остаются убитых».
«Обстановка очень трудная. Придется ли вообще встретиться друг с другом? В особенности тяжело переживаем с 10 августа. Трудно переживать минуты, в которые можешь умереть беззащитно, без нанесения поражения врагу».
«У многих бойцов мнение такое, что вряд ли нам с немцем справиться, ибо самые боевые кадровые силы у нас потеряны. Что было в 1914 г., то и сейчас — у него техника, а у нас дубинка».
«Уже никому из нас не секрет, что мы должны погибнуть рано или поздно. Все возмущены, почему за последнее время ни один наш самолет не летал над фронтом».
«Вернуться живым домой не придется, сами знаете какая обстановка. Я из первой роты кадровик только один остался. Оставшиеся здесь, кроме уехавших в Детское, уже убиты, остальные приписники»145.
Политуправление Северо-Западного фронта 30 августа 1941 г. сообщало об опасном росте числа самострелов. С 15 по 20 августа военной прокуратурой за это преступление было привлечено к ответственности 24 человека, а с 20 по 25 августа — уже 56. При этом Политуправление подчеркивало, что приведенные данные об уровне членовредительства в частях фронта являются далеко не полными. Во многих госпиталях около 50% раненых составляли лица, подозреваемые в членовредительстве. Так, в эвакогоспитале № 61 из 1 тыс. раненых оказалось с ранениями в левое предплечье 147 человек, в левую кисть — 313, в правую кисть — 75, при этом «многие имели явные признаки самострела»146.
Кроме того, управлением коменданта г. Ленинграда с 16 августа по 22 августа были задержаны около 4300 человек, покинувших фронт, главным образом его южный участок, и пробравшихся в город. Среди задержанных 1412 человек оказались бойцами и командирами армии народного ополчения.
Заградительная служба на подступах к Ленинграду в то время не обеспечивала перехвата дезертиров, имевших возможность проникать в город не только в одиночку, но и группами147. В связи с этим Политуправление фронта призывало политработников и коммунистов «повысить бдительность, тщательнее проверять личный состав в частях и подразделениях», т. е. ориентировало их на выполнение функций особых отделов.
4 сентября 1941 г. в письме в редакцию фронтовой газеты «На страже родины» красноармеец Л.П. Островский просил разъяснить волнующие прибывших с фронта бойцов вопросы, ибо, как он признавался, «мы сами мало знаем о политике». Среди прочих были вопросы об отсутствии на фронте советской авиации, об угрозе СССР со стороны Японии, о плохой военной подготовке в тыловых частях. В письме содержалась критика в отношении довоенной внешней политики Советского Союза («Нашим хлебом фашисты и бьют нас»).
Еще одна причина неудач виделась автору письма в измене высшего командования, которую «наше информбюро скрывает от народа». Имелось неверие и в прочность тыла. Указывалось, что «в Ленинграде и Москве есть все предпосылки к созданию пятой колонны», что «Ленинград будет отрезан и сдан, так как среди нашего комсостава есть те, кто готов предать нас»148.
Очевидно, что такое обилие вопросов и характер их постановки явились следствием самостоятельных попыток разобраться в причинах происходящего на фронте и в стране. Стремительно падавший авторитет советской прессы и в целом политаппарата вызывали серьезное беспокойство особых отделов.
Не случайно, что в условиях, когда особым отделам отводилась ключевая роль в обеспечении стойкости войск, инициатива постановки вопроса о необходимости коренного улучшения работы политап- парата принадлежала именно им. В начале сентября 1941 г. офицеры особого отдела 23-й армии направили командующему Ленинградским фронтом письмо, в котором была дана оценка сложившегося в армии положения и сделаны соответствующие предложения.
Авторы письма Лотошев и Николаев указывали, в частности, что агитационная работа в армии и среди населения «скучна и однообразна», что несмотря на большой аппарат, значительное количество проводимых совещаний, она «не носила настоящего наступательного характера». Лотошев и Николаев подчеркивали, что «советский народ, бойцы фронта и тыла заслуживают того, чтобы с ними говорили прямо и открыто». Распространение слухов, сплетен и провокаций они объясняли отсутствием необходимой разъяснительной работы по важнейшим вопросам, волновавшим всех красноармейцев.
Говоря непосредственно о функциях особых отделов в этих условиях, Лотошев и Николаев подчеркивали, что «жестокими и безжалостными в отношении тех, кто плохо воюет, необходимо быть лишь после того, как будет проведена откровенная беседа о причинах создавшегося положения»149. Однако в докладной записке Жданову в связи с этим письмом начальник Политуправления фронта Тюркин, указав на справедливость сделанных в нем замечаний, ни словом не обмолвился о необходимости более полного информирования личного состава хотя бы в той части вопросов, которые его непосредственно касались150.
23 октября 1941 г. начальник Политуправления Ленфронта издал специальный приказ о необходимости борьбы с пропагандой противника, в котором говорилось:
1) начальникам политотделов армий лично проверить состояние агитационно-пропагандистской работы, особенно в частях и подразделениях, где эта [вражеская] пропаганда имела успех, 2) начальникам всех политорганов широко развернуть среди бойцов путем бесед, докладов, чтения статей из центральной и фронтовой печати агитационно-пропагандистскую работу по разоблачению лживой вражеской пропаганды, используя лучших пропагандистов и агитаторов. Ни одна вражеская листовка или радиопередача, дошедшая до бойцов, не должна оставаться без разоблачения фашистской лжи. Необходимо широко использовать публикации в печати о вражеских зверствах над военнопленными и гражданским населением оккупированной территории, 3) начальникам политотделов дивизий, комиссарам дивизий, полков организовать и провести силами командиров и политработников индивидуальные и групповые беседы по вопросу о бдительности красноармейца в бою, в которых популярно рассказать бойцам о провокационных методах борьбы, применяемых врагом во время боевых действий»151.
Осенью 1941 г. на Ленинградском фронте особые отделы провели тщательную проверку всего личного состава и изъяли из частей фронта выходцев из западных областей Украины и Белоруссии, а также республик Прибалтики152.
В «неблагополучную» 23-ю армию для помощи особым отделам дивизий и армии в их борьбе с изменой было рекомендовано направить бригаду специалистов по применению «ложной сдачи в плен» — при подходе с белым флагом к немецким окопам специально обученные красноармейцы должны были забрасывать их гранатами с тем, чтобы впоследствии противник сам расстреливал изменников153.
По данным немецкой разведки, «после периода продолжительной депрессии и дезорганизации, пик которого пришелся на Рождество, но продолжался и в январе, партийные органы полностью восстановили порядок в городе». Милиция, а также органы пропаганды работали очень активно. СД информировала о «переполнении» ленинградских тюрем красноармейцами и теми, кто нарушил приказы военного времени154. Оценка положения советской стороной была, вероятно, более пессимистической. В системе политического контроля доминирующую роль по-прежнему играли репрессивные органы, функции которых во многом дублировали и политотделы.
Стабилизация положения на фронте, которая была достигнута во многом благодаря жестким и решительным действиям командующего фронтом Г.К.Жукова, способствовала некоторому улучшению настроений. Статистические данные цензуры позволяли УНКВД сделать вывод о том, что письма военнослужащих в целом свидетельствовали о патриотическом настроении подавляющего большинства красноармейцев и командиров. Так, из 180 тыс. писем бойцов 8-й армии, просмотренных военной цензурой, 7 007 корреспонденций (3,8%) содержали высказывания, свидетельствовавшие о наличии разного рода недовольства.
Военная цензура отмечала, что примерно в 4200 письмах говорилось об отсутствии обученных резервов, о неминуемой гибели попавших в окружение частей. В 693 письмах сообщалось об отсутствии патронов (бойцы ходили в атаку с холостыми патронами), горючего для машин. В 239 письмах красноармейцы выражали недовольство отсутствием зимнего обмундирования и недостаточным питанием. В большинстве случаев вина за упоминавшиеся в письмах недостатки в армии возлагалась на отдельных командиров, которые проявляли нераспорядительность и безответственность155.
