ты, Зверь тебя заворожи, чуть не вырвалось.
Тут неподдельно озабоченный взгляд трактирщика упал на магика, привалившегося спиной к внутренней стороне стойки и потому скрытого от глаз посетителей. Тот добросовестно трудился над заклинаниями – сосредоточенный взгляд устремлен на сложенные ковшиком ладони, губы шевелятся, проговаривая про себя тайные слова, длинный чуб прилип к вспотевшему от усердия лбу… А в ладонях рождался очередной машар…
Великое таинство Истинного Света!
Трактирщик снова покачал головой, на этот раз – уважительно. Паренек – молоко на губах не обсохло, зрелости еще не достиг, хотя за девками, видимо, уже бегает, как и Бочонок в его годы, а колдовать уже умеет не хуже некоторых магов-выпускников Дома Пресветлого Искусства. Между прочим, тоже его родственник. Онни приходилась мальцу родной теткой, сам же трактирщик, недолго думая, стал считать его своим племяшом… Знал бы трактирщик, какие именно слова шепчут мальчишеские губы, глаза б на лоб у него полезли от такого кощунства, потому как магик ругался на чем Свет стоит, пытаясь завершить заклинание и чувствуя, что для этого уже не хватает силенок.
– Эй, Шустрик, дело есть. Как закончишь шарик…
Парень поднял удивленный взгляд на Бочонка, и недоделанный машар, лишившись его внимания, тут же благополучно издох. Похоже, с облегчением.
– Тьфу ты пропасть. – Бочонок огорчился больше самого магика, и не только потому, что за этот загубленный по его вине машар придется заплатить, – нет, просто было жаль зря потраченных усилий. Племяш и так уже устал, развесив десяток машаров под потолком, покрытым толстым слоем копоти от факелов и свечей, и судя по тому, как долго он лепил последний, дело шло к перерыву, а значит, до завтрашнего вечера трактирщику новых машаров не видать, хоть тресни. Ну да ладно, по крайней мере, на те, что уже были сделаны, Шустрик на шесть дней давал гарантию.
– Так что ты хотел, Бочонок? – Парнишка улыбнулся, расслабленно опустив руки на колени и, похоже, ничуть не обидевшись на трактирщика. Тот в свою очередь пропустил мимо ушей фамильярность юнца, назвавшего его неполным именем. Какие могут быть счеты между родственниками?
– Выгляни-ка из-за стойки… Вон, видишь в том углу чужака? – Пухлый палец Бочонка указал направление.
– Ага… Вот тот, темноволосый? Погоди… Да с ним никак светлолицая Онни?! Что ж ты мне раньше не сказал, Бочонок, я ж свою тетку год как не видел!
– Ты ж был занят, – резонно возразил трактирщик. – Я вон тебя отвлек – и что вышло? Ну а теперь можешь дуть к тетке. Поговори с ней, попробуй узнать, почему сопровождает чужака, – сдается мне, дело важное… Когда это видано было, чтобы личные люди Наместника путешествовали в компании с чужаками! И знал бы ты, на чем они сюда прибыли…
– Узнаешь тут, сидя у тебя за стойкой, – беззлобно проворчал Шустрик, с любопытством ожидая продолжения. – И на чем же?
Трактирщик для внушительности вытаращил и без того выпуклые глаза:
– На больших черных дракхах!
Шустрик непонимающе смотрел на него.
– Молод ты еще. – Пузатый Бочонок досадливо сморщился. – Никогда про чарсов не слышал, что ли?
Мальчишка недоверчиво присвистнул и взволнованно взъерошил пятерней светлый чуб.
– Неужто дал-роктовские?!
Бочонок расплылся в подтверждающей улыбке с таким видом, словно этих чарсов притащил он лично.
– Вот и узнай, откуда они у них. Дюже мне любопытно, что случилось с Шалуном сотницы, раз она его на это страшилище поменяла.
– С удовольствием поболтаю с прекрасной Онни, – радостно согласился Шустрик. – Но сперва взгляну на чарсов сам, я ж их не видел никогда. Жди сведений, Бочонок, уж для меня-то Онни язык развяжет, я ей не чужой.
Пузатый Бочонок проводил задумчивым взглядом магика, юрко пробиравшегося к выходу мимо Спорного Щита, на котором в это время двое обнаженных по пояс спорщиков, бронзовокожий светловолосый корд и бледный рыжеволосый хааскин, в окружении зевак беспечно звенели короткими дуэльными «жальниками», затем молча забрал пустые кувшины у подбежавших подруг Лесты и Баи, хорошенькие личики которых всегда светились весельем, и открыл кран бочки с паршивым дешевым кислином. Как раз для тех задниц с тощими кошельками, что толпились возле канатного ограждения Спорного Щита, представлявшего собой просторную квадратную площадку, скроенную из шести брусьев из каменита, шириной в полновесный мужской шаг каждое. Солидные клиенты обычно наблюдали за боями из-за столиков.
Бойцы фехтовали на равных, одинаково не уступая друг другу и одинаково не обращая ни малейшего внимания ни на подбадривающие крики поклонников, ни на возмущенный ропот тех, кто заключил на них пари и уже устал ждать какого-либо результата.
– А ну поднажми, Суждет, Сфера тебя ослепи! – нелепо размахивая руками, надрывался из-за ближайшего к Щиту стола какой-то богато одетый заезжий коротышка-корд со сломанным носом, обращаясь к бойцу-соотечественнику. – Гримтор уже готов, делай его, заканчивай! Смотри, да его уже ноги не держат!
Гримтор, рыжая грива которого прямо-таки пламенела в свете тусклых машаров, лишь криво усмехнулся, отражая на выдохе очередной быстрый и изящный выпад противника. Пузатый Бочонок ухмыльнулся, наблюдая за этой сценой. Он этих бойцов знал как облупленных уже не первый год и никогда ставить на них не стал бы, поэтому не завидовал толстяку, вложившему деньги в заведомый проигрыш. Мастерство бойцов было равным, они и обучались-то у одного мастера, Кривого Рока, знаменитого на весь Жарл дуэлянта, и на Щит выходили регулярно не для того, чтобы доказать, кто из них сильнее (друг другу и коренным жарловцам они уже доказали, что абсолютно равны в мастерстве), а чтобы покрасоваться, показать удаль и принародно выпустить пар. А заодно и подзаработать на бокал-другой хорошей выпивки с помощью друзей, собирающих у заезжих простаков ставки. У них даже предлог для спора был один и тот же – кордка по имени Вада, которую они якобы никак не могли поделить, а на самом деле поделили уже давно.
