— Я покажу тебе место. Ты сам все увидишь.
— Ты боишься туда войти, потому что это место для Жреца Луны священно. Поведешь меня туда и добудешь для меня это оружие.
— Пещеры больше не существует. Я же говорю, что показал бы тебе.
— А я говорю, что ты лжешь. — Лис воинственно наклонился вперед. Собаки приготовились отразить нападение. Цепь, соединяющая жерди, впилась Конвею в затылок. Перед глазами замелькали какие-то тени. Плечевые суставы хрустнули под напряжением.
Лис отступил. Он был на расстоянии двух шагов, когда сдавленные стоны Конвея наконец утихомирили собак.
Невольное отступление лишило Лиса учтивости. На лице проступили ненависть и ярость.
— Жрецу Луны нужно это оружие. Ты ему его и достанешь.
— Я не могу. Оно похоронено под грудой камней.
Тут Конвей взглянул на кочевников. Они показались ему нетерпеливыми куда больше обычного. Убийственно молчаливые. Выжидающие. Конвея обуял холодный страх.
Вдалеке заухала сова. Пять нот, все одной тональности, придавали ее крику требовательный, уверенный оттенок. Какой-то уголок сознания Конвея соединил с этими звуками огромную рогатую птицу, которую называли ночным тигром.
Лис продолжал:
— Жрец Луны сказал, что ты станешь лгать. Он разрешил мне выбить из тебя правду силой.
По рядам воинов пробежало легкое оживление. Конвею показалось, что они подошли ближе. Он ответил:
— Пещера разрушена. Уничтожена. Можешь убедиться сам.
— Жрец Луны никогда не ошибается.
— Однажды я от него сбежал. Тогда он ошибся. Теперь он меня поймал. Думаешь, я стал бы ему или тебе врать? Сейчас?
Вне себя от ярости, Лис заорал:
— Ты сбежал, потому что вы все сложили вместе вашу колдовскую силу. Он слушал тебя. Верил тебе. Предатель. — Лис повернулся к воинам. — Ну как, время пришло?
Они взорвались. Некоторые прыгали и танцевали, радостно гикая.
У Ланты невольно вырвался слабый вскрик, в котором сквозили испуг и отчаяние.
Лис успокоил своих людей, все еще наслаждаясь их реакцией. Он обратился к Конвею:
— Когда ты увидишь, что мои люди сделают с твоими женщинами, ты сам будешь умолять достать для меня оружие-молнию.
Конвей моргнул, не веря своим ушам. Поняв наконец всю степень вероломства, он вышел из себя. Собаки, почуяв его немую ярость, принялись, как им подсказывали инстинкты и выучка, пытаться достать противника. Лис немного отступил и стал расхаживать взад и вперед перед ними, ухмыляясь. Он вытянул из огня горящую головешку, тыча ею в морды напрягшихся и рвущихся вперед животных. Микка цапнула ее, обожгла себе рот и язык, заскулив от боли и отчаяния.
Ее визг вернул Конвея к действительности. Медленно, чуть ли не через силу, он выползал из ямы безумия. От рывков собак, привязанных к его рукам, шея и плечи тряслись. Лицо кровоточило от ударов о кору дерева.
Снова обращаясь к воинам, Лис поднял кулак. Шум прекратился, все ждали его слов. Лис торжествовал:
— Видели? Он этого не ожидал. Видели его лицо? Посмотрите на него. Представьте, что он чувствует. Он отдал нам женщин, обеих. Вы все сделали так, как надо. Я предупреждал, чтобы вы не испортили сюрприз. Знаете почему? Я говорил вам, что это будет миг наслаждения. Мы застали его врасплох. Представьте те муки, что он испытывает при виде нашего наслаждения. Ведьмы теперь наши. Жрец Луны обещал победить их силу, и он сделал это. — Раздались возгласы одобрения. Воины подошли ближе.
Жестом Лис остановил их, и они стали по обе стороны огня. Конвей видел жадные, жестокие лица, языки пламени и снова лица. Позади них застыли в бесстрастном покое освещенные деревья. И чернота. Лис продолжил:
— Все будет сделано как следует. Сегодня мы позабавимся с черненькой и заставим ее заговорить. Увидите, как искусно я буду поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока мы не получим оружие-молнию. — Он обернулся к Конвею: — Когда взойдет солнце, поведешь нас в пещеру. Если сделаешь свою работу на совесть, я убью ее быстро и аккуратно. Потом покажешь нам дорогу к оружию-молнии. Ведьма-Жрица будет тебя вдохновлять. Как и черненькая, она умрет легко или же очень-очень медленно. Выбор за тобой.
Конвей повернул голову так, чтобы видеть Ланту. Ее лицо было все в слезах, но она уже не рыдала. Лицо выражало решимость, которая не могла скрыть страх, но Жрица отказывалась ему подчиниться. Лис отошел назад, довольно наблюдая за страданиями пленников.
Во взгляде Ланты в сторону Лиса сквозило чувство, какое она, должно быть, испытывала, посмотрев на что-то зловонное. Когда она повернулась к Конвею, ее взгляд стал умоляющим. Силясь дать ему понять, что скрывается за ее словами, она заговорила:
— Наши дни сочтены. Все кончено. Посмотри на него. У него нет жалости. Он злорадствует, вкушая каждый кусочек нашего несчастья. Он — ненасытное чудовище, которое сопит и чавкает до тех пор, пока не набьет свою мерзкую пасть. Что бы ты ни сделал, ты ничего не изменишь. Если только ты не выживешь. Так что живи, любовь моя. Помни меня. Знай, что твоя любовь — единственное, с чем я не хочу расставаться.
Конвей покачал головой. Прежде чем он смог что-нибудь вымолвить, Ланта с мольбой в голосе произнесла:
— Моя жизнь, моя смерть бессмысленны, если ты умрешь. Не позволь нам умереть понапрасну. Подумай обо мне, обо всех твоих друзьях. Живи, чтобы они любили тебя так, как я люблю и буду любить даже в Далекой Земле.
Лис что-то заподозрил. Сделав несколько шагов, он левой рукой ударил Ланту. От небрежного удара ее голова дернулась и стукнулась о ствол дерева. Отпрянув, Ланта опустилась на землю, щека ее мгновенно вспухла и покраснела.
Обратившись к Конвею, Лис процедил:
— В том, что она сказала, был какой-то знак. Не пытайтесь перехитрить меня. Ты достанешь мне оружие-молнию. За каждую секунду задержки, за каждую твою выходку отвечать будут женщины.
— Ты — просто кусок дерьма. Ты и этот змеиный помет, которому ты поклоняешься. Твоя очередь еще придет. Даю слово.
— Хорошо, хорошо. — Зубы Лиса блеснули. — Хозяин велел мне привести тебя в нормальном виде. Но он ничего мне не скажет, если ты вынудишь меня применить силу. Ну, сражайся. Оправдай меня.
— Мэтт! — это был голос Ланты.
Конвей умолк. Его подбородок упал на плечо. Положив голову на его ногу, Карда прижал уши и зарычал. Темные понимающие глаза собаки не оторвались от Лиса, даже когда один из Дьяволов поднял обломок скалы размером с кулак и запустил его в животное. Карда тявкнул, затем зарычал.
Конвею показалось, что это его сердце рычит на врагов, собака будто передавала его чувства. Разумеется, это была ярость, страстное желание рвать, крушить и убивать. Но еще и отчаяние. И поражение. Конвей всегда старался не приписывать собакам человеческие качества, как бы сильно он их ни любил. Но он знал, что они могут радоваться, страдать, заботиться. Они всегда живут по совести. Ему не верилось, что псы могут предчувствовать смерть. Он верил, что они ее понимают. В подавленном, несчастном рычании Конвею послышалась скорбь животного по такому позорному концу.
То, что Конвей ощущал сам.
Видеть, как женщины медленно умирают в лапах Лиса, было невыносимо. Но отдать Лису то, что он требовал, в надежде сократить их агонию, было бы вовсе непростительно. Безжалостная жестокость выбора была безупречной. Ни одна из женщин не могла избежать насилия. От решения Конвея зависело то, сколько продлятся их мучения. Единственным выходом была смерть.
Сова — ночной тигр — прокричала снова. Микка подняла голову. Конвей вздрогнул при виде ее опаленной морды, липкого пятна на шее и груди, измазанных непрерывно текущей из пасти слюной. Через
