В окно гостиничного номера что-то шлепнулось и заскреблось. Де л'Орме спрятался обратно в свою спасительную тьму, откинулся на вельветовую спинку дивана. Прислушался. По стеклу кто-то царапал. И еще хлопал крыльями. Птица. Или ангел — заблудился среди небоскребов.
— А что случилось с Мустафой?
— Ты должен знать.
— Не знаю.
— Его нашли в Стамбуле, в пятницу. То, что от него осталось, плавало в Йеребатане.[26] А ты правда не знал? Его убили в тот день, когда в мечети Айя-София нашли бомбу. Мы — свидетели, понимаешь?
Очень тщательно и аккуратно де л'Орме положил очки на стол.
У него закружилась голова. Ему хотелось спорить, хотелось возразить Персивелу, чтобы тот взял назад ужасные слова.
— Это все мог сделать только один человек, — продолжил Персивел. — Ты и сам знаешь не хуже меня.
Затем была минута относительной тишины. Оба молчали. В трубке слышались порывы ветра, гудки снегоочистителей, штурмующих занесенные магистрали. Персивел заговорил опять:
— Я знаю, что вы очень близки.
Его сочувственный тон подтвердил догадку де л'Орме.
— Да, — сказал археолог.
Такое ужасное вероломство трудно даже представить. Их всех вела его одержимость. И теперь он как будто лишил их наследства — лишил и духа и тела. Нет, неверно, он никогда и не считал их своими наследниками. С самого начала он их только использовал. Они для него были как рабочий скот, который не жалко загнать до смерти.
— Тебе нужно убираться от него подальше.
Но де л'Орме все думал о предателе. О тысячах совершенных им обманов. Поистине королевская дерзость! И почти с восхищением он произнес имя.
— Громче говори, — попросил Персивел. — Я тебя не слышу, тут ветер!
— Томас, — повторил де л'Орме.
Какая невероятная смелость! И какой беспощадный обман. Головокружительная глубина интриги. И кто он после этого? И кто он вообще? Зачем собрал общество для охоты на самого себя?
— А, ты уже знаешь! — кричал Персивел.
Буря шумела все сильнее.
— Его нашли?
— Да.
Де л'Орме обомлел:
— Но ведь мы, значит, победили.
— Ты рассудка лишился?
— Может, ты лишился? Зачем ты прячешься? Его же поймали. Теперь мы с ним поговорим. Нужно немедленно отправляться. Давай говори подробности.
— Кого поймали — Томаса, что ли?
Персивел явно растерялся, и де л'Орме словно оглушили. Столько месяцев он смотрел на хейдла как на обычного человека и теперь не мог поверить, что Сатана смертен. Разве можно поймать Сатану? И вот — поймали. Совершили невозможное. Развенчали миф.
— Где он? Что с ним сделали?
— Ты про Томаса?
— Да, про Томаса!
— Но он же погиб!
— Томас?!
— Мне показалось, ты сказал, что уже знаешь.
— Нет! — простонал де л'Орме.
— Прости. Он всем нам был другом.
Де л'Орме наконец понял, о чем говорит Персивел, и все же не понял ничего.
— Они его убили?
— «Они»? — прокричал астронавт.
То ли он не слышит де л'Орме, то ли никак не поймет.
— Сатана! — произнес наконец де л'Орме.
Мысли его путались. Царя хейдлов — убили? Да понимают ли эти идиоты, что Сатана — бесценен? Перед мысленным взором де л'Орме предстали молодые перепуганные солдаты — малообразованные парни, разряжающие винтовки в неясную тень. И Томас, падающий из темноты на свет, мертвый.
И все же де л'Орме ошибался.
— Да, Сатана, — подтвердил Персивел. Голос его стал почти неразличим из-за урагана. — Ты верно понял. В точности, как я думаю. Сначала Мустафу, потом Томаса. Их убил Сатана.
Де л'Орме нахмурился:
— Ты же сказал — его нашли. Сатану.
— Да нет, Томаса нашли, — пояснил Персивел. — Нашли Томаса. Сегодня днем на него наткнулся пастух-бедуин. Возле монастыря Святой Екатерины. Томас упал — или его столкнули с утесов на Синайской горе. Ясно, кто с ним расправился. Сатана. Он настигает нас по одному. Знает все про нас — как мы живем, где можем прятаться. Мы его изучали, а он, тварь, изучал нас.
Только теперь де л'Орме понял, о чем толкует Персивел. Томас — не предатель. Предатель — кто-то другой, кто к нему еще ближе.
— Ты слушаешь? — спросил Персивел.
Де л'Орме прокашлялся.
— Что сделали с телом Томаса?
— То, что там обычно делают монахи. О сохранности они особенно не заботятся. Желают закопать его как можно быстрее. Похороны в среду. Там же, в монастыре. — Персивел помолчал. — Ты не поедешь?
Такие грандиозные планы — и такой ничтожный результат. Де л'Орме уже знал, что ему делать.
— Твоя голова — тебе и решать, — сказал Персивел.
Де л'Орме повесил трубку.
Она проснулась и, лежа в своей постели, грезила о старых временах, когда была молода и у нее не было отбою от кавалеров. Потом от многих осталось несколько. От нескольких — один. В своих грезах она тоже была одинока, но совсем иным одиночеством. Она была болью в сердцах мужчин, памятью, которая никогда не проходит. И ее единственный мужчина никогда не перестанет ее искать, даже если она сама себя потеряет, даже если состарится.
Она открыла глаза; комнату омывал лунный свет. Жесткие полотняные занавески покачивались от слабого ветерка. В траве у крыльца пели сверчки. Окно оказалось открыто. По комнате крутилось и вертелось крошечное яркое пятнышко — светлячок.
— Вера, — раздался из угла мужской голос.
Вера вздрогнула, из рук выпали очки. Грабитель, подумала она. Грабитель, который знает ее имя? И произнес его так грустно.
— Кто это? — спросила она.
— Я смотрел, как ты спишь, — произнес он, — и видел маленькую девочку, которую, наверное, очень любил отец.
Он ее убьет. В ласковом голосе Вера чувствовала решимость.
В лунном свете возникла какая-то тень. Кресло, лишившись груза, скрипнуло и покачнулось; человек шагнул вперед.
— Кто вы? — спросила Вера.
— Разве Персивел тебе не звонил?
— Звонил.
— И не сказал тебе?
— Что именно?
— Кто я.
На Веру опустилась зимняя стужа.
Персивел звонил ей вчера, но она оборвала его невнятные пророчества. Небо рушится — вот и все, что она смогла понять из его бессвязных слов. И разумеется, излитый им параноидальный поток предостережений и советов привел к тому, чего не смог добиться Томас: Вера окончательно убедилась — их поиск Зла сам по себе зло. Ее потрясла мысль, что этот поиск был самопорожденным, навеянным не чем иным, как их собственными измышлениями. Многие месяцы он питался сам собой — предсказаниями, разгадками, иллюзорными знаниями, а теперь принялся за исследователей. Как и предупреждал Томас, затея стала опасной. Врагами оказались не тираны, не посягатели, не разные там куперы и не мифический Сатана. Враг — их собственное воспаленное воображение.
Вера не стала разговаривать с Персивелом, повесила трубку. И не один раз — он продолжал названивать, пугал, вещал что-то невразумительное, ни дать ни взять — представитель победившего Севера, сгоняющий плантатора с насиженного места. «Никуда не поеду!» — сказала она. А Персивел, оказывается, был прав.
Инвалидное кресло стояло рядом с ночным столиком. Вера не стала просить ночного гостя о пощаде. Не спросила, как он намерен исполнить
