хорошел, переливался разными нотами… Отчего-то мальчик всегда делал это тайно, и по вечерам няня Паша, старенькая тетка отца, живущая в доме на правах няньки, удивлялась, чуя в детской комнате удивительно красивый аромат.
– Нешто мать заходила спокойной ночи пожелать?
Но мама заглядывала редко. Они с отцом часто бывали в отъезде – отец работал журналистом- международником, мать сопровождала его в поездках. Родители ничего не знали о хобби сына. Правда, как-то он едва не выдал себя, опрокинув на афганский ковер флакон «Magie Noire». Предательское пятно истошно благоухало два месяца, но проступок сошел с рук, был принят за обычную мальчишескую шалость.
Жан-малыш интересовался маминой коллекцией духов. Жан-юноша стал собирать собственную коллекцию. Разумеется, это он также держал в тайне. В запирающемся ящике письменного стола хранил флакончики, привезенные отцом якобы в подарок подружкам и одноклассницам Жана. Одноклассницы пользовались духами «Наташа» фабрики «Новая Заря». Жан вдыхал тайком изысканные арабские ароматы. И он снова выдал себя, когда отец спросил у него, кем бы он хотел стать. Вопрос был риторическим – всем было ясно, что Макаров-младший пойдет по стопам Макарова-старшего, станет журналистом- международником.
– А где учат на парфюмера? – неловко ляпнул Жан.
Отец посмотрел на него искоса.
– Гм… Думаю, прежде всего нужно изучить химию. Да-да. А потом уж… – отец сделал неопределенный жест. – Но ты же это невсерьез?
– Разумеется, нет, – кивнул Жан и пошел открывать дверь репетитору – нужно было подтянуть немецкий.
Но хорошо налаженная жизнь с предсказанным будущим внезапно закончилась. Отец заболел, чем-то странным, неопределимым. Врачи отводили глаза и списывали болезнь на неизвестную науке инфекцию – Макаров недавно вернулся из горячей точки планеты, где снял несколько скандальных репортажей. Его перевозили из больницы в больницу, из института в институт, ждали возвращения в Москву какого-то профессора, специалиста по таинственным инфекциям и загадочным паразитам, который уже два месяца как мотался по джунглям, отлавливая редкий вид комара, распространявший черную лихорадку… Но не дождались, отец умер. Вернувшийся очень вовремя профессор, ожесточенно почесывавший комариные укусы, присутствовал при вскрытии и заявил, что ничем не смог бы помочь больному. Дело журналиста- международника Макарова прочно засекретили и новоявленной вдове посоветовали особенно-то не выступать, а то так можно всего лишиться. Мать помнила, оказывается, как в аэропорту к Макарову- старшему подошел какой-то человек, которого он вроде бы узнал и согласился выпить с ним коньяку, пока не позовут на регистрацию рейса. С этого дня Макаров заболел и больше уже не поднялся.
По инерции жили еще на широкую ногу – Жан брал уроки алгебры и немецкой грамматики у репетиторов, мать грустила, прогуливаясь по изысканно обставленным комнатам, няня Паша совместно с бабушкой вели хозяйство и вдохновенно бранились по самому незначительному поводу. Приходили в гости друзья и знакомые отца, а также друзья друзей и знакомые знакомых отца. Приносили цветы. Все пили, не чокаясь, крымские вина, с аппетитом закусывали и просили хозяйку спеть. Мать садилась за рояль, снимала драгоценные кольца и опускала легкие пальцы на пожелтевшие от времени клавиши. Она пела предсмертную арию Лизы из оперы «Пиковая дама».
Она прекрасно пела – когда-то закончила консерваторию, выступала с концертами. Гости слушали, не забывая жевать птифуры. Потом долго прощались в прихожей. После их ухода мать перебирала цветы, подрезала их, расставляла по вазам.
– Давай мне, снесу к метро, продам хоть за што, – говорила ей няня Паша.
– Что вы, нянечка! Это подарок. Подарки нельзя продавать.
– Ишь, нельзя. А по мне, как прижмет, так и можно. Да мне какое дело? Проживайте, донашивайте, а когда новое справите – неизвестно…
Нянька оказалась права.
Сначала вместо крымских вин и птифуров к столу стал подаваться кислый рислинг и бутерброды с краковской колбасой.
Гости приходили реже, а потом и вовсе перестали заглядывать.
Потом пришел черед репетиторов.
Потом бабушка пошла работать консьержкой в соседний дом.
В доме, где они жили, тоже требовались консьержки, но работать в своем доме бабушка стеснялась.
Доход семьи складывался из бабушкиной получки и пенсии, нянькиной пенсии и денег, что Жан получал за отца.
Этого бы хватило на жизнь, если бы мать не стала вдруг нервной и капризной. Она часто плакала по пустякам – из-за того, что в химчистке испортили французский плащ, из-за того, что ободрались носы туфелек, что в фарфоровой баночке почти кончился крем, из-за того, что у нее больше нет духов. А потом она даже плакать перестала, только сидела и смотрела в окно. Молча, сложив руки на коленях.
Жан крепился, а потом открыл свои закрома.
Мать смеялась, как раньше, благоухали ее волосы, ее потрепанный халат снова сиял всеми цветами радуги. Дело, значит, стоило того – духи оказались способны возродить к жизни усталую, равнодушную женщину, зажечь огонек в ее глазах.
Через год умерла няня Паша, мать стала давать уроки музыки, а Жан сказал маме, что поступил в институт, сам же пошел работать на станцию «Москва-Товарная».
– Институт я, правда, тоже закончил, но потом, – признался Макаров. – И не химический – химию-то уже подзабыл к тому времени. А торгово-промышленный. Но вот хобби осталось. Видела бы ты мою коллекцию! У меня есть и «Joy» Пату, и «L’Heure Bleue» Герлена. Свой нос я тренирую. Но вот беда – в жизни развитое обоняние только мешает. Не могу ездить в общественном транспорте, к примеру. Особенно летом. Переполненный вагон в метро, и запахи, запахи… Дешевые дезодоранты, некачественные духи, лосьоны после бритья, крема для тела, лаки для волос… Все остальные пассажиры едут – и ничего, даже не морщатся, а мне от этого амбре дурно становится. Да и улицы тоже ведь не фиалками благоухают. Знаете, ведь каждый город, как и каждый человек, имеет свой, только ему присущий запах…
– И чем пахнет Москва?
– Не буду говорить, чтобы вас не шокировать. А знаете, какой город пахнет хуже всего? Ни за что не догадаетесь! Венеция!
– Что вы! Там ведь так красиво. Когда я…
Тут я припомнила-таки, что я – это Настя, и выкрутилась:
– Когда я смотрела один фильм про Венецию…
– Красиво, конечно. Но веками не чищенные каналы…
– То есть от развитого обоняния одни проблемы?
– Да ведь я не жалуюсь, Настенька. Это удовольствие – иметь такой дар. Вот и вы, я угадал, неравнодушны к духам больше, чем среднестатистическая девушка. Ведь это так?
– Ну, до вас мне далеко, – созналась я. – А можно как-нибудь развить обоняние? Или с этим нужно родиться?
– Уверен, что можно. Да ведь вы мне льстите, Настя. У меня нос так себе, среднестатистический нос. Даже если бы я получил специальность парфюмера – все равно самое большее, на что бы я мог рассчитывать, это место технолога-парфюмера на каком-нибудь заводе. Запомнить несколько десятков запахов и следить за производством отдушки для мыла. Чтобы самому создавать композиции, для этого талант от Бога должен быть…
Нам подали кофе. Кофе мне показался очень вкусным. В обществе Макарова все казалось вкусным. Он сам ел с аппетитом, пил с удовольствием, говорил с воодушевлением. От него исходил тот же самый ток, что
