объяснил Раэн. – У меня сложилось мнение, что ты парень умный, хотя и не без придури. Впрочем, человек без придури, по моему глубокому убеждению – пустое место. Ты вроде требовал ответов? Вот, ты их получил. Теперь решай, суди и выноси приговоры. Все в твоих руках. Только умоляю – не торопись. Помни, что от твоего слова зависит судьба старого чокнутого мага и не менее старого дракона. Мы с Геллиром, может, и кажемся странноватыми, но поверь – жить нам хочется не меньше, чем кому-либо другому.
– Я-а… – растерянно протянул Маэль и оглянулся в поисках поддержки. Взгляды всех присутствующих скрестились на нем, взгляды от откровенно умоляющих до мрачно-сочувствующих. Никто не спешил подсказать ему верный ответ, никто не навязывал своего мнения. Ему еще никогда не доводилось решать чью-либо судьбу, и потому Монброн ужасно боялся совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. – Я-а… Ладно, раз решили все повесить на меня, я скажу.
Он вздохнул поглубже, и, стараясь не частить, произнес:
– Как я понимаю, все дело в том, что одному из вас не хочется просить прощения и возвращать отданное на подержание. Вообще-то речь идет о самом настоящем воровстве, что, безусловно, не совместимо с дворянским достоинством и честью. Однако, полагаю, за давностью лет и необычностью ситуации можно не заострять на этом внимание. Так вот, я считаю, что мой предок обязан незамедлительно вернуть взятое и принести свои извинения. Это первое. Еще есть второе. Неужели нельзя сделать так, чтобы в живых остались оба – и человек, и дракон? Почему только один? Если останется жить Эван – замечательно, лучшего и желать нельзя, особенно госпоже Агнессе… но чего будет стоить мир, в котором не будет хотя бы единственного дракона? А если уцелеет Геллир… это тоже хорошо, но как же тогда донна Вальехо? Она-то в чем виновата? Вот. Больше ничего сказать не могу. Извините, если что не так.
– Оба? – медленно повторил Раэн. – Но… это невозможно!
– А ты постарайся, – многозначительным тоном, предвещавшим врагам много новых неприятностей, посоветовал Конан. – Маэль, иногда ты становишься таким рассудительным занудой, что просто жуть берет. Кстати, у тебя морской болезни нет?
– Не знаю, – удивленно ответил Монброн. – Я на кораблях никогда не плавал… то есть не ходил.
– А попробовать не хочешь? – как о чем-то само собой разумеющемся, спросил корсар.
Маэль зажмурился. «Для чего существуют правила и традиции? – Чтобы их нарушать!»
– Хочу!
– Слушайте, мне до скончания времен торчать со связанными руками? – сварливо поинтересовался Раэн. – Драгоценный потомок, прежде чем уйти в пираты и разбойники, может, сделаешь ради дряхлого предка одно доброе дело? Вернее, два.
– Одно я уже сделал, – Монброн вытащил кинжал и перерезал жалобно скрипнувшую веревку. – Какое второе?
– Кажется, я придумал, как можно разделить парочку этих красавцев, – маг с удовольствием потер ноющие запястья. – Но мне понадобится помощь – твоя и, видимо, господина капитана с его головорезами. Между прочим, господа, я представления не имею, что из этого может выйти.
– Что еще взбрело в твою больно умную голову? – подозрительно осведомился киммериец.
– Да так, одна мыслишка, – родоначальник Монбронов предвкушающе ухмыльнулся. – Главное в любом деле что? Правильно, глас народа, народ всегда прав. Что видит, в то и верит, а во что верит – то и есть правда. Потому сегодня вечером мы должны будем показать нашему народу нечто захватывающее, во что он непременно и с восторгом поверит. Раз его несправедливо лишили лицезрения казни – пусть полюбуется на охоту за драконом.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ,
Где каждый из героев отправляется по избранному им пути
Маэль из рода Монбронов Танасульских сидел в нижнем полубаке, опираясь спиной на фальшборт и с удовольствием ощущая под босыми пятками теплые доски палубы, и в бессчетное число раз пытался изобразить из двух имеющихся в его распоряжении отрезков тонкого троса узел, именуемый «двойным перекрещенным». Потихоньку в его душу закрадывалось сомнение: не задалась ли бесчувственная пенька целью довести его до умопомешательства? Только что в руках Орма она с поражающей воображение легкостью свивалась в нечто, напоминающее до крайности запутанную паутину и столь же легко раскручивалась обратно. Стоило прозвучать словам: «Запомнил? Теперь попробуй сам», как веревка обрела самостоятельную жизнь и принялась изворачиваться с проворством угодившей на горячую сковороду змеи.
Маэль укоризненно посмотрел на свое творение – оно больше походило на неопрятное птичье гнездо с торчащими кое-где узелками – вздохнул и принялся распутывать, чтобы приняться заново. Он, конечно, подозревал, что первые дни обитания на корабле окажутся для него тяжеловатыми, но чтобы настолько…
Карак под вылинявшими голубовато-серыми парусами, чуть накренившись на левый борт и высоко задрав корму, продвигался вдоль обрывистого Полуденного побережья на закат. В полулиге от него, держась в кильватере, шел второй корабль – изящно-хищная саэта с низкой посадкой и выкрашенным в ярко-зеленый цвет корпусом. Маэль иногда приподнимал голову, чтобы взглянуть на изумрудное судно, и ощущал внутри нечто вроде слабого самодовольства: как, оказывается, приятно возвращаться домой не с пустыми руками!
Зеленая саэта, носившая имя «Ривекка», всего два дня назад гордо поднимала на своем флагштоке зелено-золотой стяг Шема. Теперь ей пришлось смириться со скромной ролью боевого трофея господ корсаров зингарской короны, вовсю хозяйничавших на ее борту, и с развевающемся на свежем ветерке флагом, украшенным Башней Кордавы.
Через пять или шесть дней Маэль рассчитывал увидеть знаменитую крепость собственными глазами. «Вестрел» и угодившая к нему в плен «Ривекка» возвращались домой, в гавань столицы Зингары. Там, очевидно, «Ривекка» будет с выгодой перепродана, а доход в соответствии с паями разделен между командой карака.
«Ветер Эгера» и «Иньеста» остались в Карташене. «Ветер Эгера» отныне переходил в собственность городского гарнизона. В ближайшие несколько дней ему предстояло торжественно получить новое имя и стать еще одним из военных кораблей Зингары.
Черная стремительная саэта «Иньеста» неисповедимыми путям судьбы обрела владельца уже вечером затянувшегося суматошного дня, что начался с несостоявшейся казни и достойно завершился гибелью опаснейшего чудовища.
«Иньесту» прибрал к рукам хозяйственный Бенни, заявив, что негоже такому хорошему кораблю пропадать без хозяина, если прежний смылся неизвестно куда. И действительно, бывший капитан «Иньесты», счастливо избежав смерти на виселице, более не попадался на глаза никому в городе. Маэль подозревал, что сам Бенни либо кто-то из его многочисленных друзей помог этому человеку как можно быстрее покинуть Карташену – по берегу или по морю – в обмен на право владения судном.
Но все это случилось намного позже. И многое из того, что обрушилось на Карташену в последующие луны, началось в неприметной таверне «Рыбьи слезы», где пять человек – точнее, четыре человека и один воплощенный в человеческом теле дракон – искали выход из, как казалось, безнадежно захлопнувшейся ловушки.
Робкий свет надежды забрезжил, когда выяснилось, что предмет давнего раздора между драконом Геллиром и его учеником, магом Раэном из Танасула, уцелел. Раэн, для порядка поупрямившись и заставив всех изрядно разозлиться, согласился наведаться туда, где хранился этот предмет, и привезти его в таверну. Разумеется, присутствовавший при сем корсарский капитан заявил, что не доверяет ни одному колдуну в мире, и что отпускать мага куда-либо без сопровождения – просто глупо. Он уйдет, а они все будут ждать его, пока океан не высохнет.
Однако сам корсар в охранники не подходил – сейчас ему было ни к чему лишний раз показываться в городе, да и Агнесса боялась оставаться одна с умирающим получеловеком-полудраконом на руках. В компании корсара она, как ни странно, чувствовала себя уверенней.
Ди Блайи на столь ответственную должность не годился хотя бы потому, что был просто не в состоянии справиться с магом, если тому взбредет в голову удрать.
Называть место, где хранится сокровище, Раэн наотрез отказался и уселся на пороге комнаты, с довольным видом наблюдая за разгорающейся ссорой. Маэль вздохнул, вполголоса проклял злонравного
