наблюдательный пункт.
— Побудь здесь, — сказал Эмсо Джалите. — Я уверен, что снаружи тоже никого нет, но пойду посмотрю и вернусь за тобой. Мы возвратимся в замок вместе. — Джалита, по-видимому, пыталась возражать, потому что Эмсо твердо и решительно ответил: — Я не должен позволять тебе идти одной. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Теперь мы заключили соглашение, ты и я.
Налатан был рад, что он не смотрит на нее. Глядеть на Джалиту с вожделением казалось ему непростительной глупостью.
Когда Налатан выходил из конюшни, было еще достаточно темно, но последние звезды уже уходили, уступая место новому дню. Он поспешил к дому, но не направился в свою комнату, а пошел в банные помещения, расположенные по соседству с кухней замка. Всегда желанный душ был прохладным. Открыв затычку в днище большого деревянного бака, Налатан постоял под струей воды, намылился, потер тело и смыл мыльную пену с шеи. Ковшиком он зачерпнул горячую воду из медного котла, стоящего на медленном огне, и вылил ее в чан, а затем долил холодную воду в котел. Вода в чане оказалась слишком горячей, и Налатан добавил туда холодной, чтобы получить именно такую температуру, какую хотелось. Он плеснул в чан воду из керамического кувшина, и помещение наполнил пар с острым запахом полыни.
Здешние люди очень любили запах полыни. У Налатана он вызывал воспоминания о его детстве, проведенном в Суши. Но сейчас у него не было времени на подобные воспоминания, мысли о настоящем затмевали все остальное.
Закрыв глаза, он прислонился к грубым кедровым жердям. Налатан думал об Эмсо; каким же он оказался дураком и каким хорошим человеком был, пока его не одурачили.
Он думал о том, что и его обманули.
Эти воспоминания терзали его. Джалита совсем не походила на Доннаси; не было никакого сравнения. Кроме того, ложь — это всегда ложь.
Мысль об измене постоянно вертелась в его голове и скреблась там, как кошка с острыми когтями. Налатан чуть сменил положение, почувствовав, как неудобно он сидит.
Конечно, он сознавал, что любовь заставляла и его совершать необдуманные поступки. Почему же следует осуждать Эмсо за то, что могло случиться с любым мужчиной? Должны ли рушиться жизнь и честь из-за мимолетного страстного увлечения? И причиной всего этого была женская ложь?
Об этой лжи мог знать только шпион.
Налатан огляделся вокруг. Флегматичное спокойствие камней и вид жердей из вековых кедров подействовали на него умиротворяюще. Во всем этом ощущалось постоянство, устойчивость и терпение.
Налатан решил, что следует вести себя с Эмсо как обычно; по крайней мере сейчас. Если Эмсо поймет, что вся эта сцена в конюшне была не более чем дешевой приманкой, то он просто отбросит ее, как выливают использованную грязную воду. Кроме того, Леклерк тоже вряд ли купится на удовольствие услышать несколько льстивых слов и взглянуть на чью-то нежную кожу.
Джалита явно переоценила свои силы. Женщины часто ошибаются в том, чего они могут добиться от мужчины.
Поднявшись, Налатан вылез из лохани. Его обволакивал струящийся пар, и облачко легкого тумана тянулось за ним, пока он шел к шкафу с полотенцами. Вытираясь, он принял решение.
Было бы все-таки разумно понаблюдать за Эмсо. Не шпионить, конечно, но проследить, чтобы быть уверенным, что он не сделает неверных шагов, которые нельзя будет исправить. Он подумал и о Джалите. Будет нелишним и не составит большого труда время от времени следить и за ней. Безусловно, сейчас очень важно защитить Эмсо. Гэн был вне опасности; Эмсо должен прийти в чувство задолго до того, как наступит серьезный момент. Однако репутация Эмсо могла пошатнуться, и об этом нужно помнить.
Еще не одевшись, Налатан окунул полированное медное зеркало в горячую воду, чтобы оно не запотело. Теперь он достал его, укрепил на полочке, подвешенной над скамьей, намылился и начал бриться. Лезвием ему служил один из ножей, которые были пристегнуты ремнями к его бицепсам. Глянув на него, Налатан нахмурил брови — кромка ножа оказалась тупой, а это было непростительной беспечностью.
Наконец это нудное занятие было закончено. Он оделся и направился в обеденный зал, проходя через кухню. Ему нравилось это место. Кухня в его монашеском поселении была аскетичной — просто помещение, где из сырых продуктов делали готовые блюда. И вовсе не оттого, что настоятели монастыря не ценили хорошей пищи, или потому, что считали, будто должны плохо питаться в наказание за какие-то неизвестные грехи. Просто никто не побеспокоился обучить нескольких поваров, а монахи спокойно принимали любой установившийся порядок.
Зайдя на кухню, Налатан мгновенно забыл обо всех своих проблемах. Над огромными котлами струился пар, источающий тонкие аппетитные запахи. Аромат шипящего на сковородке копченого бекона приятно щекотал ноздри. Вокруг летали незлые шуточки трудолюбивого кухонного народа, который добродушно журил его за вторжение на их территорию. Повариха, толстая румяная женщина, громко втянула носом воздух, когда он проходил мимо нее.
— Опять ходил мыться? От тебя пахнет полынью. Люди используют ее в начинке для цыплят, а не купаются в ней.
У этой поварихи были практически неограниченные полномочия. Кроме того, она управляла всем этим аппетитным миром. Налатан относился к ней с большой симпатией.
Пройдя еще несколько шагов, он стащил блин с горячей сковородки и выскользнул за дверь. Усмехаясь от удовольствия и уплетая свою добычу, выпеченную из пшеницы, ржи и кукурузных зерен, он устроился на скамейке за одним из столиков на козлах. Кувшины с молоком, бочонки с медом, горячий перечный соус, соль и другие приправы представляли собой уютный и аппетитный островок, протянувшийся вдоль всего стола.
Он съел целую горку блинов с беконом и яйцами, убеждая себя, что дневная работа требует основательной заправки с утра. Однако, как только он закончил трапезу, его хорошее настроение померкло под тяжестью воспоминаний о прошедшей ночи. Он поспешил уйти, оставив в молчаливом недоумении повара, протягивающего ему его обычную вторую кружку чая.
Налатан направился прямо в конюшню, чтобы оседлать своего коня. Тусклый свет низкого осеннего солнца тщетно пытался согреть землю. Мрачные серые облака медленно плыли на запад, обещая уже снег, а не дождь. Воздух казался тяжелым и сырым. Налатан посмотрел на восток — там возвышались стены замка, закрывая вид на унылые, окутанные туманом Горы Дьявола. Он старался не думать о жене и о том, что между ними произошло.
Вдоль стен замка в некоторых местах выступали специальные укрытия. Это были грубые деревянные навесы, предназначенные для отдыха стражи, свободной от несения службы, для хранения припасов, питьевой воды и других потребностей охраны. Налатан направил свою лошадь к одному из таких сооружений. Заведя лошадь внутрь, он сел, подогнув под себя ноги, прислонился спиной к стене и стал ждать.
Самый лучший охотник — не обязательно самый меткий стрелок или лучше других выслеживающий зверя. Те, кто чаще всего настигает добычу, обладают другим, более важным талантом — они умеют предвидеть.
Джалита говорила о друзьях, которые должны помочь Гэну в управлении государством, но Эмсо не спрашивал ее об именах.
Налатан представил себе, какую ночь провел Эмсо после того, как они расстались с Джалитой. Бедняга, его мозги, должно быть, вскипели, как капли воды на раскаленной плите — шипение, брызги, хлопки! Пробуждение тоже будет невеселым, когда Эмсо с опухшими от бессонницы глазами примет решение обсудить с кем-нибудь сложившуюся ситуацию.
Налатан поерзал, устраиваясь поудобнее. Ничего не случится, если Эмсо не появится, пока не придет время заниматься обычными дневными делами. Однако если он отправится куда-нибудь верхом, то было бы интересно проследить, какое направление он выберет.
За этими размышлениями Налатан едва не упустил Эмсо.
Тот вышел из замка и направился к конюшням, но потом вдруг свернул в сторону. Налатан вскочил на лошадь и, послав ее в галоп, помчался к западным воротам. Добравшись туда, он увидел Эмсо, идущего по дороге к пристани. Не теряя времени, тот вступил в переговоры с рыбаком, что-то объясняя ему и отчаянно
