— Ладно, Лейф, прощай. Будь осторожен.
Лафайет ощупью добрался до стены и, включив плоскоход, шагнул вперед в тускло освещенный коридор. Ему опять пришлось привыкать к расплывающимся и сужающимся контурам предметов, окружающих его. В узком проходе, где он очутился, по-прежнему никого не было. Он отключил плоскоход — и предметы вновь приняли знакомые очертания. О’Лири осторожно прокрался вперед, к тому месту, где проход пересекался с другим коридором. Футах в двадцати от него в освещенном дверном проеме стояли двое стражников в малиновых ливреях. У одного из них — толстого парня с одутловатым лицом и всклокоченными волосами — с пояса свисала большая связка ключей. Не было никакой возможности незаметно подкрасться к нему. Пришлось опять нажать на кнопку плоскохода — стены коридора тотчас же расплылись, образуя переливающуюся завесу вокруг Лафайета.
— Смотри, ничего не перепутай, — строго приказал он сам себе. — Иди прямо, никуда не сворачивая; как только пройдешь двадцать шагов, материализуйся. Потом, пока они будут приходить в себя от изумления, быстро схвати ключи и исчезни опять. Понятно?
— Понятно, — ответил он себе же и двинулся вперед.
При первом же шаге коридор поехал куда-то в сторону и начал сужаться, превращаясь в пелену тумана. Лафайет протянул руку, но ничто не преграждало ему дорогу.
— Как бы не сбиться с пути, — сказал он вслух. — Но все равно надо идти дальше!
Лафайет испытывал странное чувство, двигаясь сквозь светящуюся молочную дымку. Поворачивая голову то вправо, то влево, он мог видеть, как навстречу ему плывут стены из стеклянных кирпичей. Казалось, что он идет сквозь бесконечное кривое зеркало. Пройдя пять шагов, О’Лири почувствовал легкое головокружение. Сделав еще пять, он вынужден был остановиться и глубоко вздохнуть, чтобы справиться с приступом морской болезни.
— Да, Пинчкрафт что-то явно не доработал, — сказал он задыхаясь. — Плоскоход еще рано предлагать покупателям.
О’Лири двинулся дальше. Сколько же шагов он сделал? Десять? Двадцать? Или…
Вдруг впереди что-то вспыхнуло и засверкало, окружая его со всех сторон. Взметнулся алый вихрь, заблестела медь. Прямо перед собой он увидел позвонки и студенистую розоватую массу…
Сделав усилие, Лафайет протиснулся вперед и вновь очутился на свободе. Он с облегчением вздохнул, пытаясь сориентироваться в темноте, которая вновь обступила его.
— Пинчкрафт даже не предупредил меня, что я смогу пройти сквозь человека, — пробормотал он задыхаясь.
Ему понадобилось целых пять минут, чтобы немного прийти в себя. Он снова двинулся вперед — сделал наугад пять шагов, затем еще два — так, на всякий случай. Потом он остановился и отключил плоскоход.
— Ты как здесь очутился? — услышал Лафайет удивленный голос. В ослепительных лучах солнца он на секунду увидел внутренний двор замка, словно освещенный вспышкой молнии, чью-то ухмыляющуюся физиономию, шляпу с перьями и занесенную над собой дубинку… Потом ему на голову обрушилась ближняя башня, и свет померк перед глазами.
X
— Одно могу сказать, ваше высочество, — этот мошенник будто из-под земли вырос. Стоит посреди тюремного двора и глазами хлопает — ну, точь-в-точь сова. — Голос ударял в виски Лафайету, словно океанский прибой о скалы в тропиках. — Я его вежливо так прошу пройти со мной, а он возьми да и выхвати нож. Ну, я его, конечно, и пальцем не тронул, говорю только: отдай нож, пожалуйста. А он вместо этого побежал, но поскользнулся на банановой корке, упал и ударился головой о булыжник Я тогда его аккуратненько поднял и принес сюда — ведь я же знаю, что вы, ваше высочество, очень беспокоитесь об этом заключенном. Хотя, сказать по правде, я никак не возьму в толк, что это вы с ним так носитесь. Я вот уже двадцать один год служу…
— Молчать, идиот! Тебе было приказано беречь его, как зеницу ока! Что это за шишка у него на голове размером с королевскую печать? Еще одно слово — и я прикажу скормить тебя пираньям!
Лафайет слушал и никак не мог сообразить, где он находится. С трудом приоткрыв один глаз, он обнаружил, что стоит, поддерживаемый сзади стражником, посреди просторной комнаты, украшенной гобеленами, канделябрами, коврами, зеркалами в позолоченных рамах и дорогой мебелью из темного дерева. Прямо перед ним в удобном кресле сидел великолепно одетый седоволосый мужчина. Правильные черты его лица, столь хорошо знакомые Лафайету, были искажены гневом.
— Го-го-го-го, — залепетал О’Лири.
— Сержант, если он повредился рассудком, тебе не сносить головы! — взвизгнул седовласый. Он встал с кресла и подошел к Лафайету.
— Лоренцо, — заговорил он. — Лоренцо! Ты меня узнаешь? Это я, принц Крупкин. Ты понимаешь, что я говорю? — Он внимательно посмотрел О’Лири в лицо.
— Я… я… вас понимаю, — с трудом проговорил Лафайет. — Но… но… вы… вы…
— Вот и отлично! Эй вы, кретины, усадите моего гостя вот здесь, на подушки. Да принесите вина! Как твоя голова, мой мальчик?
— Ужасно, — ответил Лафайет, морщась от боли. — Только у меня прошло похмелье, как я свалился в шахту лифта. Едва я оправился от падения, как этот негодяй стукнул меня дубинкой по голове. У меня, должно быть, было подряд три сотрясения мозга. Мне нужен врач. Я хочу спать и есть. Дайте мне таблетку аспирина…
— Обязательно, обязательно, дружок. Ты только не волнуйся. Приношу свои извинения за этот досадный инцидент. И надеюсь, ты простишь меня за все то, что я наговорил при нашей последней встрече. Я погорячился. Знаешь, я как раз собирался послать за тобой, когда сержант доложил, что встретил тебя в тюремном дворе. Кстати, как ты туда попал?
— Очевидно, я прошел сквозь стену. Сейчас мне трудно вспомнить.
— Ну, конечно, конечно. Не думай об этом, лучше отдохни, выпей что-нибудь. А потом можно и поспать. Только сначала мы с тобой побеседуем, хорошо?
— Не хочу беседовать, хочу спать. Мне нужно сделать анестезию, а может быть, переливание крови и пересадку почки. Только вряд ли это поможет, потому что я умираю…
— Глупости, Лоренцо! Ты скоро опять будешь в форме. Лучше скажи мне вот что: где она?
— Кто?
— Не валяй дурака, Лоренцо! — в голосе Крупкина послышалось раздражение. — Ты прекрасно знаешь — кто!
— И все-таки напомните мне.
Крупкин вплотную придвинулся к нему.
— Леди Андрагорра, — рявкнул он. — Что ты с ней сделал?
— Почему вы решили, что я с ней что-то сделал?
Его высочество свирепо уставился на О’Лири и хрустнул пальцами — этот звук отозвался в голове Лафайета новым приступом боли.
— Кто же еще, по-твоему, посмел бы похитить ее из роскошных покоев, куда я по своей доброте поместил это неблагодарное создание?
— Хороший вопрос, — пробормотал О’Лири. — Это вполне бы мог сделать Лоренцо. Вот только он сидит в камере…
— Совершенно верно! Именно поэтому я еще раз спрашиваю тебя: где она?
— Понятия не имею. Но я очень рад, если ей удалось сбежать отсюда.
— Ах ты, неблагодарный обманщик! Ты скажешь мне правду, а не то я прикажу пытать тебя каленым железом!
— Я думал, что меня полагается беречь, как зеницу ока, — заметил Лафайет. Он прикрыл глаза и сосредоточился на красных кругах, которые возникали перед ним в такт с ударами сердца.
