из которых извлекались на свет вещи, похищенные за последнюю луну. С каждой новой находкой Хори словно становился все меньше и меньше ростом, воздух выходил из него, как из проколотого рыбьего пузыря.
Человека, найденного в сундуке с зерном, странная компания унесла с собой. Они умудрились исчезнуть поспешно и незаметно, прямо под самым носом у стражников Рекифеса. Только что стояли вот здесь, и уже никого нет – ни громогласного седого верзилы, ни белобрысой решительной амазонки, ни девицы с крохотным магическим колокольчиком в душе, ни парня-взломщика. Никого. Тиус философски пожал плечами и решил, что так даже лучше. Ни к чему людям из воровской гильдии объясняться с представителями власти.
Исчез и старый Альбрих.
Гномов из его клана успели схватить – частью это сделали гномы из других семей, частью жаждавшие принять участие в общем веселье горожане. Лысый же коротышка просочился сквозь пальцы у тех и у других, юркнув в какую-то неприметную нору и растворившись в пропахшем нечистотами воздухе Шадизара.
В гаме обрушивающихся новостей никто из стражников не заметил, как под арку Карпашских ворот неторопливо вошел, постукивая тяжелым дорожным посохом, человек в пропыленном плаще некогда темно-коричневого, а теперь желтовато-бежевого цвета. Путник нес на спине небольшую котомку, а лицо его скрывалось под разлохмаченной повязкой, вроде тех, какие носят туранские кочевники. Человек недолго постоял, глядя на волнующееся скопление народа, и тем же неспешным, размеренным шагом удалился, свернув в первый же переулок.
Облезлый голубь, попавший в лужицу короткой тени странника, вдруг обеспокоено завертел головкой, затрепыхался, пытаясь взлететь… и замер неряшливой кучкой торчащих в разные стороны перьев. Птица умерла мгновенно, без боли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Зрелище правосудия
Невозможно предугадать действия одного человека, зато легче легкого сообразить, как поступит толпа. Смело предполагайте худшее – окажетесь правы. Толпа не знает жалости, ей неведомо милосердие, она не прислушается к воплям о снисхождении. Она желает развлекаться. Зрелище! Ей необходимо зрелище – любое, лишь бы захватывало дух и сам собой рвался из глотки восторженный вопль. Скачки, гладиаторские бои, лицедейское представление, горящий дом, уличная драка, казнь – все сойдет, все будет впитано сотнями жадных глаз. Пусть льется кровь, пусть звенит истошный крик, пусть обрывается чья-то жизнь – главное, чтобы не своя.
Известие о том, что на Воловьей площади состоится Белово Подношение, облетело город быстрее промозглых осенних ветерков. Зеваки потянулись на традиционное место казней и наказаний с раннего утра, торопясь занять местечко поближе к высоким каменным помостам. К полудню их оцепит стража, из Черных ворот Аль-Ронга выведут приговоренных, и вот тогда начнется сущее веселье!
Возвышений на площади ровно шесть. Две почерневшие от времени виселицы. Скрипучее колесо для четвертований. Огромная дубовая колода, на чьем срезе отлетают проштрафившиеся головы, руки и иные части тела. Кресло Душителей – вырубленный из гранита стул с высокой спинкой, сквозь которую продернут затягивающийся металлический ошейник. Четырехгранный позорный столб с болтающимися на нем наручниками. Эти мрачноватые сооружения столь давно и верно несут свою службу, что заслужили собственные имена и стали персонажами городских страшных сказок.
Сановные чины и мутноватые сливки шадизарской аристократии предпочитают любоваться казнями свысока, с балконов замыкающего площадь здания канцелярии городского Совета. Ее венчает остроконечная башенка, в которой после долгих споров недавно установили немедийское изобретение – механическую конструкцию из медных шестеренок и качающихся маятников, отсчитывающую время. Примерно через каждые четыре оборота обычной водяной клепсидры над башенкой разносятся мерные удары бронзового колокола, оповещая жителей о том, что минул еще один час их суетливой и беспокойной жизни.
Отголоски колокольного перезвона долетали даже в полуподвальную камеру Мышеловки. Сюда согнали всех, кому нынешним полднем предстояло выйти на пропеченную солнцем Воловью площадь и теперь камера превратилась в обитель проклятых душ. Заключенные побогаче тщетно пытались подкупить стражников или убедить достаточно глупых собратьев по несчастью назваться их именами. Несколько человек, обезумев от предчувствия близкой смерти, принялись биться головами о стены. Их связали и отставили в бессильном бешенстве кататься по полу. Кто-то заранее смирился с грядущей кончиной, и коротал время, дуясь в зернь или в расшибалочку. Кто-то бродил от стены к стене, бессмысленно пялясь перед собой и неразборчиво бормоча. Возможно, они надеялись уцелеть, сославшись на давнюю традицию – лишившихся рассудка не казнят.
– Меня повесят, меня повесят, – Силли, угодивший в каменный мешок, твердил эти слова, будто спасительную молитву. Конану очень хотелось дать ему по зубам, однако он вовремя сообразил, что ничего этим не изменит. Силли просто получит новый повод для нытья. – Нас всех убьют. Мы умрем. А меня повесят. Непременно. Они сказали, что меня повесят.
Мальчишка-варвар скривился и отодвинулся подальше. Уши заткнуть, что ли? Повезло Мейгелену – затаился в своей клетушке, прикинулся убогим, заблажил, что честно-благородно отбыл свой срок и завтра выходит, его и не тронули. А вот ему, Конану, и Силли скоро придется туговато. Верно говорят: коли судьба задумала сделать тебе гадость, ее не уговоришь сменить гнев на милость. Он ведь почти вырвался на свободу, и тут – на тебе!
– …Я разыскиваю одного человека, живущего где-то в вашем городе, – без обиняков заявила неведомо откуда взявшаяся в Аль-Ронге женщина. Высокомерная золотоволосая блондинка, которую минувшим днем он и Ши оставили без ее роскошного ожерелья. Теперь она явилась сюда и стояла по ту сторону ржавой решетки, кутаясь в темно-синий шелковый плащ. Женщина только что переспорила человека, желавшего купить неудачливого воришку по прозвищу Малыш, и сама стала его владелицей. Раздосадованный покупатель бродил по камере, зло ворча и пиная кучки гнилой соломы. – Мы можем договориться: ты поделишься со мной своими знаниями, а я выведу тебя отсюда и позволю удалиться на все четыре стороны. Будем считать, что твой ответ стоит потраченных пятисот пятидесяти золотых. Кстати, я – госпожа Клелия Кассиана. Твой сбежавший приятель называл тебя, если не ошибаюсь, Малышом?
– Его поймали? – задал наиболее волновавший его вопрос Конан.
– Нет, – отозвалась госпожа Клелия. – Он улизнул по крышам. Разве здесь в порядке вещей бросать напарника на произвол судьбы?
– Я сам виноват, – нехотя буркнул Конан. – Он меня звал, а я не слышал.
Стоявший за спиной женщины телохранитель понимающе хмыкнул.
– Так вот, – дама наклонилась и заговорила потише. – Мне необходимо узнать местонахождение одного молодого человека. Он постарше тебя лет на десять – двенадцать, шемит, довольно красивый, очень горбоносый. Его ремесло – взломы, и в нем он полагает себя наилучшим из всех. Почему-то я уверена, что ты с ним знаком.
– Аластор, – не раздумывая, выпалил Конан. – Если тебе нужен лучший взломщик Шадизара, то это наверняка он. Только ты опоздала.
– Он уехал? – насторожилась Клелия.
– Намедни попался гномам. Они не хотят его отпускать – в отместку за то, что он когда-то их ограбил.
Женщина задумалась, теребя обшитый серебряной тесьмой край плаща. Окликнула громоздившегося за ней телохранителя и зашепталась с ним на неизвестном Конану языке. Белобрысый верзила нахмурился, извлек из висевшей на поясе кожаной сумки пару увесистых мешочков, но не спешил вручать их алчно возликовавшему тюремщику, с готовностью забренчавшему ключами от клеток.
– Тебе известно, где проживал этот человек, Аластор? – вдруг спросила госпожа Кассиана.
– Угу. Мы все там околачиваемся – Альс, Ши, наши приятели…
– Можешь отвести меня туда? – перебила Клелия. – Вдруг за время, пока ты здесь сидишь, ему удалось сбежать?
– Идет, – согласился Конан. Подвоха в просьбе женщины вроде не крылось. Непонятно только, с какой
