физиологические (поблевать втихую) и медикаментозно-профилактические (кое-чего внутрь принять). Ну я и говорю: «Пардон, мужики, надо на толчок слетать». Шасть за дверь и в комнату к Сивохину, у него в шкафчике пакет первой помощи имелся – марганцовка и 20%-ный кофеин в ампулах. Надо сказать, что Сив был человеком добрым, души широкой, если кому надо, никогда не отказывал. А мне тем более – я ему одну сигарету «Мальборо» покурить принёс. Навёл мне Сив марганцовочки, только покритиковал по-товарищески за моё аморальное поведение: «Это ж надо, в наше тяжёлое время так бездарно пить, чтобы ценный эликсир прямо из желудка в унитаз сливать!» Я товарищескую критику принял, потом принял снадобье – облегчился, потом принял кофеина прямо из разбитой ампулы каплями под язык – посвежел. Всё, готов к труду и обороне, а также к дальнейшему несению службы.
Возвращаюсь. Все, кроме Марио, на автопилоте. И я давай косить, что сам бухой в стельку. Налили. Все пьют, а я втихую в Колин аквариум пойло сливаю. Все отключаются. Я опять наливаю. Тормошу отключившихся. Все пьют на спинальных рефлексах. Я опять спирт в аквариум. Все вырубаются окончательно и расползаются по койкам. Я опять наливаю. Уже на двоих – себе и Марио. Чокаемся. Давай, Марио, за дружбу между народами! Тот – залпом в рот и пепельницу роняет. Пока он бычки с полу собирал, я опять свою дозу к рыбкам. Тут его наконец пришибло. Я опять наливаю, говорю что-то пьяно- высокопарное. Марио только головой сочувственно кивает: «Яволь, яволь. Ферштейн, ферштейн».
Всё, боец, хрен ты чего на утро вспомнишь! Думаю, надо парня разговорить, а для этого создать ощущение полной безопасности, чтоб контроль над ситуацией ослаб. Я ему: «Марио, ты за обстановочку не беспокойся. На курсе почти все койки пустые – все у девочек, по общагам институтским разъехались. Щас мы с тобой выпьем, ты мне, как последнему из могикан, про своего папика расскажешь, а потом отведу я тебя к Сиву в комнату, положу спокойненько спать-почивать до завтра, хоть до утра, хоть до вечера. И не думай даже с этажа в таком виде выйти – это верный залёт. Всё, я твой ангел-хранитель. Приказываю во всём доверяться мне!»
И это сработало! Вижу – полный психологический контакт, защитного барьера нет, а говорилка у мужика ещё работает. Но надо бы провериться, прежде чем на откровения организм колоть. Я ему:
Вопросы есть?
Йа-йа, есть вопрос! Что эст са-мо-хон? Я не понималь.
Рассказал я ему в двух словах народный способ приготовления этого традиционного русского напитка; понятное дело, о том что сам ночами гнал – ни слова. Марио: «Ф Ленинград очччень короший самохон. Ф Лондон софсем гофно. Муншайнинг – ббеээээ, пить не корошо. Софсем не фкусно и вониаэт!»
Я так и ох… охренел, в общем. Думаю, как бы мужика не спугнуть. Задай прямой вопрос, типа «а ты откуда знаешь», и всё – пропало дело. Сразу контроль врубит. Я так аккуратненько:
Да, Марио, это ты верно заметил. Я полностью согласен. А давно ты его пил?
Пошти десят лет фзат! На стажирофка. Только отучилься и направили. Русский старый эмигрант, арапский новый эмигрант, негры всякие – арбайтен училься. Много работа било – фсё в плохий кфарталы! А я арбайтен! То пшеки делаль – софсем невкусный самохон, па-ра-ша. А утро голофа болить. А мне надо с молотенькой фройлин арбайтен. А у меня колофа болить и пить хочу. А всё рафно работу сделаль – девочка любит не этот голофа!
Марио, так сколько ж тебе лет?
А мнока уже. До пениса! Ха-ха-ха! Что ф удостоверении, прафда, что ли! Как фотокрафия выглядит – так и напишут.
А как ты так молодо выглядишь, что тебя Торстен ровестником считает?
Та ф ФРГ ездил. Ф тысяча девьятисот восемдесь-ятом. В Ферхни Бавария, маленки частни клиника. Смешно, я там невротиком прикидаться! Чтопы фрачи не саподосрили, что такой думкопф ф тватцат восем кочет фыклядеть на фосемнатцат! Фокруг одни фрау ф восрасте и я! Ха-ха-ха! У нас гофно, и у вас гофно. Ничего не мохут. Фсе хирурги-плястики гофно. Им картопель чистит, а не лицо. Ф Сападной Германия мохут карашо! И волосы мне с круди и жопы лазером видерали. Ха-ха-ха! Всё как для фрау. Потом ваапще бештралюнг делали – чтопы и на морда мало росли. А фсе думали, какой молёдой думкопф! Ха-ха-ха!
Тут Марио замолчал. Чтобы не сбивать его с пути откровений, мне надо было срочно задать какой- нибудь неопасный вопрос: «Марио, а кто твой отец?»
Марио: «А мой отец короший. Ф наша армия собак разводиль. Сержант, капраль быль фсего. На пенсия сейчас. Сейчас дома собак содержиль – софсем мало собак, пиать собак всего содержиль. И дед мой для армия собак разводиль. Ещё для Хитлера разводиль. В армия не быль таже ф фойну – у него Вермахт собак браль, а деда не браль! Дафай налифай. Пить за них корошо!»
Тут я понял свою тактическую ошибку – новой рюмки Марио не выдержит. Я плеснул ему совсем чуть- чуть, на донышко, но этого хватило. Через пять минут я тащил его по коридору в комнату Сива, как солдат командира из окружения. А ещё через минуту сам мирно храпел на первой попавшейся койке – всё же я тоже порядком нажрался, а на моей койке уже отдыхал Торстен.
Утром я никому ничего не сказал. Во-первых, Марио был мужик хороший. Во-вторых, он ничего не помнил, стойкая амнезия начиналась с момента, как заснул Торстен. В-третьих, мужик мог просто удачно сбрехнуть, а я наивняк кинуть – поверить. В-четвёртых, если он сказал правду, то значит, он из Штази, а это была дружественная организация. В-пятых, я уже сказал – был я человеком мирным и срать хотел на всякие там Особотделы, КГБ-ГРУ. Чего в герои рваться? Меньше говоришь – крепче спишь, а такие дела мне нервную систему совсем не укрепляли. В-шестых, у Коли все рыбки сдохли. А это уже серьёзная причина для молчания.
АКАДЕМИК ПАВЛОВСКИЙ И ПСИХИАТРИЯ
На пятом курсе у нас занятия шли так называемыми «циклами». Это когда целый месяц изо дня в день на одну и ту-же кафедру ходишь. Вот явились мы на цикл психиатрии. Препод попался дельный – подполковник Рустам Фархадыч Мулюков. У этого дядьки, кроме таланта выведывать у своих больных все их душевные проблемы, был еще талантище незаурядного рассказчика. На занятиях у этого доктора было очень интересно. Мы на «психи» бежали как в театр одного актера – быстренько обход сделаем, а потом словно дети малые сядем в кружок вокруг Фархадыча и слушаем его нескончаемую «Сагу о Психитрах», «Баллады о Шизиках» и «Эпос Военной Дурки». Сейчас от досады локти кусаю, что тогда его истории не записывал. И вот однажды приступили мы к Мулюкову и вопрошаем, какой же самый смешной случай и с каким больным произошел? С шизофреником или циклотимиком? Он нам и отвечает – и не с шизофреником, и не с параноиком, а с академиком! С нормальным здоровым академиком.
Ещё при нас между Клиникой Психиатрии и бывшим стадионом Академии росло с десяток здоровенных, очень старых берёз. С ними и связана эта история, хотя само событие случилось задолго до моего поколения курсантов:
