«Получается чересчур много трудностей. Разваленный город, разбомбленный, захламленный, кругом пожары, все покрыто льдом, люди едва движутся, а борьбы не показано. Оборона не показана. Разве это оборона? Скажут, вот правители, довели город до такого состояния. Направление взято неправильно. Показываются мрачные стороны, а действительная жизнь — борьба с трудностями, борьба за то, чтобы сохранить город, народ, — не показана. Следующее замечание. Эпизоды в картину натасканы отовсюду... Вермишель какая-то. Это американщина в самом худшем виде. Пролог неудачен. Музыка нехорошая, заунывная... Возьмите [фрагмент, когда] продовольствие везут в Ленинград, а почему вы не заметили, когда Ленинград отправлял фронту пушки, минометы и пр. Не такую задачу мы ставили. У вас самолеты обратно везут только раненых. В то же время на самолетах ехали бодрые рабочие в глубь страны, мы отсюда посылали средства связи, пушки, следовательно, город еще и помогает стране, отоваривает своеобразно своей собственной продукцией...»118.
А.А. Жданов:
«Картина большая, поэтому с одного маха трудно впечатление составить, а работа порядочная...
Насчет музыки. Согласен, что она душераздирающая. Зачем это? Совсем не нужно оплакивать. Живем, воюем, будем жить, зачем же реветь в голос? Не помню, в прологе или во второй части показана старуха в садике сидит — это вещь неудачная, словом, старуху надо исключить.
Показан митинг, посвященный началу войны, а публика никак не реагирует. Нехорошо это, как будто не про нее писано, а оратор разрывается. Неправильно...
Во второй части показано Народное ополчение, стреляют, идут части, затем опять стреляют, затем показаны призывные пункты, показано, как погнали стада коров, пошли армейские части, потом свиньи пошли по Кировскому проспекту. Получается все едино — кого-то куда-то гонят... Это напоминает картины Чаплина; сначала стада, а потом безработных показывают, помните? Не подходит, народ будет иронизировать...
...Первой должна быть показана оборона. Надо показать, что есть враг, а он совершенно не показан. Враг показан только в виде пленных, причем тщедушного и жалкого вида. Спрашивается, в чем дело? Если враг такой, то откуда трудности, блокада, разруха, голод, холод и т. д.? Неправильно показан враг. Надо показать соответствующе врага и нашу оборону, показать какой-нибудь участок — 23-й, 42-й армии хотя бы... Надо показать в чем дело, показать, что враг... около Ленинграда.
В картине переборщен упадок. Вплоть до торчащих машин! Выходит, все рухнуло... Люди говорили, что голодаем, но живем надеждой на победу...
Показан у вас один кадр очистки города, а второй кадр говорит о том, что через кучу снега люди не могут перелезть... Получается ведь, чистили-чистили, а опять лезть через Монблан.
Абсолютно не показана ленинградская женщина. Ее нужно показать. Она сыграла огромную роль и сейчас играет. Не показаны команды ПВО в обороне города, которые также играют исключительную роль. Показали бы молодежь, дежурившую на крышах, борьбу с «зажигалками»...
Картина не удовлетворяет. Она представляет из себя большую кашу. Все дело надо привести в систему...»119.
Деятельность творческой интеллигенции, особенно в органах массовой информации контролировалась редакцией того или иного издания (газеты, журнала или радиокомитета), цензором горлита120 и, наконец, подлежала одобрению со стороны отдела пропаганды и агитации горкома ВКП(б). Подчас взгляды писателей и поэтов расходились с тем, что требовали от них партийные функционеры. Естественно, что и в среде писателей не было полного единства в вопросе о том, что в первую очередь должно найти отражение в художественных произведениях о блокаде. Стенограмма совещания ленинградских писателей 30 мая 1942 г. показывает разные точки зрения наиболее творчески активных членов ЛОСПа, а также присутствовавшего на встрече А.Фадеева.
В.К. Кетлинская в своем выступлении отметила, что ленинградская тема в творчестве писателей была одной из важнейших, что «желание писателей написать о пережитом совпадает с тем, что требует страна — дать правдивый литературный документ о Ленинграде». Уже написаны три поэмы (Инбер, Берггольц и З.Шишова), ряд стихотворений и прозаических произведений. Первые опубликованные и прочитанные в рукописи произведения о Ленинграде показывают, что
«пока внимание наших писателей обращено преимущественно к тем большим трудностям блокады, которые всем пришлось пережить, в частности, к трудностям 1941—1942 гг., и к показу стойкости ленинградцев в эти трудные месяцы. Это естественная человеческая потребность написать такого рода отклики на ленинградскую тему... О зиме 1941—1942 гг. , о стойкости, с которой люди выдерживали эти трудности, рассказать надо, надо рассказать об этом народу просто, без прикрас, без лакировки, ибо в этом и есть героизм»121.
Поэтесса О.Берггольц была убеждена, что переживший зиму ленинградец является прототипом нового человека, и его качества должны стать достоянием всей страны:
«Самая важная тема для ленинградцев — они сами. Сталин сказал, что опыт войны учит. Опыт обороны Ленинграда, может быть, учит вдвойне и втройне. Вопросы жизни и смерти очищены здесь от всего случайного, наносного. Если до войны мы несколько торопились, пытаясь каждого человека, аккуратно платившего членские взносы, превратить в нового человека, если до войны мы такую картину как «Светлый путь», принимали за что-то стоящее, то после ленинградской зимы мы можем говорить о действительно новых людях, о действительно новом человеке, который родился и вырос в Ленинграде, и это опять-таки обусловлено условиями жизни в Ленинграде в этом году. Эти новые черты ленинградца должны стать достоянием всей страны и достоянием самих ленинградцев. Писатель- пропагандист должен говорить с ленинградцами не для того, чтобы заставлять их умиляться над самими собой, не для того, чтобы заставить их вновь переживать страдания, а для того, чтобы внушить ленинградцу: ты такому научился, что ту тяжесть, что тебя ожидает, ты, несомненно, вынесешь.
...Мы уже начинаем издали видеть зиму ...Многим она рисуется как бесконечная вереница гробов. Гробов было очень много, говоря о Ленинграде, мы не избежим разговора о гробах, но надо помнить, что не гробы одолели, а живые люди, заменяя традиции, меняя их новыми, в Ленинграде победили смерть. Ленинград уже победил... победил как человеческий коллектив»122.
С позицией О.Берггольц был в некоторой мере солидарен А.Л. Дымшиц, заявивший, что «писать о Ленинграде нужно без сентиментальности, ненужных страданий, которые только оскорбят читателя. Надо подчеркивать героизм ленинградцев, непреклонную непобедимость этих людей»123.
А. Фадеев прямо затронул проблему политического контроля, подчеркнув, что героизм без трудностей и страданий населения показать невозможно:
«Самое большое, что мы можем дать сейчас, чем мы можем вдохновить сейчас — это показать наших людей во всем объеме их личности, их героизма, их исторической роли, показать их моральный, организационный, идейный, политический уровень, показать, почему они в этой войне победили...
Говорят, что «цензура не дает возможности показать эти трудности»... Мы должны писать правдиво. Если мы не покажем трудности, через которые мы прошли, тогда мы не можем показать и противоречие, и драматизм в борьбе, и тогда героизм наших людей без этих трудностей будет снижен...»
В условиях Ленинграда главным пафосом некоторых писателей было изображение трудностей. По мнению Фадеева, таких было меньшинство. Он отметил, что были исследования психологии голода, истории осажденных городов (Китая, Индии и даже Парижа), «где люди умирали по законам капитализма без перспектив на возрождение. Показывать [голод] надо так, чтобы дать людям увидеть перспективу»124.
Несмотря на жесткую систему контроля, 13 июля 1942 г. произошло чрезвычайное происшествие — в эфире ленинградского радио прозвучала часть поэмы З. Шишовой «Дорога жизни», запрещенной к передаче отделом пропаганды и агитации 11 июля «как политически неправильная». Радиотрансляция была прервана по требованию горкома, переданного по телефону. Главные недостатки произведения, по мнению заведующей сектором культуры Паюсовой, состояли в том, что в нем «чрезвычайно односторонне» изображалась жизнь Ленинграда зимой 1942 г. Основным мотивом поэмы была обреченность ленинградцев, а героические труд и борьба выпали поля зрения автора произведения. «...Как и везде [в произведении господствует] физиологический, поверхностно-обывательский подход к изображению событий и людей», — писала Паюсова. Для подтверждения своего заключения об «усиленном нагнетании автором изображения
