тела, мои губы — вашей груди, а моя плоть — внутри вас…
Вайолет испуганно приоткрыла губы. Ее сердце неистово колотилось.
Флинт знал, что делал с ней. Она почти обезумела в его объятиях. Он знал, чего она хочет и с какой страстью отвечает ему.
— Я вовсе не думала о вашей плоти, — сухо ответила Вайолет.
Никогда в жизни она не произносила этого слова. Оно прозвучало грубо, сладострастно и завораживающе. Вайолет словно держала в руках заряженное оружие. И снова его дал ей Флинт, в переносном смысле.
Как она и ожидала, Флинт был поражен. Его глаза широко распахнулись. Ей удалось победить его. Он оказался не таким уж непроницаемым. У него были свои слабые места. Вайолет снова вспомнила о своей власти над ним. Эта власть смущала и терзала ее, но странно: ей отчего-то хотелось защитить Флинта. Как всегда.
«Я не хочу, чтобы вы были таким», — с отчаянием подумала она.
Но каким она хотела его, Вайолет не знала.
— Что ж, — задумчиво протянул Флинт, — почему бы вам не поведать мне, о каких частях моего тела вы думаете, оставаясь наедине? Возможно, это многому меня научит. Возможно, я даже использую их, чтобы доставить вам удовольствие. Мне очень многое известно об удовольствии, Вайолет. И я знаю: вы любите риск.
«Пора бы уже привыкнуть к мысли, что с графом нельзя шутить», — прошептал здравый смысл.
Вайолет слышала свое прерывистое, гневное дыхание и испытывала невыносимо сильное желание.
Флинт был доволен. Ясно, что последние дни он жил словно в аду. Однако он легко привыкал и не раз в жизни превращал ад в рай.
Для Вайолет это было в новинку.
Он сухо улыбнулся ей:
— Давайте, Вайолет, скажите, что не хотите меня, заставьте меня поверить.
— Это несправедливо, — пробормотала она.
— Несправедливо? — с искренним удивлением переспросил он, словно разочарованный этим бесцветным словом. — Справедливость? Какое, черт возьми, отношение имеет ко всему этому справедливость?
Костяшки его пальцев побелели — так крепко он сжимал в руках свою шапку.
Все это… Желание. Пираты. Его уменьшающееся состояние. То, что им приходится действовать сообща, решая судьбу Лайона Редмонда.
— Это не моя вина, — с отчаянием произнесла Вайолет.
Она тоже страдала.
— Черта с два, — спокойно возразил он.
Так по-американски и так грубо. Однако в словах Флинта была доля истины. В какой-то мере это была и ее вина. Ей следовало бы добиться его расположения с самого начала.
— Я только прошу вас посмотреть мне в глаза и сказать это, Вайолет, заставьте меня поверить.
Негодяй.
Вайолет храбро встретила его взгляд. Ее сердце сжалось, когда она увидела темные тени у него под глазами, морщинки, ставшие еще заметнее от усталости. На его лице было написано разочарование и что-то еще, в чем Флинт никогда бы не признался, — что-то пугающее и совершенно новое для них обоих. Отчасти поэтому он и сохранил в книге цветок жасмина.
Но желание проще понять, поэтому люди и называли это чувство желанием.
Вайолет чуть наклонилась к нему.
— Я. Не. Хочу. Вас.
Легче было бы рекам повернуть вспять, чем ей произнести эти слова.
Вайолет чувствовала себя совершенно выбившейся из сил. Она победила. «Больше мне не надо лгать, — думала она. — Если бы он попросил меня повторить это снова, я бы просто не смогла. Он мог бы сейчас сделать со мной все, что угодно». Ноги Вайолет ослабели.
Флинт на миг прикрыл глаза.
Вайолет увидела, как в них растаяла ярость. Кровь снова прилила к костяшкам пальцев. Его рука, державшая шапку, расслабилась. Он бережно положил ее рядом с собой, спокойно посмотрел на Вайолет.
Слишком измученная, она молча встретила его взгляд, не в силах произнести ни слова.
Наконец Флинт откинулся на спинку сиденья и принялся задумчиво смотреть в окно.
Весь остаток пути до постоялого двора они молчали.
Вайолет не могла не отметить, что задумчивый вид очень шел Флинту, как и все, что он делал.
В отличие от графа вид у Лавея был бодрый и жизнерадостный. Они легко заметили его в прокуренном, сумрачном зале постоялого двора по блестящей золотой шевелюре. Он сидел, вытянув длинные ноги, и от его присутствия поцарапанный стол и крепкий старый стул были похожи на монарший трон. В руке он держал кружку эля, а над ним склонилась буфетчица с таким видом, словно собиралась сесть к нему на колени. Судя по мрачным, недовольным лицам и почти пустым кружкам других постояльцев, она крутилась около Лавея дольше обычного.
— Садитесь, друзья мои, — весело приветствовал он Вайолет и графа. — Полли принесет вам эля, да, милочка?
Полли нехотя выпрямилась и взглянула на друзей Лавея. Ее грудь бурно заходила под корсетом. Из- под белого чепца торчали завитки рыжих волос; кожа, даже светлее, чем у Вайолет, была вся усыпана веснушками, а брови и ресницы почти незаметны.
Она окинула взглядом суровую фигуру графа, и на лице ее появилось комичное выражение удовольствия.
— Я принесу вам чего хотите, месье, — промурлыкала она. — Мой дедушка Нед варит лучшее пиво во всем Бресте.
Она приложила руку к груди, и граф скользнул по ней взглядом.
— Я выпью виски, — холодно сказала Вайолет. — И семь пинт эля.
Три пары глаз удивленно обратились на нее.
«Это только начало, чтобы я могла наконец успокоиться», — подумала Вайолет.
Но кроме гнева и разочарования, было что-то еще. Она нахмурилась. Буфетчицу звали Полли. А ее деда Нед? Полли — так звали дочь Неда Готорна. Она обслуживала постоянных посетителей в «Свинье и чертополохе» и была очень рассеянной со дня женитьбы Колина Эверси.
Нед Готорн владел пабом «Свинья и чертополох» в Пенниройял-Грин!
Полли и Нед не французские имена.
— Принеси мне пинту темного, Полли, — ничуть не смутившись, попросил граф.
Он любовался грудью Полли, словно это было какое-то чудо. Она явно привыкла к подобному вниманию.
— Наша спутница пошутила насчет виски. Принесите ей светлого пива.
Он выдвинул для Вайолет стул и жестом пригласил сесть.
Лавей снисходительно убрал ноги, чтобы граф мог расположиться рядом с ним.
Полли и Нед. У Вайолет по телу бежали мурашки от предчувствия. Затаив дыхание, она опустила голову и украдкой оглядела комнату. Вокруг сидели пьяные матросы: это было очевидно по обветренным щетинистым лицам, вязаным шарфам, засученным рукавам грязных полосатых или темных льняных рубах. Несколько мужчин в простой элегантной одежде, как у графа, коротали время за элем в ожидании, когда их корабль покинет порт. Повсюду звучала речь на самых разных языках.
И конечно, Лайона нигде не было видно.
Вайолет устало прикрыла глаза. Благодаря загадочной записке Лайона она теперь была обречена повсюду видеть знаки, Вайолет привыкла удивлять, но никак не могла сама привыкнуть к многочисленным сюрпризам.
Удивительно, но открыть глаза оказалось необычайно тяжело. Тело Вайолет боролось с усталостью.
