет, затем что-то жалобно звякнуло и гномье изделие рассыпалось в прах. Будем надеяться, что гномы каким-то образом услышали сигнал и придут вовремя. Тогда люди ударят сверху, подгорные жители – снизу, и в Пограничье наступят благословенные времена… Может быть.
…Эрхард долго вертел в руках принесенную Конаном статуэтку, скреб в затылке, а когда хитрый глаз на вырезанном черном лице заговорщицки ему подмигнул, смог только выдавить:
– Да-а…
Раваалу не удалось найти в отряде новых верующих. Эрхард, Эртель и Селена поклонялись Митре, Веллан с ухмылкой сообщил, что из всех богов больше всего уважает Иштар, Эмерт верил в боссонского воинственного Мардука, а Фрам – в Предвечного Кователя, Длиннобородого Отца Гномов. Так что все смущенно потупились и начали под разными предлогами отнекиваться. Деревянное изображение Чернолицего, казалось, погрустнело. Но, скорее, слегка окосевшему Конану это просто почудилось. Дерево ведь не может грустить или радоваться…
Киммерийцу все сразу поверили, особенно когда он торжественно достал бутыль «Короля». У Эрхарда глаза на лоб полезли при виде даты на восковой печати, и он предложил распить вино немедленно, но Конан наотрез отказался, заявив, что они вполне смогут сделать это потом, после окончательной победы. Закончив своей рассказ, варвар потребовал отчета от остальных.
Эрхард разочарованно поведал, что в башнях оказалось пусто и сыро, и, кроме грязного тряпья и ломаной мебели, ничего интересного или ценного не нашлось. Веллан тут же подхватил рассказ, и, фыркая, начал захватывающую историю о том, как они разыграли Эртеля. Пока тот рылся в куче перепрелых ряс, видимо, рассчитывая отыскать золото или какую-нибудь полезную вещицу, Гарт скатал из снега шар размером чуть побольше человеческой головы и встал слева от полуразрушенного входа. Веллан занял место справа и крикнул Эртелю, что они нашли сундук и, похоже, с монетами. Если он не хочет остаться с носом, то пусть бежит за своей долей.
Тут же раздался топот и Эртель, как угорелый, стрелой вылетел из башни. Веллан немедленно подставил ему ногу, незадачливый искатель сокровищ кубарем покатился вниз по склону, а в довершение всех бед ему на голову обрушился снежный ком.
– Жаль, вы не видели, как замечательно он выглядел, – под общие смешки закончил бритуниец. – И как мы хохотали… До сих пор живот болит.
Эртель немедленно скорчил обиженную физиономию и заныл, что это было нечестно и что он в такие игры не играет. Конан не стал его слушать, а, покрутив пальцем у виска, направился к сидевшему поодаль Омалу, во взгляде которого появилась некая осмысленность. Туранец, увидев подходящего к нему варвара, завизжал и попытался убежать, но налетел на Эмерта.
– Держи эту падаль сам, Конан, – лучник с плохо скрываемым отвращением оттолкнул трясущегося Омала прямо в медвежьи объятия киммерийца. Чувствуя, как содрогается от ужаса предатель, Конан криво усмехнулся, сказав:
– Кажется, я пообещал, что не буду тебя убивать. Если, конечно, ты мне расскажешь кое-что…
– Да, да, господин. Что угодно знать господину? – заюлил Омал, обрадовавшись, что его не будут бить. Конана передернуло от его слащавого голоса, и, стараясь не смотреть в маслянисто поблескивающие глазки, он вкрадчиво спросил:
– А расскажи-ка мне, где ты болтался целый месяц?
Туранец вздрогнул и пристально посмотрел на стоявшего над ним варвара. Что-то случилось с ним, и сейчас он на краткий миг стал прежним Омалом.
– Мне очень жаль, что тогда, на дороге, так все получилось, – спокойным, несколько отстраненным тоном проговорил он. – У меня не было выбора – ты или я. Понимаю, это – предательство, но я хотел жить! Не спеши утопить свой меч в моей груди. Я сполна расплатился за свои долги… и рассудок – лишь часть цены. Он вернулся ко мне, но я знаю – это ненадолго. Прошу тебя, когда я снова стану безумцем – убей меня. Ты отомстишь, а мне такая жизнь ни к чему.
– Может быть, я это сделаю. А может, и нет, – жестко ухмыльнулся варвар. Омал усмехнулся в ответ – широкой и кривой улыбкой.
– Не хочешь – не надо. Убежать на Серые Равнины я смогу и сам. Ты хотел знать, где я провел месяц? Хорошо, расскажу. Ты помнишь, как я убежал от тебя? Не успел я вломиться в заросли у дороги, как кто-то схватил меня за горло, начал душить и я потерял сознание. Пробуждение было не сладким. Вместе с другими пленниками я оказался в большой и глубокой яме, перекрытой деревянной решеткой. Целыми днями нас поливал дождь, на дне было по колено жидкой грязи. Время от времени решетку поднимали и вниз сыпались объедки. Нас было три десятка, и оборотни веселились, глядя, как мы деремся из-за покрытых плесенью и измазанных грязью сухарей, твердых как камень… Там, в яме, я обзавелся вшами, а на коже начали появляться гнилые пятна. Примерно через неделю оборотни «накормили» нас, а потом сбросили в яму веревку. Началась нешуточная драка. Я почувствовал какой-то подвох и не стал вмешиваться. Десятерым удалось, скользя и срываясь, выбраться наверх. Еще шестерых втоптали в грязь и они захлебнулись. Оборотни закрыли яму решеткой и увели счастливчиков. Ночью мы слышали их ужасные вопли и довольное урчание тварей.
Утром в яму полетели кости и куски жареного мяса. К ним никто не притронулся, кроме одного парня, который, несмотря на наши увещевания, съел все до последнего кусочка. Потом к нам заглянул оборотень и, смеясь, спросил, пришлись ли нам по вкусу наши друзья? Парень побледнел, но ничего не сказал и ушел в свой угол. Когда оборотень отошел, мы набросились на людоеда и утопили его в грязи…
Прошла еще неделя. Оборотни снова сбросили вниз веревку, но к ней никто не притронулся. Тогда они спустились сами и насильно вытащили наружу десятерых человек. Остались я и еще один старик. Ночью все повторилось. Наверное, тогда мой рассудок и начал мутиться… Я выл, кричал до самого утра, стараясь заглушить крики товарищей, звеневшие в моей голове, но тщетно. Пять дней мы пробыли в проклятой яме вдвоем, а затем к нам швырнули еще два десятка пленных. Снова начались драки за еду, за лучшие места… Нас со стариком не трогали – боялись.
Потом повторилась драка за веревку. Выбралось четверо. Оставшиеся всю ночь молились своим богам, что те позволили им остаться в яме. Наутро никто не притронулся к мясу… Два следующих дня решетку не поднимали, еду не приносили. Кажется, все оборотни куда-то уходили. На третье утро они вернулись, один подошел к яме и бросил вниз веревку. К ней никто не подошел. Тварь крикнула нам, что никто не собирается нас есть, просто лагерь сворачивается и переходит на новое место. Если мы хотим подохнуть в яме – можем оставаться. Тогда мы стали выбираться наверх.
Впервые за полмесяца я ступил на твердую землю. Оборотень не обманул. Мы покинули леса и поднялись в горы, сюда. Наверное, здесь я окончательно сошел с ума, увидев обряд жертвоприношения. Не помню, как мне удалось сбежать. С того дня и посейчас все, что со мной происходило, подернуто туманной дымкой. Я куда-то шел через горы, потом меня увидели гномы и повели за собой… – Омал замолчал, мотнул головой и умоляюще взглянул на Конана: – А теперь убей меня. Ты же хотел этого?
Киммериец в раздумье потянулся к рукояти Рангильдора. Ненависть и жажда мщения в его душе оказались подернуты пеплом жалости к тощему и грязному человеку, сидевшему на снегу и мелко вздрагивавшему. Он сполна заплатил за предательство и заслужил право умереть. Меч с легким свистом вылетел из ножен, ослепительно сверкнув на солнце. Лицо Омала озарила слабая улыбка. Клинок, играя с тусклыми лучами светила, вонзился в грудь туранца.
– Вот и все, – устало выдохнул Омал, оседая на снег.
