как заставить меня навсегда запомнить старую крепость. Он затолкал мою душу в тело человека и приказал: «Живи, как мы, люди! Рождайся, стремись к лучшему, страдай, люби, умирай – но всегда помни, что внутри тебя рвется на свободу крылатое древнее чудище. Равно или поздно оно вырвется, и ты успеешь только сказать „ах!“, прежде чем отправиться в долгую-долгую дорогу. О нет, это произойдет не сразу, а постепенно, и ты будешь разрываться между двумя половинками своей души, забывшими друг о друге и не имеющими сил ни соединиться, ни расстаться. Вот я посмеюсь, глядя на это! Но даже боязно представить, как будут смеяться те, что жили рядом с тобой, те, что стали для тебя что-то значить! И какая потом начнется развеселая охота, ведь человеку свойственно уничтожать то, чего он не понимает и боится. Только подумай, как уложить в людских головах мысль о том, что один из них на самом деле ужасный огнедышащий монстр? Разумеется, они не пожелают слушать ни единого твоего слова и приложат все усилия, чтобы ты больше не отравлял их бесцветную жизнь своим присутствием. Но не спеши радоваться, твоя смерть – это еще не конец. Потому что все повторится сначала!»
– Правда, я замечательно все продумал? – самодовольно осведомился у притихших слушателей Раэн. – Все в строгом соответствии с законом «Око за око, зуб за зуб». Или вам не нравится?
– Сволочь ты, – после некоторого размышления кратко отозвался Конан. – Маэль, нравится тебе это или нет, но я считаю, что твоему родственничку нечего больше тут делать. Он разливался, что не может помереть, вот и проверим, врал или нет. Веревку за ухо – и пошел прогуляться.
– А как же я… как же мы? – растерялась Агнесса, обводя всех жалобным взглядом маленькой девочки, заблудившейся в страшном лесу. – Ведь… ведь тогда Эван умрет… и Геллира тоже убьют…
– Погодите, погодите, – корсар жестом призвал общество к молчанию. – Я всегда верил, что можно исправить все, кроме смерти. Пока все еще живы, нечего спешить на кладбище. Ты, – он повернулся к магу, безнадежно дергавшему узлы веревки, оплетавшей его руки, – ты все это заварил, тебе и расхлебывать. Ни за что не поверю, что ты не знаешь способа, как прекратить эту свистопляску.
– Я, конечно, мерзавец, но не идиот, – фыркнул Раэн. – Будь у меня в руках средство спастись, неужели я давным-давно не пустил бы его в ход? Не-ет, это было мое лучшее заклинание и его нельзя повернуть вспять. Мне очень жаль, Агнесса, но к чему все эти слезы? Найдете кого-нибудь другого, желающих много…
– Почему бы тебе не попридержать язык? – зло спросил Маэль. – Или тебе доставляет удовольствие, когда все вокруг несчастны?
– Счастье, несчастье – это все, дорогой потомок, относительно и… Молчу.
В наступившей тишине кто-то осторожно поскребся в дверь и окликнул:
– Донна Агнесса, а донна Агнесса? Можно заглянуть на пару словечек?
– Входи, Бенни, – раздраженно отозвалась госпожа графиня.
Контрабандист аккуратно просочился в приоткрытую щель между створкой и косяком, осмотрелся, но сумел припрятать свое удивление и многочисленные вопросы поглубже.
– Я в городе был, – сообщил он. – Там шумят много. Повесить никого так и не удалось – все удрали. Даже этот тип, что с «Иньесты». Тут знающий народ прознал его личность. Он с Барахас. Верне, не то, чтобы совсем с Барахас, а около того. И потопленные корабли, похоже, его ручонок работа. Как угодил к Фаресу, так со страху решил свалить с больной головы на здоровую. Брякнул, селедочье племя, что якобы под Эваном ходит. А Фаресу только того и надо было. Кстати, ваши, господин капитан, люди с горожанами шемитов бьют. Дону Карбальо от всех этих хлопот прямо возле виселицы с сердцем нехорошо стало. Вас, госпожа Агнесса, звать изволит. Твердит, что виноват, мол, перед вами, что прощения попросить хочет… Большие деньги сулит тому, кто вас отыщет и его слова передаст.
– Иди в Дом на Холме и скажи дяде, что видел меня и все рассказал, – грустно попросила госпожа графиня. – Пусть расплатится. Но на мое скорое возращение пускай не рассчитывает.
– Правда? – обрадовался Бенни. – Можно? Так и сказать, что вы его паскудную рожу видеть больше не желаете?
– Ступай, – кивнула Агнесса. Бенни еще раз окинул комнату подозрительным взглядом и умчался. – Вот так. На моего дорогого дядюшку на редкость вовремя напало желание каяться и признаваться во всех ошибках. Только что мне теперь с того? – она вздохнула и замолчала, ткнувшись головой в колени.
– Рано или поздно всем нам приходится совершать ошибки и платить за них, – негромко проговорил Геллир. Маэлю показалось, что голос дракона становится все глуше и неразборчивей. Боги, ну неужели вы допустите, чтобы все так и кончилось – смертью человека, гибелью ящера и новым кругом безрадостного существования повздоривших когда-то ученика и учителя? – Но цена порой оказывается слишком высокой. Агнесса, пожалуйста, не плачь. Ты – самое дорогое, что у меня было и будет.
– Так нельзя, – упрямо сказал Монброн. – Я, конечно, ровным счетом ничего не понимаю в колдовстве, но так нельзя. Сделайте что-нибудь!
– Что сделать? – невесело хмыкнул Раэн. – Предсмертные заклинания не отменяются. Мы оба умирали, когда взаимно прокляли друг друга. Ненависть – лучший из скрепляющих растворов. Он никогда не подведет.
– Я простил тебя, – спокойно сказал дракон. – Ты же в своем ослеплении местью не замечаешь очевидного. Если бы сохранилось похищенное тобой сокровище и если бы…
– Нет, меня что, все здесь принимают за дурака? – маг яростно тряхнул головой. – Ладно, капитану простительно, он меня видит первый и последний раз в жизни. Но ты, уважаемый наставник! Ты меня просто поражаешь! Разумеется, я его сохранил – как можно своими руками уничтожить вещь, дающую преимущество? Я же боялся, до омерзения и кошмарных снов боялся, что однажды ты явишься требовать ответа за все, что я сделал с тобой. Конечно, я позаботился, чтобы с этой дрянью, с проклятием всей моей жизни, ничего не случилось!
– Ты его сохранил? – человеческое тело, медленно расстававшееся с угасающей искоркой жизни, из последних сил приподнялось. – Сохранил? Ты, мерзавец, человеческое отродье, ты все эти столетия хранил его – и молчал?
– Надо было кричать об этом на каждом углу? – недоуменно спросил Раэн.
– Тихо! – Маэль вспомнил, что вроде как принял на себя должность судьи и распорядителя. – Значит, предмет вашего… э-э… спора уцелел? Где он находится?
– Так я и сказал, – Раэн снова прислонился к стене и на его лице появилось непроницаемое выражение.
– Деррик… – жалобно сказала Агнесса, – Деррик, пожалуйста…
Раэн ожесточенно замотал головой:
– И не просите, госпожа. Месть – это единственное, что мне осталось. Нет.
– Слушай, ты… – Конан медленно начал подниматься из-за стола. – Где вещь?
– Остановитесь, – на этот раз голос дракона заполнил все уголки комнаты и заставил мелко задрожать давно не мытые квадратики стекол. – Если он не захочет говорить – умрет, но не скажет. Я добровольно отдал ему сокровище, и вернуться оно должно тоже по доброй воле хранителя. Иначе – все бессмысленно. Теперь хоть разок послушай меня внимательно, маленькая гордая злючка человеческого рода. Верни сокровище – и я верну твою жизнь. Настоящую жизнь, как у всех прочих людей. Твой срок пройдет и уйдет, а ты останешься на земле. Ты достаточно умен, чтобы при желании обхитрить смерть, но больше над тобой не будет висеть моего слова!
Раэн насторожился и озадаченно склонил голову набок:
– Звучит заманчиво… Только почему я должен тебе верить?
– Потому что тогда исчезнет и твое проклятие, ты, безмозглое создание! – не выдержал Геллир. – Потому что тогда я стану чем-то одним: драконом… или человеком! Неужели это настолько трудно понять? Или за пятьсот лет ты окончательно разучился думать?
– Гм, – маг недоверчиво уставился на собственные связанные руки, лихорадочно бормоча: – Гм. Так. Взаимоналожение и взаимопритяжение противоположных по смыслу заклятий… Так. Подобного еще никто не проделывал. С другой стороны, и такого трюка, как у нас, еще никем не откалывалось. Так. У Скелоса в пятом томе «Психургической Некромантии» говорится… да кто он, собственно, такой, этот Скелос? Прыщ на Нергаловой заднице? Так. Что же мне делать? Эй, потомок, скажи – что мне делать?
– Ты меня спрашиваешь? – оторопел Монброн.
– Единственный мой потомок по прямой линии, имеющийся в данном помещении – это ты, – терпеливо
