– Дашка выходит замуж.
– Опять?
– Нет, Шур, это серьезно. Они в Кортесию едут, на пирамиды. После пирамид он обязан будет жениться, как честный человек.
– Это уж само собой, – тоном знатока объявил Шурка, и мы заржали.
Не переставая смеяться, я достал из шкафчика коробочку чая:
– Гляди, что у меня есть.
– Ха! – обрадовался тот. – «Хьюджиминг»! А как китайцы его срамно называют, не скажу, – отсыпал щепотку и бросил на язык.
Мальчишка угрожающе засопел. По его мнению, мы слишком погрязли в церемониях.
– Эй!..
– Ну что такое? – повернулся я к нему. – Шило свербит?
Мальчишка набрал в легкие побольше воздуха.
– Я напырю твою презренную голову на антенну своего преодолетеля бездорожья! – выпалил он и, выдав этот образчик аскавского устного творчества, гордо положил ногу на стол. Шнурки завязать.
– Ноги на пол! – рявкнул Шурка. – Не в Аскаве своем сраном! У приличных людей гостишь!
Парень выпрямился, словно ошпаренный. На перебинтованном лице вспыхнуло выражение обиды.
Мы вели себя неправильно.
Не по-честному. Не так, как полагается вести себя в присутствии знатного представителя аскавских родов.
Пряча улыбку, я включил чайник. Огонек на боку подмигнул мне оранжевым; послышалось радостное сипение. Я протер тряпкой поднос, расставил пиалы и заварник.
– Из твоих? – тихо спросил я Шурку, указывая глазами на гостя.
– Какое там! Варвар аскавский. Туристничают по краям нашим, а я вроде как бы телохранитель у них.
– Ты раб! – взвился Аттилла, подслушав наш разговор. – Аскавцам не нужны телохранители! Мы любого в бараний рог скрутим!
Господи боже мой! Ну как они там живут?! Урки, бароны, понятия эти их дебильные… Ребенок вон поговорить с людьми по-человечески не умеет!
– Как твой зал? – поинтересовался я у Шурки. – Тренируешь еще?
– Не… Надоело.
Шурка – учитель талантливый, лучший из всех, кого я знаю. Но лени-ивый! Я подозреваю, что учеников он набирает, когда ему хочется проверить какую-нибудь свою теорию. Когда теории кончаются, группа медленно тает и сходит на нет.
– Ладно уж, – сообщил я, усаживаясь. – Пока церемонии кипятятся, можно и к делу.
Юноша встрепенулся.
– А что к делу? Типа сам не знаешь, да?! Я к тебе того… вызов передать.
– От кого?
– От я… от меня то есть! За батю!
Я перебрал в памяти всех сидевших в «Кайене». Жирдяя-аскавца мы обидели меньше всего… Ах да! Светка его заколдовала. Но почему он не сам пришел, а прислал недоросля?
– Это… – продолжал парень, – ладно. Да! Точняк. – Он обхватил себя руками за плечи, словно ему стало холодно. – В общем, когда после вас… Ты виноват! Короче, мы ехали. Батя говорит: «Непруха козлинская!» А мне хреново. Почти сотрясение мозга, прикинь? И тут козел выруливает. Сука на «Вольво». Короче, подрезает всклень. Бампер поцарапан, меня мордой в кожан! Батя за ствол и типа разбираться. А тут, прикинь, аснатар какой-то вырисовался, бычит. Ну, благой базар, благие понятия…
За время этого восхитительного рассказа (из которого я, признаться, ни дэва не понял) чайник успел закипеть. Я принялся заваривать чай. Пока я возился с заварником, парень успел пересказать все свои беды и обиды за прошедшую неделю. Слушая его, я не переставал удивляться. Аскавцы – дети природы, но как развита фантазия!
– …Это тогда, прикинь?.. А вчера совсем беспредел пошел. Батя в банк, а ему там сердце вырвали!
– Чего вырвали? Кто?
В кабинете разлилась колкая неуютная тишина.
– Сука та, на «Вольво». Хвостатая, – с выражением отчаяния на лице сообщил мальчик. – Вырвала ему сердце.
– Сука? Это она?
– Он. Хмырь беспонтовый. Так что помер батя, – дрогнувшим голосом сообщил Аттилла. – И ты мне за это ответишь!
Идиотизм ситуации тронул меня до глубины души:
