просочились одна сквозь другую со смиренностью ряби на поверхности воды.
Смирение.
Слово отдавалось у Конвея в мозгу. Он обмяк, желая верить. Верить чему?
Его глаза болели и требовали передышки. Он подумал о танцорах, таких расслабленных, таких спокойных. Он их ощущал.
Невероятное знание подсказало ему, что, вместе танцуя, Малые вместе обретают покой. Он почувствовал, как выходят наружу воспоминания, хотя продолжал воспринимать происходящее.
Смирись.
Конвей подумал о Ланте. Ее образ стирался, он словно отказывался от нее. Малые забирали его разум. Он хотел. Боялся. Перед ним раскачивались потные воины, от них шел густой пар. Невидящие глаза уставились на вялые лица. Гладкие намокшие волосы спадали вниз. Музыка резала уши. Конвей попытался отстраниться. Его веки беспомощно упали.
Он не мог расстаться с Лантой. Даже несмотря на столь могущественное таинство, уводившее его куда-то вдаль.
Он снова открыл глаза. Воинов сменили одетые в костюмы танцоры. Они поднесли духовые трубки к губам, отчего их вуали превратились в уродливое подобие черепов. От глубокого вдоха их груди раздулись. Они нацелили трубки на Конвея.
Он попытался встать, закричать. Но у него не было сил. Он услышал смех. Беззаботный, звонкий. За смехом раздался голос. Слова звучали так, словно проходили сквозь улыбку.
Смирись.
Ему не оставалось ничего другого.
Глава 59
Конвей поднял к лицу руку — у него зачесалась щека. Но пальцы натолкнулись на ткань. Зуд был слабым, едва ощутимым, и Конвей решил не трогать повязку.
Ему не хотелось просыпаться. Это не очень удобно — спать сидя, сказал он себе. Кроме того, ему было холодно, но холод будто кружил рядом, не желая касаться человека.
Сам того не понимая, Мэтт чувствовал, что он не должен спать. Какое-то воспоминание, очень для него важное, пыталось пробиться сквозь сон.
Что-то должно произойти. Он чувствовал это. Он не должен спать, ему надо проснуться и отбросить это сладкое оцепенение лени.
Странное ощущение — ему было трудно проснуться, сон не хотел покидать его.
Маски. Духовые ружья.
Сон слетел с него, и Конвей моментально вскочил на ноги, выставив перед собой кулаки, готовый обороняться. В десяти шагах от него, злорадно ухмыляясь, припал к земле Лис. Конвей ударил его в шею.
Крик Ланты вернул Мэтта к действительности. Он неловко остановился, изо всех сил пытаясь совладать со своими сознанием и телом. Мышцы плохо слушались Конвея. Прежняя сонливость и апатия сменились агрессивностью и ненавистью.
Ланта снова окликнула его. Неохотно отведя глаза от лица своего противника, Конвей вздрогнул, увидев, что Лис связан. Воин обернулся, ища глазами Ланту, и снова вздрогнул, увидев, что та стоит неподалеку и мило улыбается ему. Более того, рядом с Лантой стояла Тейт, как всегда, с озорной усмешкой.
У Конвея закружилась голова. Наваждение прошло, и он почувствовал себя гораздо лучше.
Ланта снова улыбнулась ему. Конвей понял — она почувствовала, что ему стало лучше. Он громко рассмеялся.
— Ну, ладно. Я, как всегда, узнаю все последним. Что произошло?
— Очищение. — Ланта подняла руку и показала куда-то в сторону. Взглянув туда, Конвей увидел Тиниллита. Тот стоял неподалеку и застенчиво улыбался.
Конвей снова посмотрел на Ланту.
— Что значит «очищение»? Я уверен, что это как-то связано с танцем.
Тиниллит ответил:
— Танец. Музыка. Нет, больше — сознание. Сознание всех нас. — Вождь Малых сделал широкий жест рукой, показывая на людей своего племени; гордость светилась в его взгляде. — Танец Малых исцеляет. Это часть очищения.
— Я действительно чувствую себя гораздо лучше. — Конвей прикоснулся к своему горлу. Оно было забинтовано, но боль исчезла, оставив после себя лишь небольшое покалывание. Почти с благоговением он произнес: — Раны зажили — я чувствую это.
Тейт протянула ему свои руки.
— Посмотри, Мэтт. Ты не поверишь своим глазам. — Женщина пошевелила пальцами. Было видно, как они двигаются под толстым слоем бинтов. Это поразило Конвея даже больше, чем его собственное чудесное исцеление. Его напарница стояла рядом с ним в полном здравии; казалось, что она и не болела той страшной болезнью. Мэтт вновь повернулся к вождю Малых.
— Как ты это делаешь?
Некоторое время Тиниллит озадаченно смотрел на него. Потом вождь разразился громким хохотом.
— Лучше спроси меня, как я вижу. Спроси меня, как я думаю. — Он склонил голову набок. — Да, спроси меня, как я думаю. Очищение — это работа мысли. Я посылаю свое сознание в другое место, я чувствую сознание другого человека.
Внутри Конвея все похолодело. Если верить словам Тиниллита, то все Малые — телепаты. Но по здравому размышлению он отбросил эту мысль — телепатов нельзя взять в плен; кто сможет поймать их?
Тиниллит подробно рассказал о психических возможностях людей своего племени:
— Малые не видят того, что творится в душе другого человека. Они… — Вождь замолчал и задумчиво нахмурил брови. — Врываться в чужой мозг некрасиво. И неправильно. Помнишь, я говорил тебе, что лес — наш друг? Мы живем за счет лесных обитателей. Они — дары леса, и мы благодарим их за то, что они даруют нам жизнь. Когда мы идем среди животных, то даем им знать, что не причиним никакого вреда. Но если мы охотимся на них, то никогда не делаем этого — охотятся и убивают с пустым сознанием. Охотник думает, но не ненавидит и не любит. Тот, кто охотится, перемещает свое сознание в мозг другого человека, который в это время не на охоте. Тот, кто убивает, становится очень уязвимым, и, чтобы остаться нормальным человеком, он должен быть прощен.
Конвей произнес:
— Никто не любит убийства, но кому-то приходится убивать. Ты говоришь, что человек должен убивать, как падающее дерево, без страха или ненависти. Я не могу согласиться с тобой.
— Был ли спокоен твой разум, когда ты проснулся после очищения?
Конвей неохотно кивнул. Тиниллит продолжал:
— Танец соединяет нас. Он очищает сознание. Ни одна душа не может жить там, где сознание засорено.
Конвею почудилось, что он видит каких-то людей без лиц и они манят его к себе. Он отогнал от себя это видение.
Тиниллит тем временем продолжал:
— В нашем племени танец очищения ведут самые великие воины. Они переносят нас в места, где мы снова становимся одним целым. Они видят, кто закрыт, а кто не в силах сам открыться. Ты и твоя подруга Тейт никогда раньше не участвовали в очищении, и нашим танцорам пришлось прибегнуть к оружию, чтобы очистить вас от грубых мыслей. Они просили меня передать вам свои извинения за то, что у них не все получилось так, как надо.
